Я дам тебе крылья 2. Роковой Париж

Он целовал её везде: в метро, посреди улицы, в парке, в кафе и магазинах. Иногда закрывал глаза Юли своими ладонями и шептал на ухо. Завёл вслепую в огромный цветочный магазин, купил одну гвоздику и вставил цветок ей в волосы, снова начал кружить в танце прямо посреди магазина. Франсуа мог просто подхватить на руки и покружить. Казалось, ходить он разучился – он бежал. Был внезапен, но невероятно романтичен, каждый раз поражая Юлю странным поступкам.

– Франсуа, ты как ураган! – смеялась Юля на бегу, а он снова закрыл своими руками ее глаза и куда-то повёл. И вёл долго и аккуратно. А когда, наконец, разрешил открыть глаза, они оказались на Монмартре у стены любви, где на всех языках мира были написаны романтические признания. Юля осмотрелась и стала искать надпись на знакомых языках.

– Я нашла на русском! – обрадовалась она, указывая пальцем. – А вон на английском, а на французском нашла! Господи, как много: вон на немецком, на украинском, на испанском.

Но Франсуа не смотрел на стену, он смотрел на девушку. Юля оторвалась от поисков и обернулась к Франсуа, он улыбался.

– Юлия, а на каком языке сказать тебе?! – тихо проговорил он.

– Давай для начала на русском! – улыбнулась Юля.

– Я тебя люблю! – чётко на русском языке проговорил Франсуа.

У Юли даже сердце забилось быстрее от неожиданности. Услышать от Франсуа русскую речь, да ещё и признание в любви!

– А на испанском можешь?!

– Te amo! – так же спокойно, с улыбкой проговорил Франсуа.

– Скажи на… – Юля задумалась, выбирая какой-нибудь сложный язык.

Франсуа тем временем заговорил:

– Я могу сказать на любом языке, но так ты поймёшь быстрее, – и, приложив свою прохладную ладонь к щеке девушки, нежно поцеловал.

На улицах быстро стемнело. Центр Парижа стал ещё прекраснее в свете праздничных огней. У Юли в душе словно зажглись такие же огоньки: она была счастлива, улыбка не сходила с её лица. Франсуа будто вдохнул в неё настроение Рождества, поселил в сердце праздник и подарил невероятное количество романтичных моментов.

Юле нужно было уже возвращаться домой, но Франсуа попросил заехать в одно место, а потом пообещал проводить девушку.

Он завёл её в какие-то трущобы, район встретил их злобно, неприветливо. Это был совершенно другой Париж, резко контрастирующий с центром. Франсуа постучал условленным стуком в дверь одного из домов. Оттуда высунулся мрачного вида афроамериканец, глянул на него. «Я от Дэни», – проговорил Франсуа, и его впустили внутрь.

Он шепнул Юле: «Жди здесь, я через минуту вернусь», – и вошёл в дверь. Девушке было не по себе в этом мрачном месте, и минута показалась ей целой вечностью, но Франсуа скоро вернулся. Когда они вышли из трущоб, Юля обеспокоенно спросила:

– Что ты там делал?

– Кое-что забыл, –  хмуро ответил он.

– А кто такой Дэни? – продолжила расспросы Юля.

– Мой друг, – Франсуа протяжно вздохнул.

«Да, Франсуа, как всегда, спасибо за подробности!» – Привыкнуть к этой вечной недосказанности Юля никак не могла.

Франсуа проводил девушку до дома.

– Юлия, я в понедельник уезжаю к родителям на Рождество, и хочу тебя попросить, чтобы ты поехала со мной, – неожиданно сказал Франсуа.

– А где живут твои родители? – Юле очень не хотелось на рождественские праздники оставаться одной. Клэр с детьми уезжала в Канны, Франсуа к родителям, но девушка боялась отправляться с ними.

– В Тулузе, это на юге Франции. На поезде примерно девять-десять часов. Я выезжаю поздно вечером, а утром уже там. Боюсь, я без тебя там просто умру, – уговаривал он.

Но Юля не решалась.

– Пожалуйста, ты нужна мне там! – умолял он.

– Ладно, – согласилась девушка, – но при одном условии: ты мне расскажешь всё про свою семью.

– Хорошо, всё что угодно! – обрадовался Франсуа и обнял Юлю.

Он без лишних подробностей рассказал про своих родных: оказался самым младшим ребенком в семье, его сестра Эмили была старше на пять лет, а брат Люк – на восемь. У них уже были свои семьи, родители его на пенсии, и они просили, чтобы это Рождество Франсуа провёл с ними. Говорил он о своей семье сухо, в тоне проскальзывали нотки неодобрения.

– Франсуа, ты как-то невесело отзываешься о своей семье, ты их не любишь? – поинтересовалась Юля.

– Юлия, я для них чужой, – он посмотрел девушке в глаза. – Очень тяжело играть для них роль.

Она опять вздохнула, не понимая, что Франсуа имел в виду. Очередная загадка.

На прощание тот, как обычно, долго и нежно целовал девушку.

– Я завтра днём буду в театре, не смогу тебя встретить после занятий. Но я жду тебя около театра в полседьмого, – предупредил её Франсуа.

29.

Вечером Юля опять отправилась в театр, на этот раз на пьесу «Дон Жуан». Франсуа проводил девушку в зал, а сам ушёл за сцену. Юля была восхищена ещё больше, чем в предыдущий раз. А от Франсуа просто не могла оторвать взгляд. Он не играл, он жил на сцене, это был самый настоящий Дон Жуан, ни разу не давая зрителям усомниться в том, что все правда. Юля пришла в восторг, и словно на одном дыхании с замиранием сердца смотрела всю пьесу!

Их снова подвозил Бернард.

– Франсуа, спасибо. Ты нас всех выручил! А зрители тебя как любят, – говорил по дороге Бернард. – Проси, что хочешь!

– Ты ведь прекрасно знаешь, что я попрошу, – усмехнулся Франсуа.

– Я уже согласовал для тебя постановку, но только без новых актёров! – предупредил Бернард. – Ты решил, что будешь ставить?

– Наши упрямые, они не захотят меня слушать, – ворчал Франсуа. – Будет быстрее научить обычных талантливых людей! Ты же видел, что я могу, – уговаривал он.

– Если бы это был мой театр, я бы тебе позволил творить хоть Содом и Гоморру на сцене, но вышестоящее руководство не хочет видеть новых лиц. Я и так долго выбивал для тебя пьесу. Так что это будет?

– Я сначала думал о мюзикле, – засомневался Франсуа.

– Только не мюзикл, я тебя умоляю. Иди в Мулен Руж и там поставь свой мюзикл, в театре давай пьесу. Может, опять Шекспира? У тебя отлично получилось!

– Нет, Шекспира не хочу, надоело, – рассуждал Франсуа. – Я тут подумал поставить что-нибудь из русской классики, – Франсуа улыбнулся и посмотрел на Юлю. – Юлия, тебе нравится Чехов? Знаешь какие-нибудь его пьесы?

– Чехова?! Франсуа, да ты с ума сошёл! – перебил их своим возмущением Бернард, – Нам русскую классику никогда в жизни не разрешат поставить.

– Ты мне должен пьесу! – многозначительно напомнил ему Франсуа. – И только что я принял решение, что это будет Чехов. Шекспира, значит, можно, а Чехова нет, это несправедливо. Юлия, так что мне поставить?

Юля начала вспоминать, какие пьесы есть у Антона Павловича.