Тропа ведьм. Слезы навий

– В нижней одеже пойдешь?

Аглая отчего-то с надеждой глянула на божницу. Лик на иконе смотрел укоризненно-назидательно.

«Чтоб те с громом провалиться!» – подумала Аглая, переводя взгляд на непрошеного гостя.

– И что? Мне здесь не жить и детей с вашими мужиками не крестить. – Она сделала очередной, но уже не столь уверенный шаг.

– Нельзя, – сурово посмотрел гость, сложив руки на груди. Ухмылка стянулась в тонкую полосу губ. Он сощурил глаза.

Аглая отступила. Нехороший у него был взгляд – темный. «С таким в глухой чаще повстречаешься, там, пожалуй, и останешься», – подумала испуганно.

– Чего на входе встал? – провозгласила голосом Талы открывающаяся за его спиной дверь.

Гость посторонился, но глаз с Аглаи не сводил.

Хозяйка вошла в избу, в руках таз, полотенце на локте. Поставила таз на стол, перевела дух и обернулась к парню:

– Так и будешь стоять? Выйди, кувшин да узел в сенях. Принеси! – Закинула полотенце на плечо.

Он скривился, косо глянул на Талу:

– Не прислужка я тебе. Коли надо, так ее и направь, – кивнул на Аглаю и откинул косу назад. Взгляд так и сверлил. – Глава чуждых видеть хочет. Поутру у себя ждать будет.

– Не прислужка? Так и нечего здесь хвостом крутить. Передал? – уперла руки в бока Тала. – И на выход. Нечего почем зря здесь отираться. Видишь, не в себе девонька, а ты и рад глазенки почесать.

Аглая, чувствуя поддержку, встряхнула головой, резко глянула в лицо обидчику. Он нехорошо усмехнулся. В темных глазах отразился отблеск заходящего солнца и тут же погас, поглощенный тьмой, разраставшейся в глубине зрачков.

– Давай отсель! – вскинула руки Тала. Гость скользнул в дверь. Тала направилась следом и тут же вошла обратно с кувшином. И только тогда облегченно выдохнула: – Принес неладный. Хуже воронья. Никогда доброго слова не скажет.

– Кто это? – Аглая поежилась от вечернего сквозняка и воспоминания о взгляде гостя. Странное чувство, будто видела уже. Да только где она могла видеть его? Здешние края уж точно ей незнакомы. Аглая задумчиво смотрела в раскрытое окно. Гулко хлопнула калитка, пес проводил непрошеного гостя гавканьем, петух прокричал, вытянув вслед шею, и тряхнул гребнем.

– Аглая!

Она оглянулась. Тала указала ей на таз с водой, положила полотенце на скамью, из кармана выудила кусок коричневого мыла.

– Тимир, найденка. Глава его в детстве в дебрях восточных нашла. То ли родителям в тягость стал, то ли… Ты голову ниже наклони. – Тала смолкла, с тоской глядя в открытое окно и намыливая Аглае волосы. Пес во дворе завыл. Тала начала поливать из кувшина. Вода стекала пенными ручейками, от травяного запаха мыла стало горько в носу. Аглая жмурила глаза, но их все равно щипало.

– Темный он. Сила в нем, да не ведовская. Ведовской-то уж нет у нашенских. Всю Гаяна стерла начисто. А силушка вот вдруг объявилась, уж и не ждали. Да только темная. В былое время отправился бы в Обитель. Ведьмы провели бы ритуалы нужные, стал бы наш Тимирка жрецом. А теперь жрет его это изнутри. Щерится. Иногда так глянет, что душа готова вон выпростаться. Того и гляди, сила сама свое возьмет. Неподчиненная, как такой силой повелевать да в какое русло направлять? Бывало, в давние времена не успевали в Обитель носители и становились сумеречными, не справившись. Не люди, не жрецы, не мертвые, не живые. Так в то время знающие еще были, да и то без ведьм приходских не обходились, а тут мальчишка, да совсем один. Ох, возьмет чернь свое. Застонет поселок. Сила темная в неподчинении! Вся округа содрогнется, завоет в мучениях. Да только ненадолго. Соглядатаи разнюхают, несдобровать Тимиру.

– Так, может, и лучше, чтобы его того… Ну, если опасен. – Аглая запрокинула голову, кутая в полотенце, вытерла ладонью мокрое лицо.

Тала посмотрела на нее вопрошающе. Отошла к рукомойнику, вытерла ручки о рушник:

– Холода сколько в словах твоих. Никак обидел кто? Мужчина?

Аглая не ответила. Тала нахмурилась, указала на узелок:

– Здесь одежа твоя, перекинься.

Аглая была уверена, что одежа – то самое черное, в пол, платье.

Взяла куль, размотала. Не ошиблась. Наскоро переоделась.

Тала ушла на улицу, вылила воду и накрыла на стол. После еды милостиво кивнула:

– Пошла бы прогуляться. Ишь вся серая стала.

У двери висело круглое зеркало. Аглая глянула на отражение. Лицо худое, впавшие от жара и болезни щеки, да так, что скулы выпирают. Зелень в глазах поблекла, став больше похожей на муть болотную. Аглаю аж передернуло. Темные круги под глазами.

– Иди, иди во двор. Воздух тебе нужен. Живого мира почитай пять дней не видела. Там у ворот подруга твоя, вся изнемогла. Вам небось потолковать нужно.

Аглая, услышав про Нику, на ходу обула стоявшие у порога кожаные сандалии и выскочила наружу:

– Ника!

Подруга махнула рукой:

– Алька!

Ника полезла обниматься. Шарахнулась в сторону проходящая мимо женщина с ребенком на руках. Тот от резкого шага заголосил. Ника кинула на них неприязненный взгляд и потянула Аглаю прочь, мимо низких изб по узкой улочке. Махнула стоящему у открытых ворот пареньку. Вывела за околицу в поле. И только здесь остановилась:

– Смотри, Алька!

Зеленые, кое-где подернутые осенней желтизной травы тянулись почти до горизонта, где их проглатывали гигантские деревья. Вороны зло граяли в выси. Аглая ошарашенно осмотрелась:

– Где мы, Ника?

– Хороший вопрос. Ответить некому. Поселковые шарахаются от меня, как от прокаженной. Девки креститься начинают, мужики и те волками смотрят. Тетка, у которой в хате живу, лишнего слова не скажет. Вечером придет только для того, чтобы еды принести, и тут же за дверь. Дикие. А говорят как – с вензелями и присказками.

Аглая задумчиво села на пригорок. Из поселка тянуло варевом, доносились крики детворы, лай собак. И все перекрывало карканье воронья.

– Странная местность. И люди странные.

Ника опустилась рядом, подняла с земли соломинку, сунула в рот, пожевала и выплюнула.

– Алька, мы не дома… не в нашем мире.

Аглая посмотрела на Нику недоверчиво.

– Неужели сама не видишь?

– Ты звонить домой пыталась? – Аглае совсем не нравился разговор.

Ника нервно усмехнулась:

– Так я уже говорила, мой телефон в болоте покоится. А здешние жители про сотовую связь слыхом не слыхивали.

– А мой, пока бежали, потерялся, – призналась Аглая.