Убей Зверя сам!..

БЛАГУШИН: Не увидим! А как мстить будут и кому? А, Коль? Так же, сжигать ихних баб и детей в сараях будут? Причём, так же, переодевшись! Не удивлюсь, что так оно и будет, нежели такие вот Ласкины и Гринберги до Германии доберутся. Они, именно они, смерть повсюду и несут! Смерть и разрушение!

(Возникает пауза. Первый нарушает молчание Николай).

НИКОЛАЙ: Вот смотрю я на тебя, дядя, слушаю тебя, и даже начинаю восхищаться твоей выдержкой. Нас расстреляют скоро, а у тебя, такое у меня чувство, страха нет никакого. Я в детстве много книжек читал – в них вот так, перед смертью, только герои описывались. А ты вроде как предатель родины, враг народа – должен бы сейчас в истерике биться, у своих хозяев в ногах валяться, сопли и слюни пускать, а ты ведёшь себя как книжный герой, как книжный большевик перед смертью. Что силы тебе даёт и уверенности? Ведь идея-то твоя гнилая, антисоветская, антинародная!

БЛАГУШИН: Ты действительно считаешь, что идея моя гнилая и антинародная?

НИКОЛАЙ: Да! И антисоветская!

БЛАГУШИН: С определением «антисоветская» – согласен! Очень антисоветская, антисталинская, антиленинская и антисемитская при этом – ибо всё это одно и то же. Но вот антинародной и гнилой я её не считаю, ибо считаю наоборот: гнилым всё обратное. Ленина, Сталина, власть их советскую и тех, кто эту власть поддерживает. Подлостью, зверством, обманом, лицемерием и убийствами…. Тут, как на идею смотреть. Ты за свою идею идёшь понапрасну жизнь отдавать, а я за свою. Только у меня не идея! Идея – это фикция, мираж. За идею только вот такие юнцы неопытные жизнями раскидываются.

НИКОЛАЙ: А у тебя-то, что тогда?

БЛАГУШИН: (задумывается) А я не знаю, что у меня! Не было у меня в жизни никаких идей! Я жил в своём доме, имел свою семью, свою землю. Жил среди людей. Вырос среди них, повзрослел, на войну ушёл, затем вернулся. Никому зла не желал и не делал…. Хотя…. В Гражданскую…. Вот за это и пожинаю сейчас…. Не на той стороне воевал. Ох, не на той! Иногда, Коля, лучше среди проигравших быть, нежели чем среди победителей. Тем более, что победителем в России Дьявол и Его слуги оказалися. Вот поэтому и спокоен я сейчас, ибо не хочу больше под Дьяволом жить. И защищать его тоже больше не хочу. Жаль только одно, что не увижу больше Яшку Гринберга и не раскрою его головушку кудрявую.

НИКОЛАЙ: А детей и жену не жалко?

БЛАГУШИН: И их жалко…. И тебя жалко…. И всех, кто понапрасну в чистом поле лёг навсегда, тоже жалко…. И умирать мне, Коля, тоже страшно…. А кому не страшно? Никто умирать не хочет. Вон как ваш Сталин за жизнь цепляется…. Готов весь народ русский в жертву принести….

НИКОЛАЙ: Опять ты за своё! Говорю – не трожь имя Сталина! Оно святое для каждого советского человека! Люди с его именем в атаку идут, на смерть!

БЛАГУШИН: В том-то и дело, что на смерть!

НИКОЛАЙ: А в мирное время с его именем созидали, строили, творили! Вот он немцев победит и с его же именем Россию восстанавливать будем! И коммунизм построим, хотели бы такие, как ты, этого или не хотели. Народ уже выбрал свой путь, и этот путь неразрывно связан с именем товарища Сталина и нашей партией. А кто не хочет идти этим путём – тот отщепенец, предатель и враг!

БЛАГУШИН: (с грустью смотрит на Николая): «И нечистые духи вошли в свиней и устремилось стадо с крутизны в море и потонули в море»…. Бесноватый ты, Коля. Ибо Яшки Гринберги и Ласкины Иосифы, как бесы, уже вошли в вас и несётесь вы всем своим комсомольским скопом прямо к обрыву. Эти-то бесы не утонут вместе с вами. Они, вас утопив, пойдут искать новые жертвы, новые народы…. А вот вы бесноватые….

НИКОЛАЙ: А кто такие бесноватые?

БЛАГУШИН: Ну, не прикидывайся! Сам знаешь!

НИКОЛАЙ: Нет, дядь, не знаю! Откуда! Полоумные, что ли?

БЛАГУШИН: Нет, друг, не полоумные! Полоумный – это я! Три класса образования! Какой же я – умный!? Я как раз и есть полоумный. Наук не изучал. Только читать, да писать выучен. А многие здесь, особливо бабы, так и того не умеют. Я не имею ввиду, что вообще не умеют. Неет! Ценники в магазинах и вывески они прочитать могут, а вот, чтобы книжку какую…. Но не в этом дело. (Делает паузу)

НИКОЛАЙ: А в чём?

БЛАГУШИН: Видишь ли: что баба безграмотная, что я полуграмотный, что сумасшедшие в дурдоме, которых вы полоумными считаете и аналогию с бесноватыми проводите – не бесноватые. Ни я, ни бабы энти, ни сумасшедшие – они вреда никому не несут под видом всеобщего счастья. А вот люди, идеей какой-нибудь одурманенные, они ради энтой идейки убивать и сжигать готовы, от отцов и матерей отказываться.

(После этих слов внимательно смотрит на Николая, а тот отводит взгляд, отворачивая голову)

БЛАГУШИН: (продолжает) А идейка-то энта – вовсе не их идейка. Её им подкинули. Кто-то добровольно в неё поверил, а кому-то через страх и кровь её навязали. И вот бегают энти бесноватые по земле и за свою идейку, хоть как её назови, истребляют всех тех, кто в эту идейку не верит. Слово «бесноватый» – от какого происходит?

НИКОЛАЙ: Ну, понятно, что от слова «бес». Так ты хочешь сказать, что я бесом одержимый? Я, офицер Красной Армии, который погибнет скоро за Родину – я бесом одержим? Ну, дядя, договорился ты…. Ты моей беспомощностью пользуешься….

БЛАГУШИН: И ты, и все те, кто на том берегу Сатану защищают, кровь свою проливая, – все бесноватые. Ибо бесы вами руководят, в людей обращённые. Некоторые, такие, как ты, сами добровольно в бой рвутся, а большинство как скот, бесы просто на убой гонят. Но от энтого фатализма, их одержимость бесами не исчезает и не умаляется. Да и не за Родину ты погибнешь! Это всё уловки Гринбергов и Ласкиных. Родина, она веками была и дальше будет. А погибнешь ты понапрасну, ибо живой ты, Родине больше бы пользы принёс, нежели чем мёртвый. Для себя понапрасну погибнешь и для Родины. А вот для власти Сталиных и Гринбергов – твоя смертушка в самый раз нужна. Она у них во всех писаниях прописана, как благо и высшая цель. Они от таких смертей питаются, силы набираются!

НИКОЛАЙ: Так как же Родину от врагов защищать? Кто-то всё равно должен погибнуть? Так не бывает, чтобы без жертв!

БЛАГУШИН: А что такое Родина, Коля?

НИКОЛАЙ: Родина – это там, где я родился, вырос, где мои родители, друзья, мой дом. Родина – там, где я счастлив и несчастлив. Где есть люди, которые искренне разделяют это моё счастье и помогают мне в несчастье. Там, где говорят со мной на одном, понятном мне языке, там, где меня научили читать, писать, там, где мой народ, с которым я делю все радости и горе. Родина – это люди вокруг меня, которым нужен я, и которые нужны мне. Я ответил?

БЛАГУШИН: Да, ответил. И вроде всё правильно ты сказал, но вот ответь мне, пожалуйста: ты вот про людей, друзей, родителей сказал…. А вот отца твоего убили: его кто убил? Родина? Причём, несправедливо убили….

НИКОЛАЙ: А с чего ты взял, что несправедливо?..

БЛАГУШИН: Да так сердце подсказывает…. Ибо братьёв моих, жён ихних и детей – точно несправедливо…. И баб и детей сухотчевских – тоже. И целый полк пацанов молодых, что в чистом поле у Оки полегли – тоже несправедливо убили! Так вот…. Что я хочу спросить: когда на родине одна часть народа начинает истреблять другую, более слабую, покорную и беззащитную – она продолжает быть родиной для тех, кого истребляют, грабют, и держат в стойле, как скотину? Они тоже должны пойти и умереть за то место, где они родились? Или они тогда умирают за интересы тех преступников, которые их родину захватили, изнасиловали и ограбили? И чем те, кто был до немцев, все энти Сталины, Кагановичи, Гринберги, Ласкины и прочая чужеродная шваль, лучше немцев?

НИКОЛАЙ: Ты дядь не просто предатель! Ты такой же нацист, как и твои хозяева. Мы, советские люди, у нас нет чужеродных людей! Все люди братья! Все! И белые, и чёрные, и желтые, и русские, и евреи, и казахи, и….

БЛАГУШИН: И немцы?

НИКОЛАЙ (на мгновение задумывается): Нет, дядя! Немцы не братья! Они враги! Они нацисты! Они поставили себя выше всех других! Они всех рабами сделать хотят!

БЛАГУШИН: А евреи?

НИКОЛАЙ: А евреи – они нашу партию создали, революцию сделали, они против немцев воюют…. Что, ты думаешь среди них только Гринберги, как ты говоришь, и Ласкины?.. А может и про этих двух ты всё выдумал?.. Откуда ты знаешь, что товарищ Ласкин плохой человек? Ты же его даже не знаешь!

БЛАГУШИН: Нет, не знаю я товарища Ласкина! А вот Гринберга знаю! И всех, кто в Белёвском НКВД до 38-го года сидели. Там только один русский был. Это в Белёве-то! В исконно русском городе! Только в 38-м их всех поменяли. Кого в запас, кого на другую работу. Перед войной мы вздохнули немного…. А как война грянула, так они опять все, как чёртики из табакерки повыскакивали. И не в пехотных полках рядовыми…. Там, под Игнатьево, их ни одного не было. Все за Окой. И твой Ласкин тоже за Окой, а вот ты сейчас с переломанной ногой в сарае, в немецком плену. А ты думаешь, что если вдруг ты выпутаешься чудом и к своим придёшь, тебя там с распростёртыми объятиями энтот Ласкин встретит?

НИКОЛАЙ: Конечно, встретит!

БЛАГУШИН: Ага! Как же! Наивный ты, Коля! В лучшем случае в штрафную роту пойдёшь, а в худшем расстреляют и забудут про тебя через десять секунд…. А перед энтим, тебе, твой Ласкин, ещё и по морде надаёт, приговаривая про то, что ты контра недобитая…. Прямо как ты про меня сейчас говаривал…. Ээх, Коля! Родину ты защищаешь…. Неет, дружок, не родину, а уродину настоящую…. Не может такого быть, чтобы на родине плохо жить. Если люди, большая часть которых, живёт на родине плохо, значит эта родина врагами захвачена иноземными, а потому родиной она уже быть перестаёт, покуда враги энти у власти стоят….

НИКОЛАЙ: А мне до войны хорошо жилось!.. Детство, юность, школа, училище, друзья…

БЛАГУШИН: А много их осталось после того, как твоего отца арестовали?

НИКОЛАЙ (задумывается): Нет, не много…. Если честно, то да, немного…. И, ведь правда, сначала все отвернулись, а затем…, уже после того, как я перед всеми от отца отказался, тогда снова стали общаться, но уже как-то не так…. Уже осторожно, с прохладой…. Даже Генка Засулич, дружок мой закадычный, и тот какой-то не такой стал….

БЛАГУШИН: И это, что? Родина? Когда все, с кем рос, дружил, кого любил, все вдруг чужими становятся!.. Когда страх и ужас всех охватил!.. Когда, если радуешься, то по команде, а если вдруг не радуешься, не славишь Сталина-Сатану, то тебе нквдэшник сигаретку в морду совать будет и орать, что ты падла, родине этой изменил и, что расстрела для тебя мало будет…. А все твои друзья, знакомые – все абсолютно, на тебя, как на врага лютого смотреть будут! Нет уже у русских людей родины…. Кончилась вся! Истребили жидки всё это понятие в наших головах! А теперь, когда жареным для них запахло, так опять начинают вам эту лапшу про родину вешать!

НИКОЛАЙ: А для тебя-то, что значит «родина»?

БЛАГУШИН: Да вот то, что я тебя, сопляка раненого, рискуя жизнью своей и семьи своей, на себе из леса тащил. И не в немецкий штаб, а домой к себе…. Я – изменник родины, староста деревенский!.. А вот ты бы, родины защитник, если бы меня раненого в лесу нашёл, с повязкой немецкой на руке, пристрелил бы меня без жалости. Потому что все понятия родины, солидарности народной, у вас сбиты жидками напрочь…. Выветрены из головы. Поэтому вы с лёгкостью и от родителей, и от друзей своих отказываетесь по причинам чисто идеологическим…. Поэтому, русский русскому теперь враг…. А когда в одном народе согласие и солидарность заканчиваются, то и родина энта для народа энтого – пропадает. Ибо она для тех родиной становится, кто своего ближнего любит и помогает! Вот она теперь для евреев родиной стала, а вы, на земле своей – изгои! Так я полагаю….

(Николай и Благушин замолкают. Каждый думает о чём-то своём. Благушин начинает разговор первым).

БЛАГУШИН: Вечереет уже. Солнышко садится. Наверное, уже часов семь. Жить-то нам осталось совсем ничего…. Нам бы с миром энту жизнь завершить, а мы, люди русские, волками в последние минуты друг на друга смотрим. У меня-то к тебе никаких претензий нет…. Жалость только. Жалость от того, что вот завтрева, закончится всё, и для меня и для тебя, а ты не понял ничего…. Так к Господу и явишься убеждённым, что нет Его и, что дело твоё правое…. И ещё жалко, что сволочь энту, Гринберга, повстречать не могу…. И придушить, как гниду…. Вот в энтом единственная моя претензия к Богу…. Что терпит он мразь всякую на земле-матушке нашей, а вот души невинные истребляет…. И не просто энтих мразей терпит, но и осыпает их благами всякими, власть им даёт над людьми хорошими и добрыми…. Позволяет обманывать их, грабить, убивать, пытать и ничего им за это не делает плохого в жизни энтой. И почему-то кажется мне, что и после смерти, Он им благоволить будет. Потому что ихний Бог-то энтот. Вот я Ему всё после смерти там и скажу, ежели встречусь! Вот так вот подойду к Нему, возьму за бородёнку Его еврейскую, и спрошу: «Что же Ты, Бог милостивый, справедливый, как нас всю жизнь учили, там, на земле русской творишь? Почему там такой беспредел и страдания для народа моего русского творятся? Пошто дети малые истребляются? Почему творишь ты зло такое? Почему гниды и мрази, воры и убийцы лукавые, от которых просили мы Тебя все века избавить нас, правят нами и творят безнаказанно дела свои чёрные? Чей ты Бог? Русский? Или еврейский?»

НИКОЛАЙ (ухмыляясь): И, что ты думаешь, Бог этот ответит тебе?

БЛАГУШИН: А ничего и не думаю! И не жду от Бога энтого жидовского ничего в ответ! Мне главное Ему вопросы энти задать, а там видно будет…. Чего фантазировать-то!?

НИКОЛАЙ: Так ты ж уже нафантазировал…. Бога за бороду…. Вопросы Ему….

БЛАГУШИН: Да, нафантазировал…. Ибо не знаю, что ждёт меня там, после смерти…. Но, я знаю – не верю – слышишь…, а знаю, что не Всевышний энто всё творит, а Сатана, которому мы все тут поклоняемся и «Отче наш» читаем…. Вот он и истребляет нас за энто. Разуверился я, Коля, разуверился…. А с Сатаной разговор один может быть…. Энто пусть народец Его – Ему поклоняется и чтит Его…. А я Его – за бороденку козлиную возьму и в морду плюну…. А там, пусть пропадает душа моя!..