Любимые монстры Мэри Шелли

Мадам Одье обожает скандальные истории. На ее вечерний бал, разумеется, также приглашены Перси, Мэри и Клер. В здешнем обществе Мэри Годвин называют не иначе как «миссис Шелли».

Снег растаял, напоминая о себе лишь белыми шапками Альпийских гор на горизонте. Гости собрались в большой зале, гудящей, как улей. В этом гуле не без труда можно разобрать обрывки французской и английской речи. Клер упорно осаждает Байрона, и, по мере того как опустошаются бокалы, его неприступность всё легче сдает позиции перед натиском восемнадцатилетней протеже. Вот только из-за врожденной хромоты он не танцует, к великому огорчению мисс Клермонт. Впрочем, лорд не единственный, кто избегает танцев: Джон Полидори весь вечер играет в шахматы с доктором Одье.

А Мэри и Перси самозабвенно кружатся в вальсе и похожи на молодоженов, всё еще полных иллюзий относительно друг друга.

– Кажется, младшая мисс Одье не на шутку увлеклась нашим Лунатиком, – на губах Шелли небрежная улыбка. – Бедняжке можно посочувствовать: Полидори не имеет ни малейшего понятия о том, как вести себя с барышнями. Держу пари, в эту самую минуту Анна завидует ферзю, которого он так отчаянно защищает.

Мисс Годвин смотрит на дочь хозяина дома – худенькую блондинку, в задумчивости застывшую у окна. Она выглядит печальной.

– Не смейся над ней. Неужели Джон так безнадежен?

– Он заметит мисс Одье, только если она придет к нему во сне, как сомнамбула. И даже тогда станет потчевать ее пилюлями, вместо того чтобы подарить наслаждение, которого жаждет эта пташка.

По щекам Мэри разливается румянец. Разумеется, Перси ее дразнит. Он знает, что она так и не разучилась смущаться при упоминании о физической стороне любви. Она пытается представить себя на месте мисс Одье. Да, пожалуй, незамужней барышне польстило бы внимание джентльмена, но это лишь желание невинного флирта, не подкрепленное серьезным чувством. Равнодушие доктора Полидори не могло стать причиной грусти, которая светится в глазах Анны.

Мэри подходит к ней и осторожно интересуется, что может омрачать мысли очаровательной мадмуазель во время бала.

– Ах, миссис Шелли, – вздыхает мисс Одье, – я не думала, что моя печаль так заметна. Я всё не могу забыть вчерашнее происшествие с Ньютоном. Это наш ньюфаундленд, – поспешно поясняет она. – Пес заразился бешенством и чуть не покусал мою старшую сестру. Отец приказал пристрелить Ньютона, но он прыгнул в кусты и убежал. Что с ним сталось? Он всегда был таким безобидным. Надеюсь, он не страдает…

Анна снова вздыхает, а Мэри с тревогой бросает взгляд в окно. Над озером сгущаются тучи, предвещая ночную грозу.

В перерывах между танцами гости играют в шарады. Дамы загадывают слово и показывают его составляющие с помощью пантомимы. Клер наконец получила возможность проявить свои актерские таланты. Когда наступает ее черед, она гримасничает и увлеченно жестикулирует, однако ей плохо удается передать суть так, чтобы джентльмены могли догадаться, о каком слове идет речь. Они восхищенно следят за ее жестами, взлетом рук, изгибами изящной фигурки, забывая сосредоточиться на отгадывании. Только крестники доктора Одье десяти и двенадцати лет продолжают выкрикивать свои варианты. Мужчины охотно уступают им право претендовать на победу – все, кроме Джона Полидори, который радуется, как ребенок, всякий раз, как угадывает слово. Мэри вновь убеждается, что ему недостает чуткости и такта. Кажется, один из мальчиков вот-вот заплачет.

Анна Одье, очевидно, разочарованная инфантильностью Джона, еще до конца вечера теряет к нему всякий интерес.

Идет десятый час, а ровно в десять ворота Женевы запираются на ночь, и отомкнуть их не поможет никакая взятка. Клер так возбуждена, что Перси вынужден прибегнуть к арсеналу поэтических штампов, чтобы убедить ее в необходимости возвращаться домой. Пока они спешат через двор к воротам, на лицо Мэри падает крупная капля.

– Я разыщу извозчика. Ждите меня здесь, – Шелли устремляется по безлюдной набережной и вскоре скрывается за поворотом.

Пронизывающий ветер дует с озера, утонувшего в непроглядной тьме. Мэри кажется, будто оно дышит холодом ей в лицо и стонет за деревьями, как огромное живое существо, невидимое глазу.

– Я так хотела, чтобы Байрон пригласил меня сегодня на виллу, но они с Полидори переночуют в отеле, – тоскливо произносит Клер, кутаясь в кружевную накидку, которая совсем ее не согревает.

Мэри с нарастающим беспокойством вглядывается в темноту, Перси отсутствует уже около пяти минут. Вдалеке ей чудится какое-то движение. Глаза мисс Годвин различают очертания черного пятна, стремительно несущегося прямо на нее. Напряженную тишину прорезает пронзительный визг сестры. Ноги Мэри прирастают к земле.

Она невольно вспоминает семейный вечер в квартире отца на Скиннер-стрит. Ей было, наверное, лет восемь. Они с Джейн, тогда еще не сменившей имя на Клер, притаились под диваном в гостиной, чтобы послушать, как друг Годвина Сэмюэл Кольридж[3 - Сэмюэл Тэйлор Кольридж (1772-1834) – английский поэт-романтик, литературный критик, представитель «озерной школы».] читает свою поэму о старом мореходе. Возмездие, настигшее моряков за убийство альбатроса, – появление призрачного корабля Смерти – стало одним из первых жутких переживаний Мэри и впоследствии возвращалось всякий раз, как ей становилось по-настоящему страшно.

Она не может пошевелиться, только чувствует, как дрожит прижавшаяся к ней сзади сестра. Черный пес, подобно кораблю призраков, окруженному морскими змеями, уже совсем близко и несет неотвратимую гибель. В этот миг из ворот на мостовую шагает человек. В одну секунду он оказывается перед мисс Годвин и заслоняет собой.

Кто? Как?

Кем бы он ни был, храбрец обречен, думает Мэри, зажмурившись. Однако ничего не происходит. Мужчина по-прежнему стоит, преграждая путь огромному псу, а тот почему-то замирает и начинает испуганно пятиться.

– Хороший мальчик! – восклицает Байрон, словно соткавшийся из мрака.

Вспышка молнии освещает набережную, и Мэри наконец узнает по медно-рыжим всполохам затылок Полидори. Лорд тем временем приседает рядом с Ньютоном, вытирая пену с его морды своей белой лайковой перчаткой.

– Осторожно, Альбэ, он бешеный, – Клер всё еще прячется за спиной сводной сестры.

Ньюфаундленд тихо скулит, поджав хвост, как будто чувствует присутствие чего-то действительно жуткого. Небо над озером снова прорезает молния, и в ее свете Мэри видит, как из-за поворота показывается коляска, запряженная парой гнедых лошадей. Стук копыт тонет в раскатах грома, Ньютон срывается с места, чуть не уронив Байрона, и мгновенно растворяется в темноте.

– Я что-то пропустил? – спрашивает Перси, когда экипаж останавливается у ворот.

Байрон выпрямляется как ни в чем не бывало.

– Надеюсь, Раштон уже приготовил для меня ванну. Я намерен пробыть в Женеве два дня. Послезавтра приглашаю вас отужинать со мной на вилле Диодати, – с этими словами лорд протягивает руку, чтобы помочь барышням подняться в коляску.

Глава 3

Два дня пролетают в заботах о маленьком Уильяме и жалобах Клер на черствость Байрона. Она возводит свои страдания в такую степень, что кажется, будто весь мир вращается вокруг нее одной. Ей совершенно неинтересно, почему бешеный пес повел себя странно в присутствии Байрона и Полидори. Едва ли она вообще обратила на это внимание. В отличие от сестры, Мэри не любит неразгаданных загадок. Отчего Ньютон внезапно передумал нападать? Чего испугался? Вспоминая, как Джон без колебаний закрыл ее собой, мисс Годвин впервые ощущает что-то вроде симпатии к доктору. А ведь она даже не успела сказать ему спасибо.

Она рассеянно улыбается кормилице и оставляет с ней сына.

Бесконечный дождь всем порядком надоел. Воспользовавшись небольшим просветом на небе, Перси, Мэри и Клер спешат на виллу Диодати. Ветер снова сгоняет грозовые тучи, они похожи на серое облако пыли, поднятое в небо табуном пустынных лошадей.

Байрон и его врач уже в столовой. Перед поэтом, как обычно, нет тарелки и приборов, но в этот раз на месте бокала зияет пустыми глазницами человеческий череп. Впрочем, он отлично обработан и отполирован, так что вполне может сойти за кубок. Клер брезгливо поджимает губки.

– Убери эту мерзость, Альбэ!

– С какой стати, дорогая? – возражает лорд и подмигивает Шелли. – Быть может, я хочу забыть о том, что впереди у нас – мрак и душная пустота небытия, откуда никому нет возврата.

– Звучит так, будто ты всё же вернулся, – Перси проглатывает нервный смешок.

Байрон берет в одну руку череп, в другую – бутылку красного вина и, пока слуги подают блюда гостям и наполняют их бокалы, переливает в свою жуткую чашу содержимое бутылки. Мэри бросает быстрый взгляд на Джона, который исподлобья следит за действиями лорда. Сегодня Байрон почти так же бледен, как Полидори.

– Что ж, возможно, мертвецы когда-нибудь найдут способ возвращаться в этот мир, – голос поэта звучит так, словно он обращается к «бедному Йорику» со сцены Королевского театра Друри-Лейн. – Вспомните опыты Эразма Дарвина[4 - Эразм Дарвин (1731-1802) – английский врач, натуралист, предвосхитивший идею естественного отбора; дед Чарльза Дарвина.]. Он воздействовал электрическим током на мертвый организм и заставил онемевшие мышцы сокращаться. Ходили слухи, будто ему даже удалось оживить мертвую материю.

– Зачем вы говорите такие ужасные вещи, милорд? – притворно содрогается Клер.

– Байрон лишь пытается немного развить твой ум, дорогая, – улыбается Перси.

– Но для этого есть и другие способы, – замечает Мэри. – Например, чтение книг.

– Или изучение языков, – неожиданно добавляет до сих пор молчавший Полидори.

Метнув в доктора недобрый взгляд, Байрон подносит кубок из черепа к губам. Пьет, пока не осушает его полностью. Мэри ждет удобного момента, чтобы поблагодарить Джона за чудесное спасение у ворот дома Одье. Природная застенчивость сковывает ее душевные порывы. Клер хохочет над шуткой Перси, которую Мэри отнюдь не находит смешной. Сводная сестра в свою очередь рассказывает какой-то театральный анекдот.

Джон Полидори привык относиться к болтовне мисс Клермонт как к фоновому шуму, сопровождающему их совместные ужины. Перестав вслушиваться в слова, он с удивлением обнаружил, что она его почти не раздражает. С не меньшим удивлением он ловит себя на том, что его слух очень четко выхватывает из разговора редкие реплики Мэри. Ее умные замечания явно тешат мужское самолюбие Шелли, который воспринимает свою подругу как дорогую оправу, удачно оттеняющую блеск его собственного гения. За последние дни неприязнь Джона к Перси раздулась до размеров Австралии, хотя он и не вполне отдает себе отчет, в чем кроется причина столь сильной антипатии.

После ужина компания перемещается в гостиную и располагается на ковре. Лакей Байрона Уильям Флетчер предусмотрительно поместил среди подушек особую лампу и длинную курительную трубку, которую заранее заправил. Очевидно, старый слуга знаком с системой выпаривания опиума не хуже китайцев, содержащих курильни в лондонском Ист-Энде.

– Вот что развивает воображение намного быстрее, чем книги и иностранные языки, – говорит Шелли, делая затяжку над лампой.

Трубка идет по кругу. Красный турецкий ковер с арабесками стоит, наверное, целое состояние. Мэри немного разбирается в коврах. Узелковое плетение, если усвоить его принцип, становится простым и понятным, в отличие от поведения людей. Она отмечает про себя, что настроение Байрона улучшается с каждой минутой. Поэт позволяет Клер прижаться к нему и из-под опущенных ресниц лениво следит за ее рукой, ласкающей его грудь. Перси некоторое время наблюдает за ними, потом придвигается к Мэри. Его пальцы, нырнув под нижнюю юбку, нетерпеливо скользят вверх по шелковому чулку. Мисс Годвин вспыхивает и в этот момент случайно ловит взгляд Полидори. Ей что-то мерещится в серых глазах Джона, что-то помимо неловкости. Однако уже в следующую секунду он отворачивается к камину, и в его слегка расширившихся зрачках пляшут языки пламени.

– Нет, – Мэри отталкивает руку Шелли, смущенно одергивает подол.

– Но почему?