Вопросы мастеру

– Я сегодня видела несколько побелевших полотен, а остальные? Те, которые не побелели?

– Остальные могут меняться самопроизвольно, – проворчал Мастер, вспомнив, сколько же раз за последнее время ему приходилось восстанавливать судьбы на том уровне, которым он занимался…

16

Что бы ни происходило в огромном мире, какими бы ни были разными люди, каждый из них, просыпаясь утром, непременно устремляет взгляд в окно. Прежде чем на него свалятся заботы, воспоминания дня прошлого, человек должен увидеть наступивший день, чтобы осознать себя его частью. Солнечный ли он, или пасмурный, ветреный, или же тихий, его всенепременно нужно прочувствовать, прежде чем начать проживать.

Генрих проснулся от шума дождя и завывания ветра в каминной трубе и взглянул на наступивший день. За окном шел дождь, его капли стучали по карнизам, по крыше, ветер давил на оконные стекла, веселился в каминной трубе, завывал и ухал, подобно птице.

Это утро он не раз уже видел в своей жизни. Много раз! И если в детстве такая утренняя погода пробуждала желание подольше не вылезать из-под теплого одеяла, временами погружаясь в сладкую дремоту, то с годами Генриху все чаще хотелось, увидев дождь за окном, быстрее встать с кровати и выйти на улицу, чтобы почувствовать теплые капли на лице, вдохнуть свежесть листвы, окропленной дождем… Все повторялось. Такое утро было в каждом году.

– Ни единого шанса, черт побери, ни единого шанса, что когда-то все будет по-другому, – подумал молодой человек, усмехнувшись.

День был серым. Будто кто-то смешал добро и зло, светлое и темное в небесных красках. Генрих был влюблен в серые дни, они казались ему естественными и правдивыми. В такие дни наверняка правды говорилось больше, чем лжи, ведь дождь многое смывает, а значит, серые дни должны любить правдолюбы. Но по своей сути серый день должен устраивать каждого. Кто-то, поняв, что, несмотря на дождь и серость, у него все хорошо, осознает силу своего духа, и это хоть на миг делает его счастливее. Другой же в сером дне обязательно найдет собеседника, с которым сможет погрустить вместе.

Так вот, значит, каким должен быть этот день: день, когда начнется для Генриха новая глава жизни, день, когда солдат, прошедший не одну битву, добровольно сложит оружие, осознав, что бессилен перед духовным противником и, к своему удивлению, сделает это с радостью. День, когда он позволит розовой пелене захватить его всего без остатка.

Генрих не любил шумные балы, он шел на них скрепя сердце и начинал чувствовать себя в своей тарелке только после определенной дозы выпитого спиртного- вот тогда он был галантен и вежлив, улыбчив и весел… Тогда он был таким, каким его хотели видеть там. Но сегодняшний бал должен был быть особенным.

Вечером все еще шел дождь. Судьба усмехнулась и поменяла солнце, теплый ветер и чистую одежду на дождь, сырость и мокрые ботфорты.

Около праздничного дома слышалась музыка, в больших окнах первого этажа были видны танцующие пары. Зрелище было необыкновенно красивым. Мужчины представляли собой саму галантность, женщины дарили улыбки, слуги успевали подносить угощения, музыканты играли музыку гениальных авторов. Все было идеально.

Когда Генрих зашел в дом, он и не догадывался, что его прибытия ждут двое: ОНА- со страхом, и ОН- с нетерпением.

– Почему так поздно? – Лувиньи сразу же заметил друга.

– Не было желания ехать сюда, честное слово. Почему приехал, не знаю… Подумал, что должен. Скорее всего, ненадолго, нет настроения, чтобы развлекаться.

– Как это, ненадолго? Ты же обещал помочь мне справиться с замужеством Элизабет! Я уже многое сделал, – Лувиньи потер ладони, – представил ее троим вероятным женихам, сейчас она с четвертым.

– Где?

– В комнате Марго.

– Марго здесь… Они там только вдвоем?

– А что тут такого?

– Ты пьян? Как можно было оставить молодую девушку один на один с незнакомым для нее мужчиной?!

– Генрих, не злись. Может, ты и прав… Пойдем, я вас познакомлю. Хотя я рассказал много хорошего о тебе, дружище, ну… ты знаешь. Рассказал, что если у меня не хватит духу выдать ее замуж, то у тебя хватит точно, – Лувиньи рассмеялся.

– Благодаря тебе она теперь будет меня бояться.

– Ну и чего в этом такого. Пусть боится.

– Я… не рассказал тебе кое-что. Кое-что, что может помешать выполнить данное тебе обещание. Дай мне немного времени, чтобы поговорить с ней, хорошо? А сам постарайся хоть немного протрезветь.

Чуть погодя, миновав танцующие пары, Генрих поднялся по лестнице и, подходя к знакомой комнате, столкнулся с выходившим из нее кавалером, потирающим щеку, наверняка после пощечины. Проводив его взглядом, он отворил дверь.

И улыбнулся, ясно услышав звук открывающегося замка, которого не было. Воображаемые ключи на воображаемой связке исполнили свою миссию и теперь были повешены на воображаемый гвоздь. Дверь открылась.

17

– Будь готова к тому, что совсем скоро ты будешь работать на новом месте.

У отца с дочерью выдалась совместная свободная минута, и сейчас они общались, прогуливаясь по длинным коридорам.

– В другом месте?

– Да. Я же временно тебя оградил от общей работы. Не хотел, чтобы ты чувствовала себя неуютно среди мастеров. Теперь же, когда ты многое умеешь, пора возвращать полотно на его место. Теперь ты будешь работать уже у него в гостях, – он улыбнулся, – Не бойся, тебе будет полезно понаблюдать за работой других мастеров и поучиться у них.

– А где будешь ты? Ты будешь меня навещать? Я ведь без тебя даже дорогу домой не найду.

– Я всегда буду рядом. У нас с тобой своя волна, забыла?

Внезапно она поняла, для чего нужны заморочки в общении мастеров. Конечно же, в таком огромном пространстве, среди бесконечных коридоров и комнат сложно найти друг друга, а когда ты на одной волне, то все гораздо проще.

– Я хотела бы навестить маму и братьев. Ты сам давно был там?

– В последний раз вместе с тобой. Я думаю, что можно устроить вам встречу. Но не рассказывай никому про то, что ты видишь в судьбе.

– Даже маме?

– Ей будет легче, если она будет знать, что у тебя все хорошо, и только это. Без подробностей. Мастера не выносят свои тайны за пределы мастерских.

Не рассказывать матери о том, что она собирает судьбу, радуется удачам человека-носителя, переживает его неудачи вместе с ним, чувствует, пускай и отдаленную частичку испытываемой им любви… Это же невозможно!

Но ради ласковых маминых рук и улыбки можно и потерпеть.

– Что меня ждет на новом месте?

– Большой зал, заполненный полотнами, мастера, снующие туда-сюда, Хранитель… ты помнишь Хранителя?

– Да, – она рассмеялась, – неужели ты думал, что я могу его забыть?

– Теперь будешь видеть чаще. У тебя появятся новые знакомые Мастера. И это очень важно в существовании каждого Мастера. Ты словно перейдешь на новый этап…, -он улыбнулся своим мыслям, – и будь осторожнее с танцами, не все тебя поймут.

18

Войдя в комнату, Генрих увидел, как хрупкое, перепуганное создание в красивом платье, выгодно подчеркивающем фигуру, металось по комнате в поиске средства самообороны, видимо, на тот случай, если нежелательный жених вновь позволит себе лишнего.

«Лувиньи постарался, надо отдать ему должное. Наверняка выложил круглую сумму за ее наряд, чтобы она смогла свести с ума своими прелестями многих», – подумал он, с улыбкой наблюдая за действиями Элизабет, -Ну, здравствуй, любовь моя».

Его смешил сам факт того, что она выбирает совсем не то. Подсвечник? Ей, пожалуй, под силу поднять его, но занести для удара сил точно не хватит. Бутылка вина? Снова неподходящий вариант- ей можно обезвредить противника, разбив ее о его голову, только если он ниже вас ростом и стоит к вам спиной. …Кочерга для каминных поленьев? Серьезно? По ее растерянности он понял, что она и сама сомневается в своем выборе. …Умница, правильно… Ее взгляд привлекло настенное панно над камином, на котором висели шпаги, но Генрих не дал ей возможность добраться до них.

Он закрыл дверь, та тихонько скрипнула, что перепугало обладательницу кочерги.