Когда проснётся ангел

–Света вошла в этот дом совершенно обессиленная. Мы не стали приставать к ней с расспросами, накормили и уложили спать в маленькой комнате. Было ещё не поздно, и Данька остался играть с нашими детишками, а когда и он уморился, просто отнесли его в постель к матери.

До полудня я не решалась разбудить гостью, но, когда услышала плач Даньки, всё-таки вошла в комнату. Света спала, уткнувшись лицом в подушку. Малыш, плача, пытался её разбудить. Я подошла и потрогала спящую девушку за руку. Рука была холоднее льда. Света умерла несколько часов назад.

Какой ужас я тогда испытала, словами не передать… Схватив Даньку, я бросилась прочь из комнаты, позвала всех, кто в тот день остался дома.

Что же делать с малышом? Нужно было как-то возвращать его родным. Про Свету кроме её имени, мы ничего не знали. Выяснилось, что никакой сумки при Светлане не было, вероятно, её украли там, у перехода. Легко обокрасть человека, когда он ничего вокруг не замечает. Не нашли мы и документов ни в коляске, ни в карманах одежды. В милицию обратиться не рискнули, они всё на нас и повесили бы, и смерть девушки, и кражу её вещей.

Когда вечером вернулась из Москвы Радыма, она рассказала нам всё, что успела узнать о Свете от неё самой, пока накануне они в электричке ехали. Оказалось, что нет родных у Светланы, и некому её оплакивать. Тогда и решили мы: коли Данька круглой сиротой остался, то лучше пусть он у нас живёт, чем в казённом доме. Места у нас много, и кусок хлеба всегда найдётся.

Так и остался у нас Данька жить. Радыма его сыном считала, своих детей у неё не было, хотя за сорок лет уже перевалило. И так ей понравилось быть матерью, что через год и сама родила. Вот такая хитрая штука эта природа… (Цыганка помолчала немного). А Свету мы похоронили, по всем христианским правилам.

–А как же Данька в детском доме оказался? – спросил Игорь, пока Лачи закуривала очередную сигарету.

–Заметила бабка из соседней деревни, что вместе с нашими ребятишками бегает на речку светленький мальчонка. Ну и подумала, что украли мы его, – цыганка поймала взгляд Игоря и покачала головой, – а что ты удивляешься, разве самого в детстве цыганами не пугали?

–Нет, – ответил Игорь.

–А вот в нашем краю пугают, мол, не уходи далеко, а то цыгане украдут. Глупость какая, у нас своих детей хватает. Так вот, – продолжала Лачи, – понаехала милиция, Даньку увезли. Он так плакал, так плакал, как только сердце моё не разорвалось… Меня допрашивать стали, а я грех на душу взяла, соврала, что прибился он к нашим мальчишкам совсем недавно, несколько дней назад, что мы сами собирались к властям обратиться, да не успели. Про Свету ничего не сказала, чтобы беды нам не вышло, а сама все глаза выплакала про Даньку. Очень мы его полюбили, очень все переживали.

–У Вас осталось что-то из тех вещей, в которых он был, когда попал сюда? Хоть что-нибудь, – спросил Игорь.

–Только фотокарточка, на ней Светлана с отцом Даньки, она эту карточку Радыме в электричке показала. Приехала Светлана к нему, к отцу Даньки, в Москву, а его там и след простыл. Разве можно так поступать с родным чадом? Бросил, как куклу, уехал за границу. Ух, попадись он мне на дороге, я бы сказала, кто он есть на самом деле, – с этими словами старая цыганка поднялась, – ты подожди минутку, я-фотокарточку-то принесу.

Вернулась она с резной шкатулкой из дерева, села рядом с Игорем, бережно поставила себе на колени дорогой ей предмет и открыла. В нём оказались старые пожелтевшие фотографии, кажется, ещё довоенные. Лачи достала конверт с самого дна шкатулки, вынула из него фотографию, посмотрела на неё и ахнула:

–Так это ты? А я-то голову себе сломала, всё вспоминала, где я тебя видела…

Игорь не понял, что она имела в виду, взял карточку из её рук и тоже обомлел. С цветного снимка смотрели на него, улыбаясь, красивая девушка с длинными русыми волосами и Святослав. Игорю стало жарко, его сердце, сбившись с ритма, ухало, как кузнечный молот, перед глазами поплыли круги, (раны, переставшие его беспокоить, снова дали о себе знать) страшно захотелось пить, тяжело дыша, он привалился к спинке дивана.

–Брат…– только и смог вымолвить Игорь.

–Брат? – переспросила цыганка, – Близнец, что ли?

–Да, только он погиб почти три года назад. Почему он мне ничего не сказал? Не знал? Что же это получается… Данька – мой племянник? – Игорь никак не мог поверить, в то, как заковыристо судьба устроила им встречу, а ведь этой встречи на остановке автовокзала могло и не быть. И тогда Игорь никогда не узнал бы, что Данька, продолжение Святослава, его кровь и плоть, скитается где-то по свету одинокий и безродный. От таких мыслей ему стало холодно.

Цыганка принесла сердечные капли, а сама ровным и мягким голосом стала говорить:

–Ты, сынок, ещё молодой совсем. Я-то за свою жизнь столько раз видела, какие кружева судьба человеческая заплетает, сам никогда такого не придумал бы. Ты на жизнь обиду в душе не таи, она не может относиться к нам хорошо или плохо. Мы сами творим свою судьбу…

Игорь слушал успокаивающую речь, но суть слов пролетала мимо, реальность ускользала, оставались только невесомость и темнота. Когда он открыл глаза, голова его была светлой, мысли не прыгали друг через дружку, он ясно понимал, что теперь делать.

Лачи вызвалась проводить гостя. Они шли неторопливо к окраине деревни. Игорь заметил:

–Я смотрю, дома все новые. Вы недавно здесь обосновались?

–В тридцать третьем. Привезли нас сюда, как скот. Цыгане для советской власти были ненадёжным элементом. В Москве немного оседлых цыган было, да и те, видно, глаза мозолили партийным шишкам. Мы люди мирные, никогда войн ни с кем не вели, и свободные, только нашему, цыганскому закону подчиняемся. Вот за нашу свободу и дали нам три часа на сборы, да подальше от столицы вывезли. Посреди чиста поля и оставили. Видишь то каменное здание, – Лачи остановилась, чтобы показать видневшуюся за домами старинную постройку, – там зернохранилище было, в нём и жить приказали. Чтоб не разбрелись по таборам, солдат вооружённых приставили, а для пущей уверенности увезли с собой по ребёнку из каждой семьи, мол, советская власть из них настоящих людей сделает. Мне тогда всего семнадцать было, первенец новорожденный на руках, как я его тогда сохранить смогла, сама удивляюсь, – Лачи умолкла ненадолго, ой, как не хотелось ей ворошить ту часть прошлого, которую всю жизнь пыталась спрятать подальше да поглубже, и забыть, где спрятала, – Воды рядом не было, пришлось мужчинам копать колодец почти голыми руками, лопатам-то откуда было взяться, мы ведь всю жизнь в городских квартирах прожили. Осень на дворе, а в этом каменном мешке ни печки, ни лавочки, хоть бы соломы клок, чтоб не на голом полу спать. Сквозь дыры в крыше вороны залетали. Холодно было и голодно, продукты, которые с собой привезли, быстро закончились, стали по сёлам ходить, да обменивать вещи на еду. Женщины одежду стали шить, да продавать, а мужики скорняжничать, да кузнечным делом зарабатывать.

Кое-как до больших морозов сумели внутри каменного амбара построить деревянный короб из старых досок, в нём буржуйку поставили, получилась у нас одна на всех большая спальня. Из леса мох мешками носили, да сушили. Этим мхом потом стены конопатили, да матрасы набивали. Вот так мы и перебивались. В первую зиму от постоянного холода и голода умерли все, кто был послабее, а которые в живых остались, еле ноги передвигали. Люди из соседних деревень над нами сжалились, помогли поле распахать, да семенной картошкой поделились, хоть и сами впроголодь жили. Мужиков в колхозе не хватало, стали наших приглашать на работу. Потихоньку всё наладилось, человек ко всему привыкает.

А когда нам снова в Москву на заработки ездить разрешили, то начали новые дома строить. Амбар этот мы хотели разобрать и сделать из камней фундамент для новых домов, но его ещё при царе-горохе строили, на века, камень к камню точно прирос намертво. Пришлось оставить, как есть. Покрыли его новой крышей и сделали добрую конюшню. Сейчас наша община имеет три десятка чистокровных жеребцов.

Цыганка закурила, отгоняя от себя тяжёлые воспоминания, взяла левую руку Игоря и повернула её ладонью вверх.

–Жизнь у тебя длинная будет и счастливая. То, что раньше было, забудь, собери в мешок и утопи в проруби, в речке, чтоб теченьем унесло.

–Разве можно утопить память? – спросил Игорь.

–Нужно, – твёрдо сказала цыганка, – извлеки урок из прошлого и отпусти его. А если будешь постоянно копаться в себе, вину свою взращивать, да думать, что всё могло быть по–другому, то затянет тебя в этот омут всецело, не выберешься.

Она внимательно посмотрела в глаза собеседнику и продолжила:

–Ты был в этом омуте, сам знаешь, о чём я говорю, но проведение послало тебе Даньку, и это будет не единственное дитя в твоём доме. Жизнь тебе путь указала, ступай смело, всё хорошо будет.

И он ушёл, а она осталась и долго ещё смотрела вслед удаляющейся машине, даже когда та исчезла из виду, оставив за собой клубы пыли. А потом повернулась и медленно зашагала к дому, повторяя, как заклинанье: «Боже, дай здоровье и счастье сыну твоему, Даньке, и сохрани его от бед».

Машина Игоря петляла между рытвинами и ухабами просёлочной дороги, похожей на полигон для испытания вездеходов. Иногда ему казалось, что если бросить её на обочине и побежать напрямик через леса и поля туда, где ждут его Настя и Данька, то он сможет добраться до них гораздо быстрее. Ах, как не терпелось ему рассказать Насте, что Данька – родной, родной по крови. А это значит, что никто теперь не вправе отобрать у них этого ребёнка. Один-единственный тест ДНК покажет: Данька сын Игоря, ведь Игорь и Святослав – генетические копии друг друга.

Глава 8

Олимпиада устало бросила сумку на пол, закрыла за собой дверь. Три дня они с Лидией провели в Псково-Печёрском монастыре. Лидия настояла на этой поездке, видя, как подруга совсем пала духом. Перед праздником Светлой Пасхи Олимпиада приняла крещение. Этому предшествовали два дня разговоров с духовным наставником, отцом Иоаном. Седовласый старец больше слушал, чем говорил, но каждое слово его было сильнее, чем многие главы книги.

Он не корил Олимпиаду за все ошибки, о которых она сама ему поведала, но помог распутать клубок хитросплетений, которыми наградила её судьба за последний год.

На прощанье старец сказал ей:

–Запомни: Господь милосерден. Он не наказывает нас. Всё, что происходит с нами, даётся нам не за что-то, а для чего-то. Нам только нужно разгадать для чего. И тогда всё станет просто.

Олимпиаде не пришлось долго копаться в себе, чтобы понять, для чего ей даны были все испытания и потери. Для прозрения. Только потеряв сына, и оставшись в окружении того, что она больше всего ценила в прошлой жизни (картин, антиквариата и прочей шелухи), Олимпиада смогла понять, что была слепа.

Настойчиво пищал автоответчик. В последнее время ей редко звонили, и Олимпиада, с замиранием нажала на кнопку «прослушать сообщения».

«Здравствуй, мам, – услышала она голос Игоря, – …Мам, приезжай, у нас сын Святослава, твой внук. Я знаю, ты подумаешь, что я сошёл с ума. Я бы раньше и сам так подумал… Мы приезжали к тебе, но дома не застали. Мам, мы все тебя ждём, очень ждём».

Олимпиада вылетела из квартиры, оставив дверь нараспашку, и стала беспрерывно давить на звонок Лидии.

Буквально через пять минут они уже ехали в машине, направляясь от центра Москвы туда, куда указывал навигатор.

Лидия, улыбаясь, спросила:

–А как же твои семь чемоданов? Неужели ты сможешь обойтись без двадцати нарядов на все случаи жизни?

–Нет уж! Когда Господь услышал мои молитвы, я не могу потратить на сборы ни секунды. К тому же, пятна, которые оставил на моём шёлковом костюме тот ужасный пёс, так и не сошли. А мы с тобой не знаем, какие животные бросятся нас облизывать на этот раз.

И они расхохотались, вспоминая, как Шнурок, приветствуя Олимпиаду, толкнул её в лужу и испачкал с ног до головы грязью.

Машина прыгала по ухабам то и дело, норовя выскочить в кювет.

–Когда, наконец, в нашей стране будут дороги, а не полосы препятствия для машин? – возмутилась Лидия, и, взглянув на навигатора, сказала, – Кажется, здесь нам нужно поворачивать.