Красная Нить

На следующее утро вся деревня вышла проститься. Трем семьям разрешили с собой взять только то, что поместилось в телегу, все остальное имущество переходило в собственность колхоза. Их пешком повели в сторону железной дороги, больше 10 километров вверх по заснеженной дороге. Ходили слухи, что дальше на поезде их отвозят куда-то в далекую тайгу. Где эта тайга и что там такое, никто толком не знал. Но вроде как там холода сильнее и земля мерзлая, на которой ничего не растет и не приживается.

Михаил вернется в деревню спустя 10 лет с сыном, потеряв в той самой тайге и жену, и всех дочерей. Это будет позже, а сейчас вся деревня стояла на улице, прибитая к земле происходящим.

Крестьяне, которым обещали, что раскулачивание подарит свободу и позволит вздохнуть свободно, как будто совсем перестали дышать. Несколько дней все находились в оцепенении, разговаривая только о произошедшем.

Возник вопрос, куда сгонять коров, коз, свиней, быков, лошадей. Определили для этого двор раскулаченного Тимофея и согнали туда весь теперь уже колхозный скот. К концу дня со двора доносилось мычание, блеяние, ржание. Коров никто не доил с самого утра, вся скотина оставалась некормленой. Оказалось, что все изъятое у крестьян сено отправили в райцентр для выполнения плана и кормить решительно нечем. Уполномоченные вновь прошлись по домам, собрав крохи корма, которых хватит на несколько дней.

Вечером на колхозном дворе собрались бабы, чтобы подоить коров, которые еще не перестали быть «своими». Председатель хотел их прогнать, но доить пока было некому, поэтому, постояв молча у ограды, ушел в совет.

В совете его уже ждали секретарь, председатель сельсовета, бригадир и активист. Все они были бывшими рабочими, и им предстояло решить, как организовать и настроить работу в колхозе.

– Нужен нам мужик, который поможет по хозяйской части. Здесь нет никого, кто бы разделял линию партии. Какими уговорами загнали в колхоз, ни одного надежного. Вот они говорят: надо доярок назначить и пастухов. А как я им доверю колхозную собственность? Если они всю скотину назло изведут? Они ее всю забить пытались, чтобы не отдавать, еле спасти успели. Я отправил запрос в райцентр, чтобы нам направили двух-трех крепких крестьян: по взглядам и умениям. И сено попросил выделить, будем ждать, как придет.

– Дак откуда ж тебе надежных крестьян найдут? Думаешь, здесь где-то обстановка лучше? Мы уже в третьей деревне помогаем, везде одно и то же. Мужик всего боится, не хочет в колхоз, не верит ничему. А все от его темноты и безграмотности. Приходится настойчиво ему эту грамоту вбивать. Так что не жди, начинай работу.

– Нет, подождем ответ. Здесь нет никого, кого бы я поставил у скотины.

Прошло несколько дней. Все это время женщины каждый день тихонько приходили к своей скотине: доили, кормили чем было. На пятый день захворала свинья и подохло с десяток курей. Скотину согнали всю без разбора вместе, в тесноту. Зинка с мамой пришла к Дуньке. Дунька с переполненным молоком выменем протяжно мычала, скорее стонала. Зинка не верила маме, что Дуня не понимает слов. Она точно все понимала, внимательно смотрела своими огромными глазами, редко моргая длиннющими ресницами, и Зинка все ждала, что она вот-вот что-то ответит. Зинка ей, как обычно, пересказала все новости и все, что успело произойти за день. Дуня, так ничего и не ответив, отвернулась, медленно помахивая хвостом, как будто отгоняя от себя Зинкины разговоры.

– Мам, она совсем печальная, давай ее вернем? Она здесь никому не нужна, ты же видишь?

– Сейчас все печальные. Забрать нельзя, пошли домой.

Вечером мама Зинки с Нюркой и еще двумя соседками отправились к председателю.

– Товарищ председатель, мы к вам с вопросом. Что же такое происходит: мы отдали всю скотину, а она стоит на холоде в скученности, без корма, без ухода. Она ж скоро так вся подохнет.

– Надо корма выделить, работников на двор назначить. Мы готовые.

– Или возвращай обратно. Для чего мы их растили, кормили?

– Так, товарищи колхозницы, и корм, и работники будут, разумеется. Сегодня вечером состоится собрание в клубе, будем распределять работы в колхозе.

Председатель уткнулся в бумаги, показывая, что разговор окончен. Бабы, переглянувшись, вышли из избы.

Собрание проходило очень непросто. Женщины были уверены, что они будут назначены приглядывать за скотиной. Но оказалось, что все вступившие в колхоз до начала посевных работ направляются на лесозаготовки. Лес был километрах в шести от деревни. Смена, как объяснил председатель, будет с семи утра до вечера.

Присутствующие ответили тягучим молчанием. Председатель повторил еще раз то, с чего начал собрание:

– Нам как трудовому крестьянству наконец открылась небывалая возможность внести свой вклад в будущее строительство дорог, мостов и целых городов. Это большая честь, вы первые, кто докажет, что колхозники – это не просто хлебопашцы, а настоящие строители новой жизни.

Председатель был прерван медленным басистым голосом Степана:

– А кто со скотиной будет? Кормить, доить, пасти? Кто будет все инструменты готовить перед полевыми работами?

– Ждем подмогу из райцентра.

– Ты когда-нибудь держал в хозяйстве корову? Или лошадь?

Председателя очень раздражали подобные вопросы. Крестьяне знали, что он вырос в городе. Что ни коров, ни лошадей у него не было. Он был из семьи рабочих – большая гордость для партийца. Вступил в партию он еще в 1926 году, полностью разделяя ее линию, возглавил совет рабочих на заводе, был просто образцовым коммунистом. Бесконечно выступал на собраниях, рассказывал, что рабочие и крестьяне рука об руку строят совместное будущее. Его направили в деревню помочь крестьянам наконец вступить в новую жизнь. Но оказалось, что крестьяне в эту новую жизнь не спешат. Те слова, которые он привык произносить рабочим на заводе, здесь не работали. Вернее, никакие не работали.

Первое потрясение от их молчаливого сопротивления уже прошло. Но он все так же задавался вопросом: как можно не понимать простейшую мысль – только отказавшись от личной собственности и личных интересов, можно прийти к великим результатам. Ведь рабочие на заводах – не владельцы станков, и это только помогает им работать. Но крестьяне мертвой хваткой вцепились в своих коров и лошадей и дальше своего собственного носа не видят. Такую близорукость, жадность и тягу к наживе он ожидал увидеть у кулаков, но никак не у опоры трудового крестьянства – середняков. Если бы хотя бы половина деревни его поддерживала, он бы смог резко сломить сомнения остальных. А пока он опять должен уговорами и разговорами их убеждать и злиться на себя за свою мягкотелость.

– Я не держал. Поэтому я вызвал надежных специалистов.

– Да ты пойми, ты оставил всю скотину без еды, без воды, без ухода. Если бы наши бабы не кормили, она бы уже издохла вся. Мы для того ее растили, чтобы ты за несколько дней все угробил?

После долгих препирательств председатель согласился до приезда «специалистов» из центра назначить доярками Нюрку и Анну и выделить двух мужиков, чтобы обустроить и огородить стойла.

Секретарь вернул собрание к вопросу лесозаготовок. Председатель начал объяснять, что за каждый рабочий день в лесу, а потом в поле им будут записывать трудодни. А в конце года по этим трудодням каждый получит деньги и урожай. Чем больше работаешь, тем больше получаешь – проще и справедливее правила не придумать. Это вызвало множество вопросов: сколько денег и зерна за один трудодень? А если год будет неурожайный? Если только урожай считается, то что насчет мяса?

Председателя до глубины души поражала такая мелочность. Это как если создавать первый в истории поезд и беспокоиться не о том, как правильно все рассчитать и какое великое будущее это открывает, а спорить о заработке с одного билета.

Но крестьяне, уже не раз проходившие через продразверстки и хлебозаготовки, знали, что могут остаться без денег, зерна и скотины. И веры, что в колхозах будет иначе, не было ни у кого.

Собрание продолжалось до глубокой ночи. Вернувшись домой и убедившись, что дети спят, мать с отцом продолжали бесконечный разговор. Наутро они должны были первый раз отправиться на работы в лес. Дети будут с прабабкой. Уже засыпая, мать вдруг опять продолжила:

– Вот мы отдали и корову, и свиней. А он говорит, что мы получим урожай и деньги только в конце года. Так а что делать до этого? На одной корове и десятке кур жить?

– Все, хватит этой болтовни, сил уже нет. Все равно бы их забрали, ты разве не видишь.

3

После собрания председатель и секретарь вернулись в совет, где их ждали двое уполномоченных. Председатель сразу понял, что есть новости, и новости тревожные.

– Пришло сообщение, что за месяц по району достигли 20% коллективизации. Нам дают неделю, чтобы было 80. Не сделаешь – сам знаешь. Так что заканчиваем эти разговоры-уговоры и переходим к решительным шагам. Мы пока вас ждали, поделили все дома между нами. Рано утром придет подмога из соседнего села. Завтра будем делать обходы, переходя к мерам воздействия.

Секретарь деловито сказал:

– Давайте посчитаем, это сколько домов получается до 80?

– Какие 80? Наша цель – 100%. Мы должны сломить любое сомнение или уклонение. Как колхозы смогут работать, если мы тут принимаем половинчатые решения? Нам в районе как было сказано? «Последние остатки капитализма и отсталости надо вымести вон». Ты сам, что ли, начал колебаться?

– Нет, конечно, цель ясна.

– Завтра с самого раннего утра начинаем. А сейчас пора поспать пару часов.

Первые колхозники еще до рассвета отправились в сторону леса. Те, кто в колхоз не вступили, наблюдали за уходящими соседями, считая, что сделали правильный выбор. Они еще не знали, что правильного выбора не было. Как и выбора вообще.

Проснувшись, Зинка увидела, что ни матери, ни отца нет дома и во дворе. В таких случаях Зинка тащила младшего брата к бабушке, а сама неслась к кому-то из ребят. Бабушка ее накормила, еле удержав, укутала в какие-то платки, перекрестила и наконец отпустила во двор. Первым делом Зинка побежала к Дуньке. Ее как раз доила Нюрка. Зинка потопталась рядом, стесняясь разговаривать, и поплелась дальше к дому Кольки. День был тихий, лениво-пасмурный, то и дело срывался снежок маленькой крупой.

Неспешно идя по улице вниз, она услышала шум и заторопилась скорее, сгорая от любопытства.

Пройдя несколько домов, она увидела, что вся семья Степновых стоит на улице. Тетя Лена, в одном платье и с растрепанными волосами, плачет громко и истошно, дети кто во что горазд: кто тихо плачет, кто вовсю ревет. Петя, еще один Зинкин друг, стоит насупившись, опустив глаза в снег. Ему было лет шесть, щупленький, тоненький, с торчащими в разные стороны рыжими волосами. Он был самым робким из всех ребят и почему-то считался трусом. И Зинка с удивлением заметила, что он совсем не плачет.

Один из стоявших мужиков громким тягучим голосом произнес:

– Успокой свою бабу оглашенную, иначе мой наган это сделает. Все просто: вступаете в колхоз и остаетесь в этом доме. Сдаете все хозяйственное: косилки, молотилки, сеялки, всю скотину. И с завтрашнего дня начинаете работать вместе со всеми. Или вы объявляетесь кулаками, выселяетесь из дома, отправляетесь вслед за Тимофеевым и такими же кулацкими собаками. И в колхоз вы больше вступить не сможете. Вы либо с честными крестьянами, либо против советской власти.