3 ряд, 17 место

– Ну и ты тоже. Но не только ты. Никто.

Аркашка начал смешно переминаться с ноги на ногу, как будто хотел в туалет.

– Это… это… я не знаю про других. Но я… это… у меня вообще нет таких планов, как бы замуж, в смысле, жениться ни на ком.

– Ни на ком, понятно. Ладно, расслабься, я пошутила, я тоже не хочу замуж.

– А-а-а… – обрадовался Аркашка и перестал переминаться. – Шутишь всё. Мне приходить на следующей неделе-то?

– Да как хочешь, Аркаш.

И закрыла дверь. Пошла на кухню, поставила чашки в раковину, погасила свет. Навестила цветы. Кактус, кажется, уже отходил от этого мира в другой.

Кирочка Федоровна взяла его в руки и сказала:

– Значит так, даже не смей умирать, слышишь? Я, может, только тебя всегда ждала, любила и хочу, чтоб ты до конца жизни моей вот здесь, на этом самом подоконнике, стоял. Хочешь в шляпе своей дурацкой, хочешь – без. Но какого черта, вы все тут дохнете, что я, не человек?! Руки у меня, что ли, не зеленые, как у всех?! Вот сейчас тебя поставлю, живи давай!

Она поставила кактус на место и посмотрела на орхидею. Та наклонилась в сторону окна, будто ей стало тяжело слушать все эти причитания Кирочки. «Предатели», – сказала про себя Кирочка Федоровна.

Через неделю она выбросила кактус. Он совсем почернел и стал тонким, как пролежавший всю зиму опавший листок. Говори с ними, не говори, один черт – в мусоре окажутся. Кирочка Федоровна покрутила орхидею, было непонятно, сдохла она уже или еще дышит.

Тетя Валя отжала тряпку, плюхнула ее в ведро, вытерла руки о передник:

– Кирусь, слышь, я тут посоветовалась с нашей кассиршей из супермаркета, она говорит, что с орхидеями легко. Им не нужен прямой свет и даже вода особенно не нужна. Клади в горшок раз в неделю-полторы кусочки льда и не трогай, с места не переставляй. Лед есть у тебя?

– Есть. Так заморозятся они?

– Ой, батюшки, защитница цветов нашлась, заморозятся они! Все равно помирает вон, видишь. А потом, когда поживет у тебя полгодика, раздобреет, будет цветку этому, орхидею, хорошо, ты ему – хренак! – и стресс устрой.

– В смысле, стресс? Побить? Наорать? О пол кинуть?

– Не будь дурой. Поставь в холод. Или не поливай месяц вообще, лед не клади. В коридор отнеси. Выведи из зоны комфорта. Они от стресса цвести начинают. В общем, видимо, с ними не как с детьми, а как с мужиками надо. Корми, держи в комфорте, игнорируй и стрессуй раз в полгода. Делай, как я говорю, не будь дурой-то. Просто клади лед и перестань думать – помрет он у тебя, не помрет? Купила, положила лед, забыла. У тебя эта… эта… гипер… чего-то там. Типа, слишком ты за ними следишь и слишком хочешь, чтоб выжили.

– Гиперопека.

– Да, точно! А ты отпусти ситуацию-то. Пусть сами живут и выживают. Просто улыбайся – мол, ну и хорошо, что вы есть. Положила лед и пошла по делам бабьим.

– Слушай, Аркаш, – сказала Кирочка Федоровна, когда следующее свидание подходило к концу, – давай, короче, всё. Чего-то мне надоело: туда, сюда, обратно. Как поезд по расписанию. Хороший ты, Аркашка, но ты же не поезд, а я не вокзал.

Аркашка пожал плечами, она закрыла за ним дверь.

Через день пришел опять:

– Ты обиделась, что ли?

– На что?

– Что замуж тебя не зову?

– Да с чего ты взял-то? Я тогда пошутила просто.

Аркашка замялся опять. Жалко его стало. Кирочка Федоровна представила его маленьким мальчиком и как, наверное, мама его любила и счастья желала. Желала, желала и никак дождаться не смогла. А он стоял такой маленький в неудобных обстоятельствах и переминался с ноги на ногу. А мама жалела до слез. У Кирочки Федоровны защипало в носу, на глазах навернулись жальские слезы.

– Можно пройти? – промямлил Аркашка.

Кирочка Федоровна пропустила.

Он прошел на кухню, вытащил из рюкзака сверток в газетной обертке:

– На вот, тебе.

– Что это?

– Разверни, что ли.

Кирочка Федоровна порвала газету, потом еще один слой.

– Что это ты так закутал?

– Так холодно на улице, замерзнет.

То была орхидея – новенькая, с белыми цветочками.

– Смешной ты, Аркашка.

Кирочка Федоровна поставила горшок рядом с орхидеей, которая собиралась умирать, да вроде передумала – выпрямилась, а на темно-зеленом проволочном стволике появились первые почки – миллиметр ростом, с хлебную крошку.

– Вижу, что ты орхидеи любишь, решил купить тебе.

– Спасибо.

– Мне идти?

– Иди, Аркаш.

– Я приду еще, можно?

– Представляешь, некоторые цветы мясо сырое едят. Ни воды, ни льда, ни солнца им не надо. Сырое мясо им подавай, слышал такое?

– Я не люблю сырое, что я, из Праги? Я стейки люблю, снаружи прожаренные, внутри немного сыроватые, – Аркашка сглотнул.

– Да ты голодный?

Он неопределенно пожал плечами. Кирочка Федоровна надела фартук, вытащила из холодильника мясо, которое купила, чтобы предложить орхидее. Включила газ, поставила сковородку, подождала немного, боковым взглядом почувствовала Аркашкин взгляд. Голодный, что ли, такой? Сбрызнула на дно масло и глубоко вздохнула. Очень любила она этот момент – запах огня, раскаленной сковороды и горячего масла, запах скорого ужина.

Сёмочка

Когда родился Сёмочка, мистер папа сказал миссис маме: «Его будущее в наших руках. Вот увидишь, сын не будет, как другие, болтаться говном в проруби, не будет шататься по стритам и тем более не будет подрабатывать в Макдоналдсе и пабах. Сёмочка станет воплощением американской мечты нынешних дней. Мы инвестируем в него как в самый прибыльный актив и на старости лет будем снимать огромные проценты». Миссис мама согласно кивала, поморщившись только раз – при слове «говно».