Шут и слово короля

– Что такое, сударыня? Пусти меня…

– Э-гей! Чего ты там топчешься? – уже кричал ему Якоб.

– Спасибо, мир тебе, – старуха быстро натянула на лоб капюшон латаного-перелатаного плаща, и даже слегка отодвинулась от Эдина.

Он успел разглядеть ее лицо, и оно показалось ему немного знакомым… может быть. А может, просто показалось.

У рыночной площади они снова оставили лошадей, на этот раз у платной коновязи, которую охраняла городская стража.

– Купим специи для Меридиты, немного меда, вареного сахара, соли, наконечников для стрел, и… и все, у нас же нет с собой тележки, – сказал Якоб. – Ах да, ещё купим, что захотим. Ты захватил все свое богатство?

– Достаточно, – ответил Эдин ему в тон.

– Гляди, помни о бережливости, – посоветовал Якоб шутливо.

На самом деле Эдин захватил малую часть «своего богатства», и не собирался тратить ее полностью. Может, вообще не собирался тратить. Ну, разве что купить те конфеты, которые просила Милда, если найдет такие. Или что-нибудь для Меридиты, скажем, красивый платок – несмотря на несуразную временами строгость, она добрая женщина, которая делала ему и всем массу хорошего, и хотелось преподнести ей подарок. Или… ещё ему почему-то хотелось купить какую-нибудь красивую мелочь для Аллиель. Хоть Граф вполне определенно высказался насчет платьев для неё – ну так он платья не будет покупать. Просто что-нибудь. А себе? Он получил за последнее время столько всего, что ничего больше не хотелось.

Так вышло, что Якоб задержался у одного из прилавков, и Эдин оказался один в толпе, текущей между рядами. Наконец ему понравился красный платок с каймой, и он его купил – похожий был когда-то у Мерисет и всегда ему нравился. Меридите очень пойдет. А потом попалась ювелирная лавка. В такие ему приходилось заглядывать с Димерезиусом, и, зевая, дожидаться, пока тот переберет безделушки. Димерезиус нередко что-нибудь покупал, а вот куда девал – загадка. Сам не носил, во всяком случае.

Эдин невольно оказался у самого прилавка. Красивая девушка примеряла ожерелье под присмотром пожилой матроны – матери или тетки. Один из ювелиров суетился вокруг девушки, застегивал замочек, поправлял ожерелье и восхищенно цокал языком, второй – маленький и пузатый, присматривал за остальным товаром, не забывая выражать горячее одобрение выбором покупательниц. Эдин засмотрелся на украшение. Это была россыпь мелких ярко-голубых цветов, сделанных удивительно – они казались настоящими. Цветы виолики, он видел такие не раз, целые лужайки, заросшие цветущей виоликой. Нежные и веселые цветы, которые зовут так же, как его маму.

Ему вдруг необычайно сильно захотелось купить это ожерелье, именно его. И подарить Аллиель. Ни к чему дарить что-то еще, раз есть это ожерелье. А ей оно подойдет и наверняка понравится. А вот что скажет Граф… Да что бы ни сказал!

К счастью, покупательницы передумали, девушка со вздохом сняла ожерелье.

– Я взгляну, – сказал Эдин. – Дайте мне.

Это, определенно, были «горные слезы» в серебре. «Слезы» бывают темнее и ярче, и тогда они гораздо дороже, но и эти были хороши. Он присмотрелся, как играет свет в камнях, как Димерезиус учил – точно не стеклянная подделка. Димерезиус же обучил его тонкому искусству определять металлы на ощупь, целых два года у них на это ушло. Даже дядюшка Бик не верил, хоть Эдин с Димерезиусом проделывали это во время представлений, считал хитрым трюком. А Эдин сам не мог бы объяснить, как это получается, но знал точно, что вот это – серебро, а то – медь. Золото и свинец он иногда путал.

– Отличная вещь, – зацокал языком ювелир, – и действительно не дорогая, всего шесть солленов! Вы посмотрите, милорд, какие камни! А какой замочек!

Эдин только вздохнул. В кармане осталось четыре золотых и медная мелочь – вообще говоря, огромные деньги для него. Но ему очень хотелось купить ожерелье. В то же время попросить денег у Якоба на эту вещь он не решился бы. Совершенно точно нет. Или?..

Он вспомнил Димерезиуса, и сказал:

– Три с половиной соллена. Камни слишком светлые, а здесь, по краям – тусклые. Вы купили их дешево, добрые господа.

Почти наугад сказал, но, видимо, не ошибся – ювелир слегка растерялся.

– Молодой лорд разбирается в камнях? Да, бывают камни и лучше, но три с половиной?!

– Моя последняя цена три и три четверти, – сказал Эдин. – Мне нужен подарок сестре, а это ей понравится. Только поэтому – три и три четверти соллена, – и он, скрепя сердце, положил ожерелье на покрытый потертым синим бархатом прилавок.

– Сестре, – закивал ювелир. – Что ж, вы так смотрите на эту вещь, что она, видимо, очень подходит вашей сестре. Иногда мы просто делаем подарки хорошим людям. Четыре соллена, милорд.

Ликуя в душе, Эдин выложил деньги и спрятал бархатный мешочек с ожерельем. А когда отходил от лавки, снова чья-то цепкая рука поймала его плащ.

Давешняя старуха. Примостилась между лавками и смотрела на него глазами, похожими на острые буравчики.

– Узнала я тебя, как же не узнать! Ты мальчишка Бика, верно? Сын красотки Виолики, говорю? – старуха тихонько засмеялась. – Ты, я вижу, хорош сейчас, золотом в лавках платишь! Вместо того, чтобы так взять, как твоя матушка и сделала бы. Что, владетельный папаша к себе взял?

– Что?! Нет… – Эдин растерялся.

Ему хотелось убежать, но ноги приросли к земле.

– Конечно, нет. Он ведь не из этих мест, верно? – продолжала старуха. – Может, тебя усыновил тот лорд, с которым ты был в Храме? Хотя не очень-то он похож на знатного!

– Что ты знаешь про моего отца, сударыня? – спросил Эдин враз севшим голосом.

Старуха улыбнулась, показав Эдину остатки зубов.

– А ты, значит, милый, ничего и не знаешь? Что же с тобой приключилось, а? – она опять тронула край его плаща. – Хорошая вещь, недешевая. Так с кем ты? И откуда денежки? Ты, что же, сделал ручкой пройдохе Бику?

– Меня наняли… тут, неподалеку, – нашелся Эдин. – Расскажи мне об отце, пожалуйста. Кто он?

– Наняли? – заинтересовалась старуха. – К приезду короля, что ли?

– При чем тут король?..

– Как это при чем король? Сюда скоро заявится толпа вельмож с их кошельками и красивыми вещичками, и ты не знаешь, при чем тут все это?

– Нет! Совсем не понимаю.

Впрочем, понимать-то её Эдин начал, но его вовсе не радовало такое понимание.

– Твоя мать была ловкой девочкой, – сказала старуха, – думаю, и ты должен быть не промах. Или не знаешь, за что она оказалась в Зиндаре? Так я и поверила, милый. Хоть Кора уже и старая, но её ум еще не высох.

Вот это да. Кто же не знает про Зиндар, самую большую в Кандрии тюрьму для воров, мошенников и прочих проходимцев?

– Мне нужно узнать про отца! – умоляюще сказал он, – прошу, расскажи, что знаешь!

– А мне нужны монеты, – отрезала старуха, – видишь, как я поизносилась. Ну? Сразу говорю, той красивой штучки, что ты купил, мне будет маловато. Хотя ее тоже давай. Известие о таком отце, как у тебя, дорогого стоит!

– У меня больше нет денег! – Эдин оглянулся, ища взглядом Якоба, но того, как назло, не было видно.

Впрочем, не слишком хотелось посвящать в такое дело даже Якоба – пока сам не понял, что к чему. Да и вряд ли у Якоба с собой много денег.

– Нет денег? Что за разговоры? Это песенки для слюнтяев, милый, а ты, вижу, уже мужчина, – старуха сверлила его буравчиками-глазками. – Нет, так добудь. Хочешь, по доброте своей прямо тут укажу тебе парочку раззяв с толстыми кошельками? Это им повезло, что кошельки еще при них, так чего теряться? Мне кошелек, тебе хорошие вести! А? Чему стоящему научил тебя твой фокусник?

Она и это про него знает!

Якоб мог бы помочь. Но намеки нищенки про мать начисто отбивали охоту привлекать посторонних. Он этим намекам не верил, потому что не мог верить и не хотел, но резон тут был, недаром кодекс цирковой гильдии грозил изгнанием за воровство. Просто циркачи – сильные и ловкие люди, много чего умели. Эдин, например, без труда мог бы стащить любой кошелек у кого угодно, и не только кошелек. Но не делал он этого никогда, и не собирался!

А вот узнать по отца он мечтал всю жизнь. Даже если этот отец и слышать о нем не захочет.

И никак невозможно было расстаться с ожерельем из голубых цветов. Оно лишь для Аллиель.

Он посмотрел в глаза старухи. Ага, вот что: надо не просить, не умолять, надо попробовать самому назначить цену.