Тиур – вестник Рарога

Она щёлкнула пальцами, и в котле вспыхнул белый огонь. Нельва погрузила в него руки до плеч, застонала от радости и потом стала волшбу творить.

Ты гори, вода, закипай ключом
Да смывай бельмо с бабьей «худобы».
Что уйдёт сейчас – будет ни при чём,
То пойдёт ко дну от дурной судьбы!

Ты прими мой дар – золотой наряд
И поющий нож колдовских утех.
Пусть исторгнут стыд и стесненья яд,
Пусть построят мост из кленовых вех!

Кровь тебе даю от семян отца,
Кровь тебе даю женской наготы.
Хоть и нет на них клятвы и венца,
Пусть родят дитя вместо пустоты.

Нельва сбросила с себя мантию, и её белоснежное тело засияло, возликовало, взметнулось навстречу пламени. Она стащила с Линлы плащ и короткую размахайку, поставила рядом с собой, и яростный огонь растёкся вокруг них, щёлкая, задираясь, озоруя. Чародейка уколола ножом левую грудь женщины, выпустив немного крови, вытерла порез шалью и бросила её в котёл.

Пусть цветёт в тебе жёлтый зверобой,
Пусть кричат в тебе рожь и спорынья.
Сколько детских душ привела с собой,
Знает только Кхол – властелин зверья!

Её глаза стали похожи на два факела. Тиур, скрывающийся в густых кустах, почувствовал, как волосы на его голове становятся дыбом от сильного жара и жгучей энергии, исходящей от обнажённого тела Нельвы. Он сжал в ладони ведьмовской амулет в виде серебряного сокола, но это мало помогло. Голос ведьмы нарастал, заставляя Линлу корчиться на земле в муках неутолимого желания, выгибать спину, широко раздвигать ноги, согнутые в коленях, дрожать и погибать в блаженстве.

Пусть дитя войдёт искрой кочевой
И заполнит тьму розовой звездой.
Затихай, огонь! Завершён твой бой!
Стань в котле опять чистою водой.

После этих слов пламя мгновенно исчезло. Нельва положила три ветки полыни на остывшие уголья, полила сверху гранатовым соком и воткнула в пепел два скрещенных ножа. Линла слабо ворочалась в темноте, не понимая, что с нею произошло. Чародейка накинула на себя мантию, помогла одеться спутнице и подтолкнула её к «зелёному камзолу», незаметно подошедшему по мысленному зову госпожи.

– Иди, сударыня, с ним, – устало сказала Нельва. – Твоё лоно приняло юную душу. Помни, что с этой ночи твоя жизнь изменится. Невозможно прикоснуться к магии и остаться прежней.

Линла поклонилась чародейке и ушла. А в глазах Нельвы возникло видение: счастливая женщина ласково гладит округлившийся живот, а перед ней стоит на коленях молодой мужчина и целует обиталище новой жизни.

Часть девятая

Нельва проснулась довольно поздно. Скелет на городских часах уже отзвонил два часа пополудни. Она скинула одеяло, лёгкое, как лебединый пух, и тёплое, словно ясная погода, раскинулась на кровати, потягиваясь всем телом до пощёлкивания в позвонках. Перекатилась на бок, играя с собственным настроением, будто молодая кошка с ярким фантиком, привязанным к нитке. В доме ощущалось присутствие только одного человека – ведьмака, и поэтому чародейка не стала затягивать свои прелести шнуровкой корсажа, а набросила на себя лёгкую тунику цвета спелого абрикоса, провела гребнем по волосам, успокаивая их буйство, пожевала кусочек кедровой смолы, понравилась сама себе в зеркале и отправилась вниз, на кухню.

«Вот так всегда, – подумала она. – Как ворожбой пропитаюсь посильнее, так сразу есть хочется и спать подольше. Сейчас бы быка сожрала, и даже без приправ! Да кто ж мне его зажарит? Разогрею вчерашнюю кашу, добавлю в неё молотых орехов, мёда, чуток топлёного маслица – и будет угода чреву».

На кухне, среди кастрюль и мисок, обретался Тиур и тушил в горшке куриную печёнку, обильно посыпанную специями. С ловкостью опытной хозяйки он растирал в фарфоровой ступке семена горчицы и дикой ширицы, смешивал с сырым желтком, тёртым сыром и маслом. Запахи стояли столь умопомрачительные, что Нельва забыла о каше и, приоткрыв крышку, вдохнула их в себя и почувствовала, как лёгкая дрожь пробежала по животу.

– А ты, оказывается, мастер на все руки! – удивлённо пропела она, отщипнув от медовой коврижки кусочек. – М-м-м-м-м, хорошо-то как!

Ведьмак снял горшок с плиты, разложил содержимое по тарелкам, полил соусом и, кивнув Нельве, отправился в зал. Посмеиваясь, она захватила из буфета два бокала и бутылку вина, доставшегося ей от отца. Вино было почти чёрным, терпким, с красными искрами, пляшущими на поверхности.

– Что будем праздновать? – лукаво сказала чародейка, прищурив глаза. – Может быть, жизнь?

– Скорее, смерть, – резко ответил Тиур и залпом влил в себя чудо виноделов, словно стакан с дешёвым пойлом.

Нельва перестала улыбаться и вперила в него холодный взгляд:

– Наш город как-то странно на тебя подействовал! Никак, умом тронулся?

– Вернее, нашёл, – спокойно сказал Тиур. – И не только ум, затуманенный тобой, но и ответ на вопрос.

– Вопрос?

– Да. Я понял, кто убивает колдовством людей, кто держит город в страхе, кто прячет алчную утробу под милой улыбкой.

– И кто же?

– Ты, ласковая ведьма! – рявкнул Тиур, собирая магические силы. – Прошлой ночью я не спал и проследил за тобой. Я видел, как ты вытащила из небытия душу и вложила её чаровством в бездетную женщину. Мне стало ясно, что ты уничтожаешь уже живущих, чтобы за горсть золотых гроеров подарить ребёнка другим. Ты хуже жалденских паучих, которые бросаются на жертву с деревьев и высасывают из них кровь. Потому как они зверюки, но ты же человек. Ты – чародейка, давшая клятву Богам.

Нельва откинулась на спинку резного стула и безмятежно посмотрела ему в глаза:

– Я – чудовище, нечисть, недочеловек. И с твоей, ведьмацкой точки зрения, меня нужно уничтожить! И как ты собираешься это сделать? Надеюсь, ты не хочешь отравить меня тушёными куриными потрохами? Вот была бы потеха – великая и несравненная ведьма пала жертвой кулинарных изысков! Или желаешь пронзить меня серебряным мечом? Я уже ощущаю себя бабочкой на иголке. Нет? Что же тогда? А, знаю – напустишь чары, и я, повинуясь твоему приказу, утоплюсь в самой большой городской луже. У нас имеется такая, между площадью Трёх мечников и улицей Благонравия. В дождливый сезон ломовые лошади застревают с гружёными телегами. А для меня в самый раз! Лягу, пущу пузыри и – слава ведьмаку, победителю! Правда, не надейся, что господарь Тишла тебе деньжат отсыплет. Он – жмот, каких свет не видел, при таких капиталах десять лет одни и те же штаны носит.

Ошеломлённый её реакцией, Тиур схватил ложку и забросил в рот остывшее мясо.

– Издеваешься? – глухо сказал он. – Наверняка, как все ведьмы, считаешь ведьмаков тупоумными, заторможенными на всю голову. Но это не так.

Нельва поднялась, обошла вокруг стола и обняла Тиура за плечи:

– Милый ты мой, у меня и в мыслях не было тебя дурачить – ни сейчас, ни раньше. Да, ты видел ночью обряд, но суть его не понял. Я стараюсь удержать на земле несчастные души, лишённые кем-то тела, и для этого разыскиваю их на границе между мирами и уговариваю вновь войти в женщину, чтобы родиться и продолжить предначертанный им путь. Хотя бы так я вношу свою лепту в спасение Кральграда. Заодно и женщин делаю счастливыми, наполненными, красивыми!

– Прости дурака! Я смотрел, но видел лишь отражение собственных мыслей.

Он долил вина в бокал и сказал, мягко глядя на хозяйку:

– За жизнь, Белое Пламя!

Часть десятая

Долгих десять минут Тиур смотрел на купцов, размахивающих руками и выкрикивающих что-то нечленораздельное, а потом спросил у Нельвы, стоящей за стойкой:

– И часто у тебя такой бедлам?

– Случается, – хладнокровно ответила хозяйка. – Когда люди путают окно с подвалом.

– Ну, ну, – покивал ведьмак, стараясь уловить смысл происходящего.

Так сумбурно началось следующее утро. Не успели городские водоносы оповестить о свежей горной воде, доставленной в Кральград, как толпа гудящих, как рассерженные шершни, мужиков вломилась в зал гостиницы.

– Может, мне их шарахнуть легонько? – спустя ещё пять минут проговорил Тиур, у которого уши заложило от гама.