Тиур – вестник Рарога

Ведьмак повёл коня в поводу, внимательно разглядывая дома. Обошёл три площади, миновал семь улиц, ткнулся в переулок, прозываемый Заячьим, увернулся от ведра с помоями, перекинулся парой слов с тугоухим стариком, жующим лакричный корень, и уже решил остановиться на ночлег в первой попавшейся гостинице, как увидел кривую трубу над крышей.

– «Ласковая Нельва» – прочитал он красные, будто клюквенным соком смоченные буквы. – Что ж, от ласки я никогда не отказывался, особенно если за неё не приходится платить жизнью.

Привязав Чертака к коновязи, он толкнул дверь, отозвавшуюся мелкоколокольным звоном. Зал в гостинице оказался небольшим, но уютным. От него не несло прогорклым жиром или дешёвой бейской пудрой, которой обычно злоупотребляют продажные девки, любопытные монашки и чевгарские острозубы, бегающие по дебрям с голым задом. За длинной стойкой красовалась женщина, про которую любой мог сказать: «Съел бы, да мне не предложили!» Она была высока ростом и потому могла легко плюнуть на макушку господаря Тишлы. Пышным грудям явно было тесно в бархатном вишнёвом корсаже, и они норовили показать себя во всей красе, когда хозяйка наклонялась. Талию перехватывал широкий кожаный пояс, отчего бёдра казались ещё более сочными и упругими.

– Н-да, – причмокнул губами ведьмак, падкий до аппетитного женского тела, и только после этого почувствовал Силу, исходящую от женщины. От неё не пахло угрозой или скрытой агрессией, но всё внутри Тиура разом встрепенулось и навострило «уши». Он мгновенно перекинулся в иную свою суть, и мечи за его спиной тонко зазвенели и вспыхнули белым пламенем.

– Ай да ведьмак! – послышался весёлый женский смех. – Неужто ты над миской с тушёной бараниной воевать станешь? Мне, конечно, дела нет до твоих заскоков, у всякого они случаются. Но жаль будет барана, впустую отдавшего свою жизнь. Содержимое тарелки на полу ведь окажется!

Физиономия хохочущей хозяйки заставила Тиура вновь вернуться к обычному облику и присмотреться к «ласковой Нельве». Её голубые глаза были так беспечны и азартны, что опытному ведьмаку стало ясно: перед ним самая настоящая чистокровная ведьма, из тех, кто может мыслью создавать и разрушать, манить и отталкивать, исцелять и поражать безумием, любить и обрекать на любовь, вдохновлять своей яростью и опьянять нежностью.

– Ты похожа на мой меч, – сказал Тиур и уселся за дубовый стол, накрытый белой скатертью. – Никогда не знаешь, в какую историю он меня втянет.

Часть четвёртая

Тушёная баранина была мягкая, как… как… Ведьмак посмотрел на красную шелестящую юбку, под которой не было даже намёка на нижнее бельё, зато угадывалась в меру мягкая, в меру упругая, в меру аппетитная попка. Нельва, пританцовывая, приволокла из кухни горшок с подливкой, щедро сдобренной перцем, чесноком и ещё какими-то травками, от которых у Тиура загорелось в горле, и он залил адское пламя доброй кружкой староганьского пива. За этим последовала миска с фасолевым супом, смягчённым сливками и посыпанным сверху белыми сухариками, сырники, паштет из гусиной печени, а завершил сие чревоугодие пирог, начинённый грушами. Тиур отвалился от стола, едва дыша. Хозяйка положила себе на тарелку ломоть пулярки, запечённой с дягилем и чабрецом, налила вина, от которого пахло июльским солнцем и фиалками, посмотрела на гостя сквозь хрусталь бокала и спросила:

– Ты способен сейчас…

– Конечно! – отозвался ведьмак, шустро распихавший проглоченное по сусекам могучего тела. – Неужто ты хочешь прямо здесь, на столе? Я не против, но ты окажешься в подливке. Правда, она такая ароматная, что слизывать её с твоей кожи будет удовольствием.

Нельва бросила двузубую вилку на пол, запрокинула голову и захохотала. Утирая слёзы, навернувшиеся от смеха, она проговорила:

– Не зря в народе молва идёт, что ведьмаки вперёд жеребцов на кобыл пристраиваются! Но ты превзошёл и эту байку! А я всего-навсего хотела узнать, способен ли ты сейчас думать. Уж очень ты кряхтел, выбираясь из-за стола! Ну что ж, ты меня порадовал! Ежели мужчина в тонусе, то ему цены нет. И не только в постели.

Она сходила за другой вилкой, подцепила кусочек белого мяса и стала медленно жевать, поглядывая на Тиура.

«Вот это облом! – досада переросла в ухмылку, отразившуюся на его лице. – Сколько бабёнок перещупал в жизни, и никто мне на нос туфлю не натягивал. А эта… Мало того что разыграла, как дурака, так продолжает ещё соблазнять – нахально, не спеша, развлекаясь, будто в костёр хворосту подбрасывает».

Нельва хлопнула в ладоши, и стол опустел. Она подпёрла подбородок кулаком и вздохнула:

– Шутки шутками, а разговор у нас будет серьёзный. Ты уже видел, во что превратился мой родной город. Я пробовала вытащить его, но… то ли Бездна слишком глубока, то ли сил моих недостаточно, то ли противник настолько прожорлив, что не замечает, что попадает в его глотку. С весны прошлого года целиком опустели пять улиц, пропали бесследно двадцать детишек, люди стали замученными, словно пожизненную каторгу отбывают. И при этом в округе нет чудовищ, колдунов, лохмоногих брийев!

Она сердито сдвинула брови и посмотрела на ведьмака так, будто это он устроил светопреставление в Краль-граде.

– Понимаешь, – выкрикнула ведьма с болью в голосе, – тошно становится, когда можешь многое, а трясину уничтожить не в силах! Через нашего бургомистра пробовала зазвать известных магов, так все отказались. До единого! Один письмецо прислал: «Ваш клоповник слишком воняет! Опасаюсь за чистоту своих сапог». Ну я ему устроила «чистоту»! Превратила его дом в свиной закут, а его – в жирного борова. Кастрированного! Потом сотоварищи три месяца ему облик людской возвращали. Всё вернули, кроме…

Она ухмыльнулась, и зелёное свечение вспыхнуло вокруг её каштановых волос.

– Сильна! – одобрил её действия Тиур. – И после всех отписок ты решила позвать меня? Как самого глупого или самого неприхотливого? Или самого…

– Ты единственный, кто подумал о пропавших детях. И для меня твоё сострадание так же важно, как и твоя ведьмацкая выучка, способности к магии и умение быстро принимать решение.

Она помолчала, заставив тишину зазвенеть, и тихо сказала:

– Я прошу тебя о помощи. Я, которая всегда опиралась только на свою Силу и своих Богов… Я чувствую, что, объединившись, мы сможем расколоть эту тайну, как глиняный кувшин. Ты… согласен?

– А что мне ещё остаётся, когда ласковая ведьма приглашает меня выпустить пар из котла?

Нельва улыбнулась и направилась наверх, в свои комнаты, напоследок бросив через плечо:

– Советую тебе ночевать в моей гостинице! Если хочешь утром проснуться!

Часть пятая

Утро пахло детством. Именно этот аромат будил Тиура, когда он был ещё мальчишкой и жил с роднёй в большом доме на берегу светлого озера. Мать с ночи затворяла тесто, чтобы на заре испечь свежий хлеб – дышащий, мягкий, с лёгкой терпкостью мяты и тмина. С тех пор прошло восемнадцать лет. Ведьмак уже привык считать себя ветром, не имеющим привязанностей и готовым в любой миг сняться с места, чтобы вновь вмешаться в ход чужих судеб. Но сейчас он почувствовал, как слабая улыбка тронула его губы. Спустившись по крутой лестнице, Тиур заглянул на кухню, где вовсю творила-колдовала хозяйка. На столе, завёрнутый в тонкое полотно, остывал круглый хлеб. На плите фырчала яичница, лупясь в потолок двенадцатью желтками. Рядом на сковородке томилась ветчина, закручивающая краешки розово-рыжими «крылышками». Зрелый сыр, раскроенный напополам, пускал «слезу» по светло-жёлтой ноздреватой поверхности и пах так одуряюще остро, что ведьмаку захотелось впиться зубами в это порождение молока и закваски. Но Нельва одним движением бровей отправила его в зал, где уже толпились посетители. Судя по одежде, они были не местные и принадлежали к купеческой гильдии. Завидев Тиура, поклонились, но в разговор вступать не стали. Ведьмак привык к одиночеству и теперь устроился за отдельным столом, придвинутым к стене, и прислушался к беседе.

– Зря мы в Кральград приехали! – буркнул мужчина, ёрзавший на скамье, словно заноза впивалась ему в тощий зад. – Сплошное разорение!

– Не гунди, Миглач, – урезонил его сосед, степенный дядька с опаловым кольцом на правой руке. – Ежели Нельва сказала, что всё распродадим, значит и убытку нам не будет. А она ещё ни разу не ошиблась!

– Вот-вот, – подхватил сивый, словно пропущенный через снежное решето, купец. – Полгода назад и кони у нас пали, и слуги разбежались, и болезнь нутряная прилипла ко многим, а как к хозяйке сходили, так всё и уравновесилось. Смогли и сукно с бархатом пристроить, и прибыль получить. Правда, домой возвращались дольше обычного, вместо недели – целых две. Так и скакуны нам попались «родовитые» – ослы!

Воспоминания улучшили общее настроение, и к тому моменту, как Нельва стала раскладывать снедь по тарелкам, зал гудел от громкого говора и смеха. Через полчаса гости отправились по своим делам, и ласковая ведьма подсела за стол к Тиуру.

– Ты в моей памяти ночью порылась? – спросил он, нюхая ломоть хлеба.

– С чего бы? – резко ответила она, сделавшись надменной и колкой. – У меня такой привычки нет – лазить по чужим головам или кошелькам.

– Ну осерчала, – усмехнулся ведьмак. – И зря! Уж не знаю, как у тебя получилось, но мне ночью снилась моя мать. Как наяву слышал её голос, повторяющий: «С жизнью не торгуются. Если запрашивает высокую цену, значит она того стоит». А утром пробудился от запаха хлеба, совершенно такого, как пекла мама.

Нельва расслабилась и даже улыбнулась:

– Я никогда не ищу дары, они сами ко мне приходят. Вовремя. И хлеб такой мне почему-то захотелось испечь, хотя обычно я предпочитаю пшеничный, с жёлтой вязью, похожий на летнее солнце. Я родилась летом, в месяц, когда дни самые длинные. Наверное, поэтому во мне столько радости и от важного, и от пустяков. Как, например, от тебя!

– У! Выходит, что я здоровенная пустяковина или же незатейливая важность! – сказал Тиур с таким серьёзным лицом, что ведьма прыснула в ладошку, как девчонка, которой столь же юный кавалер всучил, отчаянно краснея, яблоки, утащенные из соседского сада.

В городе ударил колокол – скорбно и протяжно. Нельва замерла и словно постарела на целый год.

– Куда же вы смотрите, Боги? – воскликнула она. – Ещё одно дитя пропало!

Тиур понял, что время, отпущенное на раскрытие тайны, уменьшилось. Нужно было что-то делать, доверяя чутью, обострённому, как у дикого зверя. Он уже стоял на пороге, когда Нельва прикоснулась к его груди, где горело сердце, и повторила слова, услышанные им во сне:

– С жизнью не торгуются. Если запрашивает высокую цену, значит она того стоит.

Часть шестая

Дом, из которого пропал ребёнок, был кирпичнокряжистый, с тяжёлой дубовой дверью, похожий на коренастого пса, чья морда всегда шире его собственной будки. Окна первого этажа были забраны ажурными решётками, отгораживающими глаза жилища от влияния улицы. Ведьмак уставился на дом «особым» взглядом, способным сообщить его владельцу всю подноготную о людях, сидящих за обеденным столом, о цвете воздуха в комнатах, о мыслях господ и слуг, о вкусе еды и даже о хозяйских тайниках, в которых припрятаны золотые запасы.

– Так, – сказал сам себе Тиур, – а кубышек с монетами целых восемь. Одна – под полом спальни, три – на чердаке, под рухлядью, остальные зарыты в подвале. Из той, что в спальне, хозяйка втихаря утащила четыре золотых гроера, а муженьку об этом не сказала. Видать, на новое платье не хватало!

Он уселся на пустой бочонок из-под пива и задумался: «Монеты, конечно, вещь нужная, но сейчас для меня важнее то, что обитатели дома – от господина Ульяриха до младшей посудомойки Нинни – в глубоком мороке обретаются. Словно забрели сообща в туман и бродят там, считая, что гуляют по летнему лужку и солнышком любуются. У них дитя исчезло, а они обсуждают, сколько грецких орехов в глотку гусям запихивать, чтобы к празднику мясо стало деликатного вкуса. Кто-то над ними обстоятельно поработал! Но кто? Нельва говорит, что во всей округе нет чародеев. Кроме неё! Пожранного волшебника в расчёт не берём. Какой с покойника спрос?»

Он подошёл к двери поближе, чтобы прощупать замок. Тот был старой выделки и наделён заметной охранной магией.

– Становится всё интереснее! – уже вслух озадачился Тиур. – Столько защиты, что можно как в крепости отсидеться. Как же дитя выскользнуло? Оно же не мышонок, чтобы в щель… Погоди-ка!

Ведьмак обошёл дом кругом и пригляделся к низкому выходу из подвала. На дорожке, ведущей от дверцы к зарослям барбариса, явно читались детские следы. Следы, которые принадлежали не живому человеку, а лёгкой тени, способной уйти куда-то по первому зову.