Кочумай, Кочебей. Старая история из жизни детективного агентства

– Мол, спи спокойно дорогой товарищ… – Лена хихикнула. – Он выкрикнул это раз двести, и по-моему, все сошли с ума только от его крика. Это был какой-то припев к песне, которая звучала внутри него… Кочума-аа-й, Кочубе-ей… – снова повторила она, только уже тихо. – Восемь лет, что бы я ни делала, как бы ни затыкала уши, этот крик звучит у меня в голове. Может быть, это кончится, если вы сумеете докопаться до правды… если у вас получится… Как я хочу, чтобы у вас получилось! Чем я могу вам помочь? – она внезапно схватила Пита за руку.

– Вы бы мне действительно помогли, если бы составили список всех людей, которые были на той вечеринке у Сашки… как его фамилия?

– Варфаломеев. Там было… человек двадцать… – она с сомнением покачала головой.

– С адресами и телефонами, если возможно.

– Вы хотите поговорить с каждым из нас? Это займет два года! А, поняла! Вы соберете нас всех в том подвале, поставите напротив отсидевшего свое Булатова и будете провоцировать убийцу на признание, чтоб у него нервы сдали, да? – Лена засмеялась. – Неплохая идейка, как вам кажется?

– Кочумай, Кочубей, – остановил ее Пит. Лена заткнулась, как будто ей забили в рот кляп. – Извините, я случайно… От этих двух слов, и правда, оторопь берет, так и подмывает сказать их по какому-нибудь поводу… Или просто так.

– Или просто так, – повторила Лена. – Я попробую… составить вам список, хотя…

Пит попытался ее отвлечь:

– А почему вы меня пригласили сюда, к Михайловскому замку? Живете неподалеку?

– Нет, – Лена постепенно обретала дар речи. – У нас здесь студия. Эти ступени – самые лучшие подмостки города… А я бы хотела, чтобы вы почувствовали искусственность, ненатуральность этого дикого убийства. Я люблю театральные эффекты… Но вы, как я вижу, тоже…

– А что за подвал, что за мастерская, где вы тогда пьянствовали? – Пит обругал себя, споткнулся, но слово уже вылетело. – Извините…

– Пьянствовали, пьянствовали! – согласилась Лена. – Мы только и делали, что пили. И вот вам результат… А Сашкина мастерская, бывшая, конечно, здесь, недалеко, переулок между Фурштадтской и Кирочной, двухэтажный флигель во дворе. Раньше была дворницкая, а потом – котельная, плюс мастерские художников андеграунда. История Петербургской культуры. Когда-нибудь этот флигель будут охранять, как дом Раскольникова.

Пит нахмурился. С Достоевским получался явный перебор. Но, будучи подругой Булатова, не могла же Лена не читать его пьесы…

– А вы читали пьесу Булатова?

– А как же! Даже когда—то собирались с ребятами ее ставить. Только там роли для меня нет! А вот ощущать город по—другому, иначе, научил меня Игорь… Мы столько с ним ходили! Дождь, снег, ветер – идем и идем… Здорово! Вы не представляете, какое это счастье: жить в Петербурге, по которому гулял Онегин, бродил Родион Романович, шла и идет Незнакомка Блока… «Умышленный» город. Значит его может выдумывать каждый человек заново, для самого себя! Это единственное, что питает душу и сердце. Все остальное – мертво и глупо.

– Где вы играете, Лена?

– О, мой муж теперь ужасно знаменит! Он поставил «Бестолковщину» со мной в главной роли и получил пятнадцать премий.

– А-а-а, – вспомнил Пит, – ваш муж – Кирилл Финич, а вы – его бесподобная единственная актриса…

– Я же вам говорила, что нашла своего Пигмалиона… – Лена посмотрела на него открыто, радостно, совершенно не скрывая своего счастья, не кокетничая, не придумывая роли. Она была готова в этой жизни к чему угодно, но сейчас была счастлива и не хотела отказываться даже от одной—единственной минуты этого состояния.

Пит смотрел, как она уходит по Фонтанке, сидел, курил – и тоже был почти счастлив. Эта замечательная Лена умела одаривать таким состоянием, причем даже без примеси зависти. Редкое, волшебное качество.

Глава 7

В тусклых сумерках Пит подошел к дверям своей конторы. За окном горел свет. Значит, Кир уже возвратился из своего исторического вояжа.

– Привет, – сказал он подозрительно веселому шефу. – Я смертельно голоден. Если ты не возражаешь, я расскажу тебе обо всем после ужина.

Кир приоткрыл один глаз. В ожидании товарища он уютно устроился в кресле и сам себе приказал ни о чем не думать. Это было лучшее, что он умел в состоянии легкого похмелья: плыть по волнам собственного сознания, всматриваясь в те картинки, которое оно услужливо разворачивало внутри головы. Да, внутри головы была жизнь! Она стоила того, чтобы за ней хотя бы наблюдать. Так, исподтишка, как бы не беря ее в расчет. Участвовать в ней Кир не собирался. Достаточно того, что эта жизнь избрала местом действия его собственную голову. Какие—то люди произносили непонятные слова, какие—то шерстяные кофты болтались на веревках, проглядывал то бампер машины, то обломок кирпичной стены… Совершенно ничего заманчивого, даже привлекательного. Но жутко интересно – как факт реальной действительности.

Пит оставил невразумительную записку: ушел на встречу, жди. Сколько, чего – неизвестно. Вот Кир и расслабился. Мгновенно выйти из этого состояния было не просто. Поэтому он изобразил гораздо более пьяного, чем был на самом деле.

– Есть о чем рассказывать? – спросил он заплетающимся языком.

– Да так, кое-какая информация. Я встречался с Еленой… сейчас ее фамилия Финич, если она тебе о чем-нибудь говорит.

– «Бестолковщина», – тут же отреагировал Кир. Дальше делать вид, что он сильно пьян, было невозможно. – Я видел этот блестящий спектакль. В отличие от тебя. Ты у нас не театрал.

– Я у нас не театрал. И я хочу есть. Это та Лена, которую не поделили между собой Булат и Кочубей.

– Интересные у тебя свидания, – присвистнул Кир. – Поехали, я заказал столик у Володи.

– Жаль, я этого не знал, пригласил бы Елену в нашу компанию, – настроение Пита резко повысилось.

Он любил либо что—то перехватить на бегу, либо уж оттянуться в свое полное удовольствие за хорошим столом. Больше удовольствия, чем поесть у Володи, в принципе существовать не могло. Они быстро повыключали все приборы, свет, захлопнули дверь (никаких кодовых замков они никогда не ставили – зачем? если кому—то понадобится, войдут сквозь кирпичную стену, такой опыт у них уже был) и сели в машину.

Припарковался Пит в тихом переулке, где светилась вывеска «В Коломне».

К Володе они ходили в том случае, если оба вечером оказывались в городе. Володя был старым однокашником Кира, они вместе учились в начальной школе, а потом журналист Кириллов – в незапамятные уже времена – первым написал о первом в городе кооперативном ресторане своего друга. Тогда газеты еще не помышляли о рекламном бизнесе, это был просто интересный рассказ о замечательном человеке. Володя после этого считал, что обязан Киру по гроб жизни, но обязан-то ему был именно Кир, потому что Володя – Дай Бог ему здоровья, – по сути дела, прятал своего друга целый год, пока Пит жил у мамы в Америке и учился в школе детективов. Перед ними тогда стояла единственная задача: выжить…

Они вошли в небольшой, отделанный темным деревом зал – и к ним тут же приблизился сам Володя, крупный высокий человек, с нежностью глядящий на Кира.

– Что вы будете пить, друзья мои? – поинтересовался он.

– Только кофе и персиковый сок с мякотью. Нам позже предстоит поработать. А я, как ты заметил, не совсем в форме, – Кир тяжело опустился в кресло возле сервированного столика.

Пит сел напротив. На краешек стула присел Володя.

– Как дела? – спросил он.

– Нормально, – кивнул Кир и отправил в рот огромный лист салата.

– Где ты умудрился наклюкаться? – поинтересовался Пит, накладывая себе салат.

Кир хихикнул.

– В соседнем с Родионом Романычем доме открылось кафе. Знаете, как оно называется? Впрочем, – он ткнул в Володю длинным пальцем, – ты должен знать. «МамеладовЪ»! С ятем на конце. Я не мог не выпить с человеком, который это придумал. Его зовут Дмитрий Беговой, в Питере без году неделя, но Достоевским болен с рождения. Потому и приехал сюда, а не в первопрестольную. Я ему все рассказал – про Булатова, про Кочубея. Понял, с разбегу все понял мой Дима Беговой, и мы с ним еще раз прошли весь путь, все семьсот тридцать шагов. Это – кое—что, я вам доложу, – Кир неопределенно повел в воздухе пальцами руки. – Перспектива, проекция, ретроспекция… Вознесенской церкви уже нет – увы нам… Ну, а потом мы помянули: и Родиона Романыча, и старика Мармеладова, и самого Федор Михалыча, и Порфирия Петровича… За нас с тобой, Пит, значит, выпили… Но сейчас ты за рулем, и я из солидарности с тобой пить не буду, потом дома немножко расслабимся…

– Это все очень интересно, – сказал Володя, – надо обязательно повидаться с этим Димой, ты устроишь это, да, Ваня? А сейчас я пойду, – дела, извините…

Стол был сервирован отменно. Их обслуживал спокойный ловкий официант, вышколенный не иначе, как в ресторанах Испании. Он задавал безмолвные вопросы, так же молча кивал, подносил блюда и чем—то в промежутках неторопливо занимался возле своего буфетика, не выпуская из виду клиентов. Другие столы он в это время не обслуживал – таково было правило, заведенное Володей: для почетных гостей на целый вечер выделялся персональный официант.

Они вкушали долго, смакуя каждое блюдо, отстраняясь от тарелок, отдыхая с сигаретой в руке от сложного процесса. Осматривали зал. Люди здесь казались знакомыми. Почему—то. С каждым блюдом Кир все больше трезвел.

– Мясо роскошное, – откомментировал Пит, – а пирожное…

– Это не пирожное, убожество ты советское, – возмутился Кир. – Ты посмотри: это нечто! С цукатами, орехами, меренгами… и черт знает с чем еще! Произведение искусства.

Володя тут же оказался возле них, как будто услышал, что разговор зашел о самом близком его душе предмете.

– Да, ты знаешь, кондитер у меня замечательный, – Володя присел и начал рассказывать. – Я его посылал учиться в Париж и в Варшаву, но самое главное, что он сам сочиняет рецепты своих пирожных, каждый день – и никогда не повторяется. Иначе ему неинтересно. К сожалению, я не могу вас познакомить, он работает только ранним утром. Говорит, что в Париже просыпался в пять утра от запаха горячих круассанов и хочет дождаться, когда его будут будить в Петербурге запахи горячей выпечки. И сам способствует наступлению этого замечательного времени… Ваня, я тебя умоляю: ну хотя бы каплю ликера к кофе…