Хрустальная тайна

После революции усадьба была реквизирована. Все более или менее ценные вещи попали в лучшем случае в государственные музеи, в худшем – осели в сундуках жён чиновников от Наркомпроса, коим (чиновникам) и было поручено «все предметы искусства и старины, имеющие особую художественную и историческую ценность, передать в музеи…». Поэтому Аню нисколько не удивило появление в Шалеевке старинной вещи. В том, что это действительно табакерка императрицы, она почти не сомневалась. Интересно, из каких сундуков была эта вещица? Подарок молодому любовнику на память? И что заставило нынешних её владельцев расстаться с раритетом таким странным способом? Подарить старинную вещь музею благородно, но, учитывая реалии современной жизни, весьма глупо. Кто знает, может быть, нынешний владелец не комбайнёр Петруха, а вполне состоятельный бизнесмен, который может себе позволить такой щедрый подарок государству.

Предстоящая поездка так увлекла Аню, что она на некоторое время забыла о своей выставке, которая уже стала сниться ей по ночам. Шалеевка была прекрасным средством отвлечься хотя бы на некоторое время. К тому же там жила известная на всю область знахарка и ведунья бабка Устинья. Аня была у неё после смерти бабушки и дочери, и неизвестно, что больше помогло ей устоять и не сломаться под ударами судьбы: клиника неврозов или разговор «по душам» и целебные травки Устиньи. Аня снова нуждалась в поддержке и добром совете. Впервые за многие годы она была благодарна Аркадию. Решив все организационные вопросы, связанные с командировкой, Аня ушла сразу после окончания рабочего дня. Для сотрудников музея это стало настоящей сенсацией и очередным поводом посплетничать, поскольку никто уже не мог вспомнить, когда последний раз Воронцова уходила из музея вовремя. Обычно домой она никогда не торопилась.

Однако вопреки сложившейся за многие годы привычке, сегодня Аня не стала задерживаться на работе. Ей необходимо было пробежаться по магазинам, купить чего-нибудь съестного для знахарки. Денег с посетителей старушка не брала, считала, что лечение не пойдёт на пользу, а продукты принимала с благодарностью. Возиться в огороде у неё уже не было сил, вот и выручали подношения. Но и продуктов много не брала, посетителям приходилось увозить почти все свои дары обратно: «Много ль мне, старой, надо? Пропадёт, какая польза будет? Грех один. А вы, молодые, съедите на здоровье, а нет, так в церковь снесёте, неимущим пойдёт – душе вашей зачтётся».

Клава Стрельникова уже битый час искала по всем папкам запрос в Государственный архив, который должна была отправить несколько дней назад, но совершенно о нём забыла. Её состояние было близко к точке кипения, когда в кабинет вошла Вика Сенягина.

– Что это ты документами бросаешься? – спросила она, перехватив летящую прямо в неё папку.

– Это не музей, это настоящий дурдом! Точно помню, что положила эту злосчастную бумажку в эту папку поверх остальных документов, в эту, понимаешь? Её нет. Я перешерстила уже все папки – нет бумажки, исчезла без следа. Кому она понадобилась?

– Ты у Пети спроси, он тебе сразу скажет кому.

– После часового и, заметь, безрезультатного поиска, я готова поверить Пете. Кроме нашего привидения, эта бумажка уж точно никому не нужна. Хотела уйти сегодня пораньше, а мне ещё надо зайти к нашей примадонне, решить с ней кое-какие вопросы.

– А вот скажи ты мне, свет ясный, Клавочка, за что ты так Анюту невзлюбила? Так и норовишь кольнуть её при случае. Всё никак простить не можешь, что проект не тебе достался?

– Много ты понимаешь! Эта тема, к твоему сведению, тема моей диссертации. Я в ней ориентируюсь лучше, чем рыба в воде. Какой смысл было отдавать выставку другому сотруднику, если у меня по ней всё практически готово?

– Это ты спроси у Елены Ивановны, ведь темы распределяла она.

– Спрашивала, ты же знаешь Сапожникову с её «мы не ищем лёгких путей»! Ситуация тупейшая, если учесть тот факт, что я вынуждена заниматься темой, по которой Воронцова пишет диссертацию. Скажи, это вообще нормально? Складывается впечатление, что Сапожникова специально стравливает сотрудников, а потом благосклонно разрешает конфликты, будто больше заняться нечем.

– Я так не думаю. Просто Елена Ивановна – продукт старой советской закалки и считает, что научные сотрудники должны разносторонне развиваться в науке, а не носиться каждый со своей любимой темой, как с писаной торбой. Я считаю это правильным. Аня предлагала тебе помощь, ты отказалась. Чего же теперь злиться?

– Да, подружка, умеешь ты утешить!

– Вот именно, подруга, никто другой тебе правду в глаза не скажет. Все только шушукаются по углам после очередного твоего прилюдного выпада против Анны. К чему привело это соперничество и стремление любой ценой быть первой, я тебе скажу: все считают тебя мегерой, а Воронцову чуть ли не святой. Хватит на сегодня, идём домой, а то, кроме сторожей, никого уже не осталось. Подумают ещё, что мы у них хлеб отнимаем.

– Как, а Воронцова?

– Она ушла ровно в семь. Не ушла, а убежала, словно за ней кто-то гнался. Не похоже не неё, обычно раньше восьми она никогда не уходила. Наверное, у неё действительно кто-то появился.

– Всем давно известно, кто. Похоже, одна ты не в курсе, – загадочно улыбнулась Клава.

– Я за неё рада.

– Неужели? Я бы на твоём месте не торопилась радоваться. У меня складывается такое впечатление, что ты ослепла.

– Это почему же? – удивилась Вика.

– Да потому что твой обожаемый Аркадий Павлович не вылезает из её кабинета, и она, когда не кинься, торчит у него. Ты не знала? А завтра, между прочим, они вместе едут в командировку, я сама слышала, как она нашей секретарше документы заказывала. Ты по-прежнему за неё рада, или как?

Вопрос остался без ответа. Вику так поразила эта новость, что она застыла на месте, побелев, словно гипсовая статуя. Увидев, какую реакцию произвели её слова на подругу, Клава на минуту почувствовала угрызения совести, но только на минуту. Ей стало жалко Вику, однако, на войне как на войне. Она отомстит этой белой и пушистой выскочке Анечке, но не своими руками. Клава хорошо знала собственнические наклонности своей подруги и не сомневалась, что та сделает всё, чтобы дискредитировать Анну в глазах Аркадия. Виктория никогда не оставляла своим соперницам ни единого шанса. Клавдия это знала, поэтому и решила вызвать у Вики чувство ревности, что, судя по реакции подруги, ей блестяще удалось.

Утро следующего дня ознаменовалось событием, которое всколыхнуло сотрудников музея и заставило вновь заговорить о местной достопримечательности – о музейном призраке, которого никто и никогда не видел, но верить в его существование постепенно начинали уже самые отъявленные скептики.

Клава водила школьников по залу боевой славы. Текст она воспроизводила автоматически, а сама в это время была погружена в собственные мысли. Поэтому до неё не сразу дошёл смысл вопроса, который задал один из школьников – любознательный мальчик в очках.

– Скажите, пожалуйста, а кто эта Сапожникова, в каком она звании? Я ничего не слышал о генералах-женщинах, командующих армией во время войны.

– А почему ты решил, что она генерал? – Клава ничего не понимала.

– Распоряжения и приказы по армии отдавали командующие, здесь печать и подпись: «Сапожникова». Вот я и спрашиваю, какой армией она командовала и в каком звании была?

Клава подошла к витрине и под стеклом, среди пожелтевших от времени страниц документов военной поры, увидела пропавший из её папки запрос за подписью Сапожниковой и печатью музея. Она постаралась как можно спокойнее ответить на вопрос ребёнка.

– Этот документ современный, это запрос в Государственный архив Российской Федерации, и подписан он директором музея Еленой Ивановной Сапожниковой.

– Тогда что он тут делает?

– Хороший вопрос. Ребята, переходим в следующий зал.

Впервые Клавдия не нашла, что ответить. Такого конфуза за всё время работы не случалось. Она кое-как довела экскурсию и отправилась к Виктории, которая по этому случаю устроила стихийный митинг в курилке. А поскольку никого из начальства не было на местах, решили всё оставить как есть: запрос Сапожниковой в зале военной славы, а документ из зала военной славы в разделе «революция и гражданская война».

Пётр Рубцов ликовал. «Я же вам говорил», – читалось на его лице. Зато Клава ходила словно туча.

– Петя, увижу твой призрак, задушу собственными руками.

– Клава, не бери грех на душу, он уже один раз умер!

– Не ёрничай, без тебя тошно, умник. Вот скажи мне, Петя, как такое может быть: в каждом зале камера, а на плёнке ничего нет.

– Клава! Не думал, что ты такая тёмная! Его обычной камерой не возьмёшь. Здесь специальная, сверхчувствительная аппаратура нужна.

– Это «нечто» меня уже достало! Приедет Елена Ивановна, пусть связывается со своими охотниками за привидениями. Пора с ним кончать.

– Что я слышу, Клавдия Стрельникова! И ты, наконец, признала, что оно существует! Приятно, приятно! Только вот сомневаюсь, что Сапожникова пойдёт на такую крайнюю меру. Наше привидение не буйное. Ну, переставит иногда экспонаты, поменяет местами бумажки. Зато какая реклама музею, заметь, абсолютно бесплатная!

– Если бы поменяло местами бумажки, а то ведь стащило документ из моей папки! Узнает Сапожникова, что я эту бумагу до сих пор не отправила, мне же ещё и достанется.

– Правильно, Клавочка. Не в твоих интересах поднимать шумиху, эта история выеденного яйца не стоит. Пойдём лучше фирменного Викиного чайку попьём, стресс как рукой снимет. А потом вернём всё на свои места: документ в зал военной славы, а запрос на почту.

Глава 9

Аня проснулась задолго до звонка будильника. Как всегда ночью, накануне любой поездки, она плохо спала. Это стало уже давно сложившейся недоброй традицией. Растрёпанное, заспанное отражение в зеркале ванной комнаты заставило её улыбнуться: «Привет, красотка»! Прошлёпав босыми ногами на кухню, Аня поставила на плиту чайник, рассчитывая на то, что чашка крепкого кофе придаст, наконец, ей бодрости, поскольку надежды на прохладный душ не оправдались, и она по-прежнему чувствовала себя разбитой.

Уже в семь утра ей надо быть возле музея, где её будет ждать Василий Петрович, водитель, с которым и предстояло путешествие в Шалеевку. Аня часто бывала с ним в деловых поездках. Человек он был весёлый, разговорчивый, поэтому время в пути пролетало незаметно. Прождав некоторое время, Аня забеспокоилась и уже собиралась звонить Василию Петровичу, когда увидела подъезжавшую машину. Это была не музейная «Нива», а роскошный внедорожник Аркадия.

– Доброе утро, Аня. Я вижу, моё появление для тебя явилось полной неожиданностью, для меня, признаться, тоже. Василий Петрович не смог завести «Ниву» и позвонил мне. В Шалеевке нас ждут сегодня, отменять поездку нельзя, поэтому поедем на моей машине. Надеюсь, ты не станешь возражать?

Возражать не было смысла, поэтому Аня молча села в машину. Аркадий суетился, протирал зачем-то приборную панель, которая и без того сияла, словно зеркало, и что-то без умолку говорил. Аня вдруг отчётливо поняла, какое чудовищное волнение скрывается за этой суетливостью, и ей стало жаль Аркадия. Он показался ей таким несчастным, что она на мгновение забыла о том, какие беды обрушились на её голову по его вине. Сейчас он казался ей беззащитным маленьким ребёнком, который нечаянно разбил дорогую вазу и, боясь наказания, сбивчиво и торопливо рассказывал маме, что это сделала кошка Мурка. Да и в чём, собственно, он виноват? В том, что в решающий момент смалодушничал, не смог принять ответственного решения, достойного настоящего мужчины? Так ведь не каждый зрелый мужчина способен принять такое решение, а в то время они были, в сущности, детьми. Все эти годы Аня таила в своём сердце обиду на Аркадия. Ей казалось, что простить его она не сможет никогда. И вдруг сейчас, в одно мгновение, она поняла, что обида прошла, исчезла без остатка, и на сердце стало так легко, что Аня невольно улыбнулась.

Они ехали по просыпающимся, ещё полупустым городским улицам, стремясь поскорее вырваться на просторную магистраль до начала неминуемых в час пик пробок. До Шалевки было сто шестьдесят километров, при хорошей погоде не более полутора часов езды. Когда они выехали за город, до Ани вдруг дошло, что они не заехали за экспертом.

– А как же эксперт? – спросила она.

– Какой смысл ему сейчас ехать, если на месте подлинность вещи со стопроцентной уверенностью он всё равно подтвердить не сможет. Даже если на табакерке личная подпись Екатерины, всё равно потребуется более тщательная экспертиза в условиях лаборатории и официальное заключение. Наша задача узнать, как предмет старины оказался у дарителя, и по акту местного музея принять вещь на экспертизу, ну и, конечно, доставить табакерку по назначению. Не беспокойся, с экспертом я договорился.