Самый красивый мужчина нашего кинематографа, Адель и я

Самый красивый мужчина нашего кинематографа, Адель и я
Наталья Кошаева

Лето, жара, тихое озеро и деревня, затерявшаяся среди лесов – замечательное место для отпуска. Только Прасковья так не считает, потому что для нее этот отпуск стал испытанием на прочность. И именно здесь судьба столкнет ее с мужчиной, которого она сама всегда считала самым красивым в нашем кинематографе.

Наталья Кошаева

Самый красивый мужчина нашего кинематографа, Адель и я

Глава 1

Моя тетя Сима проживает в деревне Тетеревни, которая прячется на самом краю большого болта. В этих болотах, на ряду со множеством других пичуг, обитают самые жирные тетерева страны, занесенные, между прочим, в красную книгу.

В чью-то светлую голову однажды пришла мысль создать здесь заповедник. И теперь эти болота в богом забытом месте, леса кругом с извилистой речкой Тетеркой, гордо именовались – биосферный заповедник «Пороги». Почему заповедник так назвали не знали даже местные жители, потому как никаких порогов в этих краях отродясь не было. Ну а деревня получила название от речки, протекавшей неподалеку.

Проживала тетка одна, поскольку рядом с ней никто долго не задерживался. От нее сбежали все ее трое бывших мужей и дети, когда подросли. Долгое время она наслаждалась покоем и тишиной, живя только хозяйственными заботами. Но в один прекрасный день тете Симе надоела ее холостая жизнь и она нашла себе очередную жертву на роль четвертого мужа. Им стал местный деревенский фельдшер, недавно назначенный в новенький фельдшерско-акушерский пункт. Когда лысоватый дядька понял до чего доведут частые болячки, с которыми зачастила к нему в медпункт местная Мессалина, было уже поздно. Он уже тащил ее огромный чемодан в автобус, потому как они вместе уезжали на курорт в санаторий. А тетя Сима, она же Максимилиана Степановна Лузгачева, она же Симка Лузгочихина, обмахиваясь белой панамкой, шла за ним и давала мне последние указания о том, как ухаживать за ее многочисленной скотиной. Была она женщиной корпулентной, с раскатистым низким голосом и непробиваемой уверенностью в своей правоте. Даже в том, что мне пойдет на пользу тридцатидневное проживание в ее хате с обременением в виде коровы, десятка овец, подразделения кур, под командованием красного петуха и, спасибо проведение, одной свиньи. Двух кошек и собаку я даже не считаю, с ними я нашла общий язык сразу.

Если посмотреть мое генеалогическое древо, то вы увидите, что начиная с моей прапрабабки, древо разветвляется на две равноценные ветви. У прапрабабки было два сына: Один из которых в нелегкие предвоенные годы отправился учиться в город, а другой так и остался в деревне.

И теперь на одной ветви древа гнездились многочисленные прапрабабкины потомки, живущие в городах: среди этих были врачи, учителя, профессоры, один музыкант и веселая многочисленная инженерная братия – короче сплошь интеллигенция. А другую ветвь занимали, потомки второго прапрабабкина сына, которые не променяли чистый воздух и малахит травы на бетонные коробки и асфальтовые поля – простые работяги, живущие от посевной до посевной, от сенокоса до сенокоса, от уборочной до уборочной.

Несмотря на это мои многочисленные тетки, дядья, двоюро-троюродныедные сестры с братьями, а также племянники продолжали активно общаться между собой, не зависимо от того за какую из ветвей им удалось зацепиться.

Я относилась к той ветви, которая обосновалась в большом городе, но это не спасло меня от того, что тетушка Сима именно мне прислала телеграмму: «Уезжаю санаторий тчк. Бери отпуск месяц тчк. Жду 5-ого тчк.» Я ей вежливо в той же телеграфной манере ответила, что: «Сожалею возможности тчк. Проси Николая тчк.» Николай – ее старшенький сынок, сбежавший от маменьки в край гейзеров и амурских тигров, получивший по госпрограмме большой шмат земли, и, не изменяя своему призванию, что-то там выращивающий. В ответ я получила следующую телеграмму: «Николай занят посевной тчк. Жду тчк.» На это я решила вообще не отвечать, просто проигнорировала. Но тетя тогда громогласно объявила всей нашей родне от Тихого до Атлантического океанов, причем в одну и в другую сторону, что я такая рассякая отказалась помочь несчастной женщине устроить свою судьбу. После ее обращения я начала получать звонки, письма, открытки, телеграммы и видеозвонки от возмущенных родственников со всех концов света. И это могло длиться до тех пор, пока не кончатся все родственники. Тетя Сима в таком случае действовала методично, она обзванивала то одних, то других родственников и рассказывала им о том, какая я негодница.

А еще в последнее время тетя Сима освоила Instagram, fb, социальные сети и прочие мессенджеры, в которых она начала активно выкладывать гневные посты. В результате чего я стала получать кучу негативных комментариев в свой адрес еще и от совсем незнакомых теткиных подписчиков. В результате этой массированной атаки я объявила капитуляцию и стала собираться в Тетеревни.

Тете было совершенно наплевать на то, что я должна была срочно оформлять отпуск, подыскивать себе замену, на время моего отсутствия. Договариваться с пациентами, которые были уже записаны ко мне на прием, перезаписывать их на другое время или к другим коллегам. Потому что ухаживать за скотиной тети Симы должен был именно дипломированный врач-стоматолог. Никого менее занятого чем я на ветвях нашего генеалогического древа не нашлось.

Я только-только поменяла место работы. Два брата, мои однокурсники – организовали совместно с зарубежными партнерами совершенно новую клинику. Они меня долго уговаривали перейти к ним, и вот когда я наконец подписала контракт, на меня обрушился ураган «Тетя Сима». Пришлось выклянчивать у нового начальства внеочередной отпуск. Руководство поморщилось, но пошло мне навстречу, потому что было заинтересовано во мне как в специалисте. И вот вместо того, чтобы проводить этот нечаянный отпуск на берегу лазурного моря в плетеном шезлонге, попивая экзотический коктейль, через тонкую трубочку, я оказалась в Тетеревнях один на один со всеми обитателями теткиного хозяйства.

Сказать, что меня это все пугало – ничего не сказать. Мое внутреннее состояние было близко к банальной панике. Для меня, выросшей в городе, и видевшей гуся только на блюде с яблоками вокруг, было неприятным открытием, что эти гуси умеют кусаться не хуже собаки. А уж если накинутся всей стаей…

Но гуси, на ровне с курами и прочими пернатыми были самой меньшей неприятностью из имевшихся. Я бы их поставила на самое нижнюю строчку деревенского хит-парада.

Тройку лидеров замыкала свинья. Огромная белая с висячими ушками, закрывающими маленькие глазки, и бодрым пяточком. Звалась она Миледи. В принципе она доставляла совсем немного хлопот, так как спокойно проживала в своей отдельной «квартирке» и не покидала ее. Я должна была только кормить ее в соответствии с расписанием, готовя по три ведра «хряпы» в день. Если очередная «хряпа» задерживалась, то весь двор оглашался тоскливыми Миледиными взвизгами. Когда же свинка была довольна, то все слышали только тихие утробные похрюкивания.

На втором месте хит-парада прочно обосновалась овечья банда, в количестве десяти персон. Надо сказать, что сама тетушка, обладавшая столь экзотическим именем – Максимилиана, и свою живность называла соответственно. Большой черный баран с широким лбом и витыми рогами именовался Портосом, а пятеро молодых овечек носили имена сестер Беннет: Лиззи, Джейн, Лидия, Энн и эта… пятая. Эту стайку беспардонных наглых ярок я опасалась особенно, они так и норовили оттоптать ноги и укусить за пальцы, когда отламываешь им по кусочку булки. За булку они готовы были отдать все, даже собственную шубу. Две пожилые овцы с седыми боками, наоборот вели себя исключительно благородно, вперед не лезли, ног не отдавливали. Одна из них, черная, всегда смотрела на меня с некоторой настороженностью и топала тонкой стройной ножкой, когда ей что-то не нравилось. Имени этой овцы я не запомнила, поэтому звала Анжеликой, уж больно она напоминала своим выражением «лица» нашу администраторшу, с работы. И голос был похож и даже взгляд – отсутствующе-безразличный. Большой грязно-белый баран с выдающимися достоинствами, и скромными рогами, был прозван мною мистер Дарси, чтобы создавать комплект с сестричками Беннет.

На самой высшей строчке парада царила корова. Этот дредноут, линкор скотного двора. Белоснежная огромная коровища с ярко рыжими пятнами на голове и левом боку. Ее огромные фиалковые глаза опушали густые длинные белые ресницы. Крутенькие рожки изящно вились около лба с кудрявой челкой. С виду – образец ангельской кротости, а внутри сущая чертовка с вреднючим характером. Если с остальными животными я еще кое-как справлялась, то эту я откровенно боялась. Начать с того, что «ангельское создание», носящее к тому же кличку Адель, невзлюбило меня с самого первого взгляда.

Уезжая на курорт, тетя Сима быстренько ввела меня в курс дел, скороговоркой рассказывая, что и как делать, режим дня, рацион, привычки того или иного жителя двора. Про корову же она просто сказала, что Аделька смирная, послушная и у меня с нею не будет никаких трудностей.

Ага, как же! Вот представьте, тетя уехала, я вечером осталась одна в пустом доме с кучей инструкций, сижу жду, когда придет стадо с вечернего выпаса. Волнуюсь, как артист перед премьерой. Приготовила, как тетка учила, две краюшки хлеба одну для англо-французкой банды, другую Адельке.

Овцы приняли меня как родную, они даже не заметили подставы – отдавили ноги и обслюнявили пальцы. А вот Адель долго вынюхивала мою руку с протянутой горбушкой, сканировала меня взглядом с ног до головы и обратно, никак не понимая, что же изменилось в хозяйке. И решила-таки не брать из моих поганых рук хлеб. Гордо отвернулась и с грацией королевской особы прошествовала в хлев, где для нее в специальной корзине уже было приготовлено угощение в виде сочной свежей травы. Я последовала за нею, так как тетка велела одевать корове специальный ошейник, чтобы она не бродила по всему хлеву. Ошейник представлял собой стальную цепь из толстых витых звеньев. Для того чтобы застегнуть ее на Адельке нужно было всего лишь обнять ее за широченную шею обоими руками. Я просто-то к ней подойти боялась, а еще и обнимать… Тем более что корова так увлеченно хрустела травой, что я просто не решалась ее отрывать. А когда она сама подняла голову и уничижительно посмотрела на меня – я точно поняла, что привязывать ее не буду.

– Ты же будешь себя хорошо вести? – робко поинтересовалась я.

В ответ она хмыкнула. Реально хмыкнула! Потом, правда одумалась и сказала, – Мфффф!

Я решила, что мы договорились и ушла, заперев за собой дверь.

Овцы сами зашли в свое помещение ведомые опытной Анжеликой. Молодец! Завтра ей персонально выдам кусок булки побольше.

А меня ждало следующее испытание – дойка. Я долго настраивалась, уговаривала себя. Вела с собой внутренний диалог. – Чего бояться! Ведь все деревенские бабы доят этих… животных каждый день по три раза. Я тоже смогу! Ты сможешь! Сможешь, я сказала! Соберись, тряпка!

Откладывать дальше было нельзя и, мысленно надавав себе по щекам, я все-таки взяла в руки специальное ведро для дойки – подойник и пошла с решительностью дрессировщика, когда он идет в клетку с тирами. Цирковой марш Дунаевского, который я напевала под нос, придавал мне решительности, пока шла к хлеву.

Но оркестр, игравший у меня в голове, как-то нестройно всхлипнул и затих, потому что Адель меня явно не ждала, она вольготно разлеглась посреди помещения. Когда я зашла она в мою сторону даже не оглянулась.

– Аделька, Аделюшка, вставай! Доиться будем! – заискивающе проворковала я. Пусть слышит мой ласковый голос и поймет, что я пришла с миром.

Адель отвернулась от меня и уставилась в стену, подняться даже не подумала, только выразительно махнула ушами, отмахиваясь от меня как от назойливой мухи.

– Ну давай! Подымайся! – я робко притронулась к ее теплому боку. По ее коже прошла рябь, можно было подумать, что мои прикосновения ей неприятны. Но я все равно легонько пошлепала ладошкой по боку.

– Девочка моя, ну давай, нам же подоиться надо! А то лактостаз будет. Тебе нужен лактостаз? Не нужен. – Адель никак не реагировала на мои увещевания.

– Так, мамаша, подъем, живо на процедуры! – включила я свой строгий докторский голос. Он возымел действие, корова, наконец, меня заметила и взглянула на меня, удивленно приподняв бровь, если она у нее есть. На морде было написано, – Женщина, ты кто вообще?

Полюбовавшись на меня несколько мгновений, она снова дернула ушами и отвернулась, уставившись в стену.

Я поняла, что мне срочно нужна консультация специалиста, и я направилась к соседке, которую моя тетка звала Козырихой.

Ее, Козыриху, я нашла тоже в хлеву, она бойко доила свою Буренку.

– Э… Добрый вечер! – слегка замялась я, ну не обращаться же к женщине, которую первый раз в жизни видишь, по прозвищу. – Я ваша соседка, племянница тети Симы. Она сказала, что к вам можно обращаться в трудных ситуациях…

– А! Прасковья! Заходи, дочка! – ответила мне Козыриха.

Забавно, да? Мои сугубо городские родители назвали меня Прасковьей. Когда я родилась в моде были старинные имена: Пелагеи, Феклы, разные Силантии… вот и мне «повезло». Нет я не против такого имени, тем более что уже почти за тридцать лет и привыкла. Но все равно я никак не могу понять. Почему у нас в городе популярны имена «деревенские», а в деревне – наоборот? Вот тетя моя звалась Максимилианой, это дед двоюродный начудил. Вычитал, наверное, в отрывном календаре.

И вот я – Прасковья Альбертовна Фогель (по бывшему мужу, от которого у меня только фамилия и осталась) пришла выспрашивать совета у соседки Козырихи о том, как доить корову. А что, звучит вполне!

– Идем, дочуш! – Козыриха закончила свою дойку, поставила подойник с пенным молоком в коридоре. Не забыла прикрыть его крышкой, – Чтобы кошки не влезли, – прокомментировала она.

Адель не ждала меня с подкреплением в виде Козырихи и встретила нас таким же ленивым, безразличным взглядом.

– Адельк! Мать твою! Чего лежишь? Вставай хлевник тебя побери! – с порога запустила в нее Козыриха.

Уши коровы беспокойно дернулись, но она продолжала все равно лежать.

– А ну! – Козыриха хлестко шлепнула ее по боку.

Корова поняла, что шутки кончились и нехотя начала подыматься. Потом Козыриха ловко присела на низенькую скамеечку, зажимая коленками подойник. Скоро тонкие струйки молока звонко ударили по жестяному дну ведра. Женщина попутно успевала все объяснять.

Корова при этом стояла ровненько, слегка отставив ножку, чтобы было удобнее добираться до вымени.

– А можно я попробую? – попросила я.