Отшельница. Повесть о Минске, и минчанах, и о любви, конечно

– Не, померла. Тоже. Она, вроде как, партизанить ушла в лес. Долго тут одна куковала, а потом враз собралася и ушла. Так ее нашли. То есть, нашли могилку за нашей Уздянкой уже, в лесу. И табличка с именем ее стояла. А чего умерла, не знаю. Не от старости, еще не старая была, мож, подбили каким снарядом, а партизаны схоронили, может, еще чего.

Мы вернули почтальонку Зинаиду в домик – почту, а там продолжили разговор уже вчетвером – внутри еще одна женщина сидела в окошке. Тоже уздянская. Я рассказала свою историю, но это ничем не помогло – про тетку Люду слышали, про мальца какого-то – никогда.

– Ну, значит, милая, партизаны его пригрели. Или замерз, скорее всего, по дороге.

Идти-то к нам далеко и здоровыми ногами, а Людмила ж инвалидкой была, я ж говорила. – Сделала заключение «добрая» Зинаида. – А где ж теперь искать чего, кто ж знает… А могилок больше никаких не находили. Да и безродного, может, так похоронили…

Видя, как я сползаю по стенке от обморока, Зина замолчала.

Петр, оставив меня в машине, обошел еще несколько дворов, сходил и к председателю. Информации другой не поступило, никто больше Зинаиды, как оказалось, и не знал.

Это был последний день, когда мы с Петром ездили на поиски. Дальше уже смысла не было, сдалась даже и я.

Мы вернулись в ту деревню, на ту дорогу смерти еще раз. Весной.

– Просыпайся, родная. Я тут одно дело замыслил. – Сказал вдруг однажды в воскресенье Петр. Поедем кое – куда.

Я без разговоров оделась, и мы вышли во двор. По дороге Петр рассказал свои догадки, я плакала, но согласилась. Мы нашли Зинаиду в Уздянке, и уже вместе с ней поехали на разговор к председателю. Увидев удостоверение Петра, тот сразу же согласился и даже предложил формальности не соблюдать, просто позвал двух мужиков, которым невпервой было хоронить на кладбище земляков.

Никакой официальной эксгумацией то, что мы сделали, назвать нельзя. В могилке под холмиком за Уздянкой находилось тело только одного человека – тетки Людмилы, малыша рядом не было. Не было и никакого холмика где-то в округе.

Мы попросили у председателя краску, на холм Петр прикатил огромный валун, а на нем я аккуратным своим учительским почерком написала красной маслянкой: «Людмила Авдеевна Скуратович. Умерла зимой 1941 г.».

Мы еще несколько лет продолжали писать во все военкоматы, службы поиска, обращались в газету, куда я устроилась позже подрабатывать редактором. Работы в школе, где я учительствовала, как и до войны, хватало только до вечера, а вечера нужно было заполнить еще чем-то. Одна в квартире я не могла находиться ни минуты, а Петр возвращался очень поздно, можно сказать только и ночевал. Подозреваю, что даже не служба в суде держала его до полуночи – он просто старался сократить наши вечера, как и я.

В газете появилась возможность и мне самой продолжать поиски сына. Я писала заметки, отслеживала почту с похожими историями, я продолжала искать.

В тот год, в точности, как в сорок первом, я выпускала в жизнь свой новый класс – десятый «В». Теперь у меня была возможность провести с выпускниками всю ночь – причин оставаться дома не было, некого уже охранять, как в ту ночь. Да и как оставить одних моих взрослых и ставших такими родными за несколько вместе прожитых лет ребят?

Всю ночь мы бродили по Минску, я даже ожила, даже пела с девчонками. И думала тогда, что вот и у моего Юрочки, если он жив, сегодня выпускной бал, и какая-то добрая женщина, его новая мать, сегодня всю ночь не спит, радуется и волнуется за своего сына. И за моего.

А на следующий день мы всем классом решили пойти куда-то на природу, в поход. С ночевкой в палатке, с костром, с купанием. В последний раз соберемся все вместе.

Петр организовал целый настоящий автобус, и мы, дружно и весело болтая, выехали за город.

За ночь никто не сомкнул глаз – ребята сейчас, ночью, у костра, так разговорились по душам, что казалось, раньше времени ни у кого на это просто не было. А утром, с первыми лучами солнца все отправились купаться. Лето было очень жаркое, а то июньское утро казалось необычно туманным и теплым.

– Грибы должны быть такою погодой. – Заметила я. – Ну, вы купайтесь, тут мелко, так что можно и без моей охраны, а я пройдусь, посмотрю, может, лисичек на супчик соберу.

– Я с Вами, Ирина Алексеевна! – Вызвалась Инга, моя гордость, отличница и активистка.

– Пошли, дорогая! – И мы отправились через дорогу в лес.

Мы шли и больше болтали, чем искали рыжие пятнышки в траве под березами. Уже через какое-то время стало понятно, что заблудились. Не было слышно криков с речки, а на наше ауканье никто не отзывался.

Успокаивая и подбадривая Ингу, я пыталась понять, в какую же сторону нам идти обратно. На наше счастье, вскоре где-то совсем рядом проехала машина.

– О! Дорога там, пошли, Инга. А там уж у кого-нибудь спросим. А может, это наша дорога и есть.

Действительно, буквально минут через пять мы вышли на грунтовку, на которой еще столбом стояла пыль от проехавшей машины, из которой сыпался песок – дорожка ровно бежала куда-то вдаль.

– А сейчас куда же, Ирина Алексеевна? – Крутила по сторонам головой Инга. – Ой, смотрите, какой-то человек идет!

Вдоль дороги шел, покачиваясь и не спеша, долговязый мужчина.

– Эй, стойте, стойте! – Закричали мы, не договариваясь, хором. – Подождите!

Высокий мужчина оказался парнем, молодым совсем и очень улыбчивым.

– Ну што, гарадcкiя? – Спросил он, опуская полную грибов корзинку на тропинку, вьющуюся вдоль дороги. – Заблудзiлi трохi, бачу?!

– Да, вот заблудились, ты не подскажешь, как к речке назад вернуться? Мы там купались, и вот… Ты местный?

– Хадзiце за мной, пакажу зараз. Вось там павернеце з дарогi i iдзiце yправа, пакуль рэчку не yбачыце.

Мы поблагодарили молодого юношу и быстро пришли назад в лагерь. Даже грибов по пути набрали немного – вдоль дороги их оказалось больше, чем в лесу. Или мы их не видели, пока болтали?

Всю обратную дорогу и потом дома весь вечер и ночь я не могла оставить мысли о том пареньке, говорящем по-белорусски в отличие от моих, столичных, ребят. Что-то он еще сказал тогда, но я никак не могла вспомнить.

– Так… – Пыталась я сложить обрывки короткой переклички с ним в лесу. – Я спросила «Ты местный?», а он что-то про партизан сказал. Что? Что?

Уснула только под утро, а проснулась от того, что вспомнила, вспомнила слово в слово. То ли во сне, то ли еще наяву в голове стучали его слова полувслух: «Ага, месны я, партызан тутэйшы, з Асееyкi».

Партизан из Асеевки с черными, как смоль, как у Пети, глазами и с его утиной походкой.

На мой рассказ Петр отреагировал, как всегда, – принес валерьянку.

– Ну, тихо, тихо, успокойся, милая. Тебе в каждом мальчишке черноглазом с причудливой походкой Юра видится. Успокойся.

А я закрывала глаза и видела Петра там, в лагере, раскачивающегося, а потом – его, этого «партизана» из Асеевки…

Я постепенно, кажется, уговорила себя, что тот деревенский парень никак моим сыном быть не мог, просто общего много. Или даже это мне показалось…

Прошла целая неделя, а я все вспоминала, как он выглядел, что говорил, как голову повернул. И все можно не принимать во внимание, даже речь деревенскую, в Минске-то по-белорусски мало, кто говорил – перемешались за годы войны еще больше, на одном языке там все разговаривали, на русском. Но вот походка… Походка, как почерк, второй такой не бывает. Он топал по узкой тропке так, будто шел по палубе корабля, которого никогда в жизни не видел, как гусь впереди семейства, как мой муж.

Раз уж Петр не верит, подумала я тогда, съезжу сама. Попрошу кого-нибудь свозить или узнаю, как до этой Асеевки добраться. Страшно, одной страшно, но поеду. Вот завтра пятница, а в субботу уроков нет, вот завтра контрольную проведу в восьмом «А», и прямо после второго урока отпрошусь. Надо только расписание узнать.

Я так разволновалась в пятницу с утра, что вышла из дома, забыв в прихожей портфель. Только в учительской и заметила, что не смогу проводить контрольную – все необходимое осталось в портфеле. Слава Богу, Петр работает в двух шагах от дома, так что сможет выручить меня. И я набрала номер телефона его приемной.

– Доброе утро, Танюша! Пригласи к телефону Петра Ивановича, пожалуйста. – Попросила молоденькую новую девушку – секретаря суда.

– Ой… До… брое… утро, Ирина Алексеевна… – Татьяна, как пьяная, затянулась в удивлении. – А… это…

– Что случилось, Татьяна? – Наступила моя очередь удивиться.

– Не знаю, Ирина Алексеевна, почему Петр Иванович Вас не предупредил, но он же с утра занемог и сказал, что на больничном. Просил перенести все дела на понедельник.

Домашний телефон не отвечал, потому я отправилась, встревоженная, к директору с просьбой перенести контрольную и срочно меня отпустить.