Судя по тому, как ловко скользнула Аллочка на сиденье рядом со мной, практически мгновенно пристегнула ремень безопасности и, не глядя, пристроила охапку только что срезанных георгинов на заднее сиденье, автомобиль она считала «не роскошью, а средством передвижения», как говаривал Остап Бендер. И было совершенно очевидно, кто именно обеспечивал Малышу в случае необходимости это средство, так что бестактный вопрос сам собой сорвался с моих губ: «У тебя с Мухиным – серьезно?»
– Если честно – сама не знаю, – быстро ответила Алла и, помолчав, добавила, – родители были против. Пока они были живы, Антон не переступал порога нашего дома, и ты понимаешь, почему…
– Да, – согласилась я, слегка кивнув, словно подтверждая нечто, само собой разумеющееся, хотя на самом деле не очень понимала, что она имеет в виду.
В доме, где жила баба Лена, страшную историю семьи Антона знали многие, но старались не вспоминать, однако отголоски трагедии послевоенной поры слышались в шелесте сквозняков по старым коридорам, осторожном стуке закрывавшихся дверей, скрипе ступеней деревянных лестниц. Сама я, однажды увидев загадочное фото на стене в квартире Мухиных, долгое время собирала по крупицам сведения из случайно услышанных разговоров взрослых, а потом все разом выложила бабушке, с недетской настойчивостью стараясь получить ответы на мучавшие меня вопросы. Но больше мне никто никогда ничего не рассказывал, словно с тех пор у меня на лбу стояла печать посвящения…