Нестор-летописец

– Я найду этого волхва, князь, и вырву у него сердце.

– Симон, – покачал головой Всеволод, – в тебе говорит страсть гнева и мести. Ты христианин. Оставь гнев и месть Господу, не пачкай ими свою душу.

– Я найду его, князь, – повторил варяг, – и он сам попросит меня о смерти. Демоны ада будут преследовать его и отдадут в мои руки. Я все сказал. Пора выступать, князь.

Когда малый отряд Всеволода подъехал к Святой Софии, здесь уже теснились киевская и черниговская рати. Старшие дружины – лучшие мужи и бояре со своими отроками – заполонили владычный двор, просторно окруженный стенами. Младшие кмети, построенные сотниками в ровные конные порядки, заняли огромную площадь возле подворья, перед главными воротами. С одного боку у них, одесную Софии, высилась пятиглавая церковь Святого Георгия, небесного покровителя великого кагана Ярослава. С другого, ошую, стоял похожий на нее храм Святой Ирины, патронессы Ярославовой жены, княгини Ингигерд. При обеих церквях ютились монастырьки, мужской и женский, по нескольку келий в каждом, отгороженных от площади тыном. Чернецы Георгия повысыпали за калитку своей крохотной обители и с благолепием на лицах озирали войско. Ирининские черницы, напротив, не высовывались, прячась от обильного скопления мужской плоти. Прочий киевский люд плотно облепил окрестные улицы и со страстной жадностью глядел на происходящее. В толпе обсуждали молодеческую лихость отроков и боярскую стать, сетовали на поганую степную орду, уповали на княжью ратную силу. Где-то там протискивался между потных тел поближе к зрелищу купецкий сын Несда.

Бояре Всеволода конями и зычными голосами прокладывали дорогу князю, ломая дружинные порядки. Наконец въехали в ворота подворья. Всеволод, встав на стременах, сразу же увидел обоих братьев. Изяслав и Святослав разговаривали с митрополитом Георгием возле гульбища собора. Торжественная литургия в праздник Рождества Богородицы закончилась не так давно. Всеволод из-за ночных событий и утреннего переполоха, устроенного княжичем, не смог прибыть на службу в главный киевский храм. Пришлось младшему из Ярославичей причащаться на ранней обедне в Десятинной церкви, вблизи княжьих каменных палат на Горе. Сейчас князь жалел о том, что не присоединился к старшим братьям, не испытал упоительного чувства единения, которое незаметно, но накрепко связывает даже незнакомых людей во время соборных молитв.

– Пустое мальчишество приводит к большим потерям. Запомни это, сын, – сурово сказал он Владимиру, досадуя на его несчастную оплошность.

Княжич виновато опустил голову.

– Впредь тебе следует хорошенько думать, прежде чем действовать. А еще лучше, перед тем как начать думать, очисти голову молитвой к Господу.

– Я запомню это, отец. Клянусь тебе, – порывисто произнес Мономах, – отныне и до конца моей жизни я буду осмотрителен и осторожен в своих поступках. Память о бедном Георгии тому порукой.

– Верю тебе, сын, – смягчился князь. – Ты достаточно разумен и благонравен для того, чтобы не нарушать своих клятв.

Оказавшись в сборе, трое Ярославичей благословились у митрополита. Затем собрали воевод и заспорили, какой дорогой вести войско от Киева к Выдубичам, к броду через Днепр. Между тем владыка в сопровождении многолюдного софийского клира объезжал на коне дружины – кропил рать святой водой из чана, который везли двое отроков из митрополичьей сотни. Тысяцкий Косняч на совете князей и воевод отсутствовал. Его заботой были городовая рать и ополчение окрестных смердов, три дня стекавшихся в Киев со своим вооружением и телегами для обозов. Пешцов решено было сплавлять до Переяславля по воде. С раннего утра у пристаней в устье Почайны развернулась шумная погрузка ополченцев на лодьи. Обозы должны были ехать в хвосте конных дружин и ждали своей очереди. Длинная змея телег заняла всю улицу от ворот княжьей Горы до Святой Софии.

Спор Ярославичей затянулся. Оба старших настаивали на верхней дороге, идущей от Золотых ворот Киева до града Василева. Она хоть и протяженнее, но, по всему, надежнее. Всеволод от доводов братьев готов был то ли плакать, то ли ругаться последними словами, хоть и не любил этого. Скорее все же последнее, но тут он сдерживал себя: все-таки братья и все-таки старшие, следует хранить честь старшинства. Сам же Всеволод хотел двигаться нижней дорогой, которой всегда ездил в Киев из своего Красного двора на Выдубичах. Она тянулась у подножия холмов от Лядских ворот вдоль берега Днепра, через княжье Берестовое и Печерский монастырь. В монастыре и таилась загвоздка.

– Тебе не хуже нас известна примета, – увещевал брата Изяслав. – Если встретится на пути чернец – нужно возвращаться назад и начинать путь заново.

– Да что с вами, братья? – изумлялся Всеволод. – Не вы ли вчера ездили к этим самым чернецам просить благословения? Пошто отдаете себя в силки суеверий?

– Мы-то не отдаем, – слукавил Святослав, – а вот кмети наши, особо отроки, тем паче обозные смерды, приметам верят. И чернеца повстречав, поворачивают, и свинью увидев, назад идут.

– Да зачем же монахов со свиньями ровняете?! – рассердился Всеволод. – Не известны мне такие приметы, и знать их не хочу!

– Не хоти, брат, – миролюбиво сказал Изяслав. – Да только как велишь нам поступать, когда на пути встретится чернец и отроки заропщут? Великая досада будет в войске, и дух ратный упадет. Нам то нужно?

Всеволод лишь развел руками. Из воевод один черниговский Янь Вышатич был на его стороне, но и вдвоем не могли никого убедить.

– Делайте как хотите, – сдался младший князь. – Я же со своими боярами поеду через монастырь. Встретимся на Выдубичах.

На том сошлись.

Малая дружина Всеволода, окропленная святой водой, не задерживаясь, поскакала прямой дорогой к Лядским воротам. Прочие, получив свою порцию святых брызг с митрополичьего кропила, также напрямик отправлялись к Великим вратам Киева. Впереди ехали оба князя в богатых плащах-корзнах. За ними колыхались стяги и хоругви в руках знаменосцев. Дальше двигались дружины – впереди старшие, позади младшие. За год, прошедший с последнего похода, многие обзавелись обновами – броней ли тонкой работы, мечом ли дамасской закалки, позлащенным ли шлемом со святыми образами или щитом с личным знаком на оковке, как у рыцарей из латынских земель. Каждому, от ближних бояр до самого последнего отрока, не терпелось похвалиться своим добром перед другими. Но из города выезжали налегке – успеют еще упариться с пудом снаряжения на себе. Все воинское облачение и оружие было поручено боевым холопам и сложено на бесчисленных обозных телегах.

Головной отряд уже входил под каменную сень Золотых ворот, а от владычного подворья только готовились отправиться последние дружинные сотни князя Святослава. За ними пристраивались возы. Кроме оружия и панцирей везли снедный припас, поварскую, ремесленную и прочую нужную в походе утварь. Возницам, сельским смердам и набранной в обоз челяди драгоценных водяных капель уже не досталось. Митрополит здраво рассудил: к чему метать бисер перед свиньями, а святую воду лить на матерых язычников?