Индийский принц, или Любовь по заказу. Исповедь функции

– Наташа, хочешь пойти со мной сейчас погулять?

Я разволновалась до потери речи. Как будто меня звала не девушка, а, к примеру, Сильвестр Сталоне в молодости, да еще в «Кобре». Но страха сильней оказалось мое любопытство: а что там, за стенами дома? Какова Индия вечером? И нигде-нибудь в деловом центре Конат Плейс или на Елисейских полях близ Президентского дворца или Ворот Индии, а в жилом квартале за рекой.

Я набралась храбрости и пошла за девушкой. Меньше меня на полторы головы, если без каблуков, щуплая, с хитрыми черными глазами.

Миновали двор и повернули за угол мимо белеющего сикского храма. Затем прошли несколько метров, перебежали не очень шумную дорогу и оказались перед узким входом через турникеты – защита от мотоциклов – в парк. Скудно освещенный. Маленький. Как загородь для яслей. Несколько лавочек вдоль тропинки, что бежит изгибом вдоль забора по всему кругу. Высокий недействующий бассейн, заваленный бутылками и пакетами из-под чипсов. На его ограду мы и запрыгнули, мотая ногами. Разговор плохо клеился. От девушки исходил разряд враждебности. Или так мне мнилось, но я заикалась и уже мечтала поскорее вернуться домой – имею в виду их квартиру. Хотя и там мне становилось страшно от мысли, что Пунит придет, когда все уснут или ляжет сразу со мной в одной комнате. Но как же так? Надо что ли прежде познакомиться как следует… чужие люди… И почему я раньше об этом не волновалась?

Сестра Пунита часто называла меня по имени, а я стыдилась, что не запомнила ее имени и обращалась на «тум» – ты. Она расспрашивала, как мы познакомились с ее братом, что я думаю о нем и даже о ней. Я не могла признаться, что почему-то боюсь ее и отвечала простым: «вы хорошие». «Ты правда так думаешь?» – на ее лице скользила ледяная ухмылка и от того спина еще больше покрывалась холодным потом.

– Хочешь вернемся? – наконец предложила она и я с радостью спрыгнула на землю.

Мы два круга обошли в ускоренном темпе и тем же путем вернулись к дому, где я уже вздохнула с облегчением.

Шанта – это имя означает тишину, спокойствие и потому я сразу усвоила его, по аналогии с занятиями йогой, где Нагендра, наш учитель, часто употреблял это слово, чтобы нас успокоить и расслабить на мягких ковриках – обговорила с дочерью, что спать мы с ней будем вместе (и я с облегчением вздохнула: Пунит при сестре не пристанет), и принесла нам по порции ужина: три лепешки роти и миски с гороховой подливой и порезанный лук под лимонным соком. Как я не отпиралась, что на ночь не ем, не подействовало. Скорее тут были привычные для компании алкашей манипулирования: Ты меня уважаешь? Тогда пей.

Пунит заскочил на пару минут подмигнуть мне и пожелать шубратри.

– Спокойной ночи, – ответили обе на его пожелание.

– А как будет тоже самое сказать по-русски? – вспомнили брат с сетрой, что я чужеземка.

Я ответила. Они не поняли. По себе знаю, каково это повторить с первого услышанного звука совершенно чужую фонетику. Нет кода языка – нет даже элементарного различения на слова. Сплошная линия звуков. Абракадабра.

Попробовали несколько раз повторить за мной. Медленно. Получилось нечто усредненное. На этом и покончили с пытками.

– Дже мата ди! – прокричал мне Пунит в его обычной манере говорить. – Отвечай.

– А что отвечать? – не поняла. Эту фразу я часто видела на автобусах, рикшах, машинах и не могла понять ее значение. Мне было знакомо лишь второе слово мата – мать. Но к чему быть матери на транспорте?

Пунит усмехнулся, как будто даже эскимос на Аляске должен знать эту фразу и ее смысл. Но опустился до уровня объяснений.

– Дже мата ди – это молитва. Просьба. Ты просишь богиню-мать защитить тебя. Теперь поняла? – Я кивнула. – И так же надо ответить.

– Дже мата ди, – повторила я, все еще ища дотошный перевод конструкции. Последним словом оказалась конструкция от глагола «дать» женского рода – «дай», а что такое дже, не нашла даже в словаре. На том и успокоилась, каждый вечер повторяя за Пунитом и его сестрой эту молитву.

Панкха ночью так завывала над головой, так рьяно вертелась, что я продрогла. Съежилась, но согреться не помогало. То ли переволновалась после приезда, то ли ночь оказалась не жаркой, особенно с развевающимся вентилятором, но я сильно замерзла. Сквозь сон приподнялась. Подтянулась тихонечко, чтобы не разбудить девушку рядом. Как ее зовут? – так и не запомнила. Утром спрошу снова. Протянула руку к сумке на полу у изголовья. Расстегнула молнию. Пошивырялась. На ощупь достала вязаную шерстяную кофту, в которой приехала. Укрылась ею. И, свернувшись клубочком, провалилась в беспокойный сон. Низ живота ныл, но терпимо, напоминая о первом критическом дне. Поэтому сознание то и дело пробуждалось, ощущало тепло руки на болезненном месте и успокаивалось.

Ранним утром слышала приглушенные голоса. Чьи-то легкие руки – подумала, что сестры Пунита – накрыли меня простыней. Я ушла в нее с головой. Только так смогла немного надышать тепла, расслабиться и снова уснуть, но уже без озноба, спокойно и без нудной ломоты. Панкху выключили.

– Гуд монинг! – позже ворвался вихрем в комнату Пунит с зубной щеткой во рту. – Почему спишь? Вставай! – потянул с меня простынь.

Я нехотя замычала, удерживая слабо покрывало: дайте еще понежиться. Он засмеялся и громко пошлепал по коридору, по-тарзановски крича мать.

Я немного разула глаза. Поворочалась. Потянулась и упражнением «рыбка» подрыгалась на кровати, изображая движение рыбы в воде. Села и начала причесываться. Снова появился в дверях рослый силуэт.

– Встала? Хорошо! Фрэш кийя?

Я непонимающе вылупилась:

– Матляб? Что это значит?

– Ну в туалет ходила?

– Ах вот как у вас это называется: фрэш карна – освежиться. Надо же.

Я посмеялась. Пунит тоже оскалился и, повернув резко голову в коридор: нет ли кого, резко набросился, вцепившись зубами мне в губы. Повалил на спину. Крупной щетиной на подбородке провел мне по шее, ключице. Я невольно от приятных ощущений прикрыла веки. Он посмотрел и довольный экспериментом, провел непобритостью по декольте. Сердце трепетно заколыхалось. Он услышал это и воткнулся мокрыми губами в доступное углубление между грудями. В коридоре раздался шорох. Пунит испуганно вскочил. Резко отряхнулся. Я тоже села, поправляя спутанные волосы.

– Ну давай, иди в душ, туалет, куда тебе еще надо! – намеренно громко выкрикнул и тут же в дверях показалось землистое лицо его матери.

– Намасте, – еще сипловатым после сна голосом поздоровалась с ней.

Пунит деланно схватил меня за щеку и потрепал.

– Ай, больно! – пискнула я от неожиданности и боли: щеку оттягивают в сторону и щипают —ничего забавного. Играючи стукнула его по руке.

Женщина благодушно засмеялась и ласково потрепала его по голове:

– Бадмаш, хулиган!

Пунит тоже засмеялся и подмигнул мне. Мои губы растянулись, глаза сузились. Семейная шалость.

– Давай быстрей! – напомнил Пунит. – Скоро Мини вернется.

– Мини? – переспросила я.

– Ну да, моя сестра. Ты уже забыла кто это?

– Нет, – виновато заулыбалась: нехорошо забывать имена будущей семьи.

– Она пошла на работу отпрашиваться. Возьмет выходной и поедем гулять. Увидишь Дели, – мать прислонилась к косяку и с упоением смотрела то на меня, то на сына: сладкая парочка. Только покачивала головой и приговаривала: «бария, бахут бария».

– Что ты уже в Дели видела раньше?

– Кутуб Минар, Лотос, – сказала и посмотрела с намеком. Пунит понял и заговорщицки подмигнул. Я кокетливо смутилась: там мы познакомились. Туда я надеялась с ним поехать, походить, повспоминать…

– Хорошо. Покажем тебе зоопарк! Ты когда-нибудь была там?

– Ну в Дели нет, а в Москве была.

Он снисходительно глянул, как бы говоря: «несчастная, ничего не знает о жизни, даже зверинец не видала, придется мне самому ей все показать». Меня рассмешил его покровительственный тон, детски – наивный, претенциозный.

– Почему смеешься? – не понял.

– Ничего, просто рада.

– Ты правда рада? – встряла в разговор женщина с надеждой в голосе, – тебе у нас нравится?

Я кивнула. Она не выдержала и, дотянувшись до меня, тоже потрепала за щеку. Но не больно.