Кульбач: Чем внезапно досадил?
Режу в очи правду-матку.
Ты всю жизь на рот заплатку
Обещаешься нашить,
Речи праведной лишить.
Кульбачиха: Где там правда? Вечно врёшь!
Как язык свой не сотрёшь?
Кульбач: Это я что ль пустомеля?
Замычала утрясь теля!
Кто из нас по сплетням первый?
Кульбачиха: Не трепи, Кульбач, мне нервы!
Ишь какой ты говорун!
Но притом известный врун.
Кульбач: Мне куды с тобой тягаться?
Как уже говорилось, старики постоянно переругивались между собой, находя в этих перепалках развлечение и разнообразие в своей, казалось, не очень радостной, бездетной жизни. При явной скудности тем для семейных столкновений, ограниченных недовольством друг другом из-за пьянок одного, беспрестанным шатанием по городу другой и взаимной ревности, скандалы для Кульбачей были делом привычным, даже рутинным. Еросима, любившего мир и покой, это развлекало, но порой тяготило и беспокоило.
Еросим: Чё к чему взялись ругаться?
Кульбачиха: Мы что ль? Батюшки! С чего б?
Впереди маячит гроб,
Скоро уж на суд предстанем.
Неужели грызться станем?
Я и не намерена!
Вся уж злость утеряна.
Кульбач: Отливает бабка пули.
То – кар-кар, то – гули-гули —
Из одной в другую птицу,
Раскудрит тя, рукавицу,
Разговор чтоб в бок увесть.
Тут её задета честь.
Ишь ты, прям зарделась зорькой!
Жарко что ль от правды горькой?
Кульбачиха удивлённо воззрилась на деда, не зная, чего от него ожидать и даже фыркнула с насмешкой, полностью убеждённая в своей непогрешимости. Что ещё за выдумки и какую такую правду хочет обнародовать её несносный муженёк, из-за которой ей, якобы, следует стыдливо краснеть?
Кульбачиха: Ты такой паскудный, дед!
Врёшь нахально – спасу нет!
И упёртый, как бревно!
Ври сколь хошь – мне всё равно!
Кульбач: Ну, дак стану не упёртый,
Как свалюсь совсем помёртый.
Унести с собой секрет?
Не дождёшься, бабка, нет!
И тут дед, придав лицу обиженно-скорбное выражение и воздев кверху сморщенную руку, с пафосом начал обличительную речь.
Кульбач: Есть сомнение в жене:
Девкой ты досталась мне
Аль обносок всё ношу?
Всякого Кульбачиха наслушалась за свою долгую жизнь от болтливого и шутливого супруга, но такое оскорбление прозвучало впервые. Бабка чуть не задохнулась от возмущения, а потом, ухватив Кренину метлу, что стояла тут же у крыльца, решительно шагнула в сторону своего двора, высоко взметнув над головой это «грозное оружие».
Кульбачиха: Я тя, старый, причешу
Щас соседским подметалам!
Чтоб те, чёрту, пусто стало!
Силовна на своём крылечке аж заёрзала в креслице от такого увлекательного зрелища.
Силовна: Миньша! Где ты там? Взгляни!
Миньша, заходивший в дом испить кваску, опять вышел на крыльцо.