В двух шагах от края

–Ты можешь жить здесь, – сказал Эрик, – а можешь в любой момент уйти. Просто не мешай мне, ладно?

ГЛАВА IX

Кристина и сама не заметила, как потихоньку начала опускаться. Послеродовая депрессия и неподъемный груз бытовых проблем за считанные месяцы превратили первую красавицу Бубновки в неопрятную бабу. От окончательной деградации Кристину спас только ребенок.

Благодаря тому, что молодая мама была вскормлена натуральными деревенскими продуктами и отродясь не болела ничем, кроме насморка, Димка родился крупным, здоровым бутузом, унаследовавшим от отца лишь миндалевидный разрез странных темно-серых глаз. Рожала Кристина в муниципальном роддоме, куда ее доставила срочно вызванная соседкой тетей Аней скорая помощь. Эрик в это время, как обычно, где-то отсутствовал, и о появлении на свет своего первенца узнал уже по факту.

Цветов, конфет и торжественной встречи у ворот девушка так и не дождалась. Утром перед выпиской в палату, которую Кристина делила еще с четырьмя такими же малообеспеченными роженицами, зашел врач и сообщил, что глубокой ночью забегал ее муж и просил передать ей конверт с деньгами, после чего вышеупомянутый супруг благополучно отбыл в неизвестном направлении. Денег Кристине хватило только на такси и на скудный набор первоочередных средств по уходу за ребенком, да и то, за последними пришлось посылать все ту же сердобольную тетю Аню, так как «счастливый отец» изволил объявиться дома лишь на следующий день.

Ведрами таскать из колонки воду и топить печку девушке пришлось чуть ли не с первого дня материнства, а ежедневная стирка пеленок в лохани моментально стала для нее нормой жизни. Самым ужасным оказалось то, что несмотря на свой замужний статус, Кристина ощущала себя брошенной матерью-одиночкой. Участие Эрика в воспитании сына проявлялось исключительно в копеечных суммах, с явной неохотой выделяемых им на довольно нерегулярной основе. Мало того, Эрик обзавелся парой строительных берушей и не расставался с ними на протяжении всего своего пребывания в одном помещения с семьей. С рождением ребенка в его жизни словно ничего и не изменилось, он продолжал существовать в каком-то своем мире, наглухо закрытом для всех остальных, и Кристина, в конце концов, просто устала безуспешно стучаться в непрошибаемую стену его отчуждения.

На первых порах у девушки еще оставались подруги, и у нее изредка получалось вырваться из опостылевшего барака и переночевать с Димкой в нормальных условиях благоустроенной квартиры, но постепенно такие возможности выдавались все реже и реже. Беззаботная хохотушка Кристина Ковальчук, столь любимая институтскими товарками за свой веселый нрав, осталась в далеком прошлом, а на смену ей пришла погрязшая в заботах незнакомка, чьи разговоры неизменно сводились к нехватке денег и удорожанию детского питания. Нет ничего удивительного, что вчерашние подруги отдалялись от Кристины одна за другой, инстинктивно чураясь ее и будто опасаясь заразиться страшным вирусом нищеты.

Единственным человеком на планете, любившим девушку преданно и беззаветно, был ее собственный ребенок, и ради этого беззащитного крохи она готова была претерпевать любые лишения. Крепко прижимая к себе теплое тельце малыша, Кристина твердо знала: весь смысл ее жизни отныне заключается в будущем сына, и если для того, чтобы это будущее у него было, ей придется отказывать себе в элементарных вещах, она это сделает. И за те полтора года, что они с Димкой прожили в этом аду, девушка ни на йоту не отступила от своего решения. Копеечного государственного пособия и жалких подачек Эрика катастрофически не хватало, но Кристина ухитрялась выкраивать из более чем скромного бюджета деньги на витамины и фрукты, она покупала сыну новую одежду в то время как сама пообносилась до такой степени, что уже устала штопать дыры и зашивать расползающиеся швы. Иногда ее охватывало близкое к умопомрачению состояние, ей казалось, что этот кошмар никогда не закончится, и тогда она впадала в буйное помешательство: била посуду, крушила мебель и в приливе неуправляемой злости вцеплялась ногтями в безучастное лицо Эрика. А потом раздавался тоненький плач разбуженного ребенка, и Кристина со всех ног мчалась укачивать свою кровиночку, мигом позабыв обо всем на свете.

Когда Димке исполнился год, девушка стала подумывать об устройстве сына в ясли, но бесконечные хождения по инстанциям привели лишь к тому, что ей стало совершенно ясно: без дачи взятки чиновникам от образования место в дошкольном учреждении ей не получить. Кристина попыталась было обратиться к Эрику, но с тем в последнее время и так творилось нечто непонятное, и из его отрешенной реакции на робкую просьбу о помощи девушка сделала закономерный вывод, что ждать от него реальных действий так же бессмысленно, как и надеяться выиграть миллион, не купив при этом лотерейного билета.

Эрик выглядел больным и изможденным. Его словно что-то сжигало изнутри, он почти ничего не ел и практически не разговаривал. Бессонные ночи он проводил наедине с компьютером и абсентом и только ближе к утру забывался тяжелым, поверхностным сном. Кристину он с первых же дней совместного проживания выдрессировал на предмет недопустимости вторжения в пределы душной каморки, служившей ему личным пространством, но иногда она набиралась смелости и осторожно заглядывала в замочную скважину. Периодически наблюдаемые ею картины отличались между собой не больше, чем гиппопотам от бегемота: Эрик спал, уронив голову на клавиатуру, а вокруг в хаотичном беспорядке валялись исчерканные листы содранных со стены обоев. Такой роскоши, как бумага для записей, в этом убогом жилище, увы, не предусматривалось.

В принципе, Кристину не слишком волновало, что ее муж тихо сходит с ума. Она привыкла воспринимать его в качестве неизменного атрибута своей однообразно унылой жизни, и постепенно перестала и вовсе замечать его присутствие, но исходящую от Эрика угрозу она почувствовала на уровне интуиции. На звонок маме девушка решилась именно после того, как, вернувшись с сыном домой, обнаружила своего супруга, деловито командующим установкой железной двери. Старая деревянная дверь стояла на площадке и производила впечатление жертвы кровавого нападения целой стаи разъяренных хищников. В подъезде было мрачно и темно, но Кристина невооруженным взглядом разглядела продольные следы гигантских когтей, оставивших глубокие борозды на полусгнившем полотне, и бурые пятна засохшей крови по всему периметру двери. Вне себя от возмущения и страха, девушка втолкнула ребенка в квартиру, и прилюдно набросилась на Эрика с расспросами.

–Дверь плохо закрывалась, разбухла, наверное от сырости. Хотел ее сам обтесать, но не удалось, – с показным безразличием отмахнулся парень, рукав его куртки высоко задрался, и Кристина увидела, что от кисти до локтя его правая рука покрыта сплошной запекшейся коркой недавно затянувшихся ран, – поставим металлическую, так будет надежней.

Объяснение Эрика выглядело для девушки таким же непроходимо идиотским, как и само предположение о том, что он вообще способен заняться самостоятельным ремонтом, а те жуткие полосы, что старательно выдавались за последствия неумелой столярной работы порождали в ее душе совершенно иррациональный ужас. Но сюрпризы только начинались: расплачиваясь с монтажниками, Эрик вынул из кармана бумажник, и Кристину чуть было не хватил удар. Кошелек ее мужа был набит деньгами до такой степени туго, что едва закрывался. И это после того, как они с Димкой вынуждены жить за чертой бедности!

Но как бы не бушевала в ее сердце обида, заговорить с Эриком девушка в тот вечер так и не осмелилась: один лишь взгляд в его темно-серые глаза за стеклами очков разом отбил у Кристины желание вступать в дискуссии. Прочно поселившееся в душе чувство мертвенного, парализующего страха заставило ее подхватить на руки сонного Димку и под предлогом ссоры с мужем напроситься на ночлег к тете Ане. Соседка совсем не удивилась позднему визиту Кристины, зато долго выпытывала у девушки, с чем были связаны дикие вопли, доносившиеся весь день из ее квартиры. Пришлось Кристине на ходу сочинять легенду о том, как Эрик поранился, ремонтируя входную дверь, и хотя тетя Аня тактично сделала вид, что поверила в эту галиматью, она явно ставила под сомнение правдоподобность озвученной версии.

Маме Кристина позвонила ранним утром, после того, как проснулась от резкого металлического стука, донесшегося из подъезда. Рывком вскочила с постели, побежала к телефону и срывающимся голосом выкрикнула в трубку одну только фразу «Мамочка, родненькая, прошу тебя, забери нас отсюда, ради бога!». И было в этих пронзительных словах столько ужаса и отчаяния, что родители Кристины, до этого момента знать не желавшие свою непутевую дочь, в тот же день примчались из Бубновки в столицу.

Семья Ковальчук не принадлежала к числу зажиточных фермеров, но одного только взгляда на химкомбинатовские бараки хватило им для того, чтобы испытать, быть может, самое глубокое потрясение в своей небогатой на события жизни. Внука родители Кристины забрали в деревню сразу, а сама девушка вынуждена была задержаться в столице из-за незавершенных формальностей с переоформлением детского пособия. Эрик, бросивший железную дверь незапертой, дома с тех пор больше не появился. От него осталась только недопитая бутылка абсента и вдребезги разбитый ноутбук. Со стен его каморки исчезли последние обои, но все свои записи парень, вероятно, прихватил с собой.

–Чему вы улыбаетесь, Ида? – Кристина не видела в своем трагическом повествовании совершенно ничего смешного, и промелькнувшая на моих губах улыбка показалась ей чуть ли не кощунственной насмешкой.

–А это я радуюсь своему везению, моя дорогая. Хорошая получится статья, – наспех выдумала я более или менее пристойное объяснение. Не рассказывать же мне ей, что я представила, как вместо синтезатора мне на голову падает лэптоп, – не принимай на свой счет, Кристина. Лучше скажи мне еще вот что: все-таки ты как-никак прожила под одной крышей с Эриком почти два года. С кем он общался все это время? К нему кто-нибудь приходил?

Девушка устало помассировала виски. А что она думала, колечко с сапфиром ей за красивые глаза досталось, что ли?

–Общался он, в основном, по работе. Он выполнял проекты, писал какие-то программы для организаций. Его последним заказчиком была та фирма, которая строит торговый центр на Набережной, что-то там «Индастриз». С ними он часто по телефону говорил. А так к нему никто не приходил, – Кристина сосредоточенно наморщила лоб, – один раз только, явилась жуткая компания, Димка потом всю ночь ревел, успокоиться не мог. Знаете, пришли парень и девушка, оба в черном, одеты, как под старину, манжеты всякие, кружева, у нее юбка до пола была. Лица белые, как смерть, а глаза, будто две могилы, – так сильно черным карандашом обведены. Я, значит, вышла по дурости дверь открывать, а на пороге эти двое. Когда парень рот открыл, я чуть в обморок не хлопнулась. Ида, это кошмар какой-то – у него клыки оказались длинные, как у вампира, можете себе такое представить? Тут Эрик выскочил, они у него в закутке заперлись и часа два сидели, а когда ушли, он мне сам говорит «Что, испугалась? Да сейчас в любой стоматологии такое наращивание делают, только деньги плати!» В общем, больше я эту парочку не видела, и надеюсь, больше никогда не увижу.

–Любопытно, – не могла не признать я, – а имя этого «Графа Дракулы» ты случайно не запомнила?

Несведущая в вампирском фольклоре Кристина некоторое время осмысливала содержание моего вопроса, и вдруг неожиданно сообщила:

–Имена типа как иностранные, у нас таких не встретишь. Сами себе придумали, это точно. Парень назвался Оскаром, а девушка вроде как Валя, но не Валя, а как-то замудрённо… Вот, вспомнила, Вальда ее звали!

ГЛАВА X

Целевая установка ничему не удивляться и на этот раз сработала безотказно. Мучительную рефлексию по поводу всего здесь сегодня услышанного и увиденного я твердо решила отложить до лучших времен, каковые предположительно наступят в тот момент, когда я вернусь домой, сварю себе чашку крепкого эспрессо и, растянувшись на софе, смогу, наконец, заняться аналитической обработкой полученной информации.

В так называемой «комнате» Эрика (в действительности передо мной предстало душное помещение размером с предназначенный для скончавшегося от ожирения покойника гроб) мне бросилась в глаза только осиротевшая подставка для синтезатора. Все остальное оказалось предсказуемо жалким, в частности, с голых стен пластами осыпалась штукатурка, а мой каблук сходу угодил в такую глубокую щель в полу, что я всерьез испугалась возможности провалиться через первый этаж прямиком в выгребную яму. Из «вещдоков» я обнаружила только напоминающий обломки потерпевшего крушение самолета ноутбук и еще одну абсентовую ложку. Ну и ладно, хватит с меня острых ощущений, хоть бы с имеющимся багажом знаний с горем пополам разобраться, в идеале избежав при этом острого расстройства психики.

–Тут он и жил, это раньше кладовка была, – Кристина стояла у меня за спиной и смущенно переминалась с ноги на ногу в ожидании окончания осмотра места происшествия, – а он замок врезал и нас с Димкой даже на порог не пускал. Еду себе туда забирал, будто с нами брезговал за одним столом сидеть. Его кроме компьютера только синтезатор интересовал. Говорил, музыка помогает ему забыться…

–Забыться от чего? – оторвать взгляд от созерцания этого оплота граничащего с сумасшествием аскетизма оказалось для меня не так-то просто. В подобной келье мог добровольно обитать разве что монах-отшельник, совершивший в прошлом неисчисляемое количество смертных грехов.

–От того, что он непроходимый болван, больше не знаю, – без раздумий высказала свое мнение Кристина, – а вы о нем еще в газете писать собираетесь!

На улице установилась довольно прохладная для мая месяца погода, однако невысокая температура, казалось, вовсе не препятствовала распространению зловонных миазмов. Я дожидалась такси на весьма внушительном расстоянии от туалета, однако желание надеть противогаз ощутимо усиливалось с каждой секундой. Голова у меня кружилась, словно раскрученная шаловливым отроком карусель: слова, мысли, факты перемешивались и наслаивались друг на друга, упорно отказываясь выстраиваться в четкую логическую линию. Нервное перевозбуждение было таким сильным, что я начала непроизвольно выстукивать на кожаном боку сумки какой-то нехитрый мотивчик, и это монотонное перебирание пальцами повлияло на меня, как хорошее успокоительное. Может, последовать примеру Эрика и тоже освоить синтезатор? Буду себе по вечерам наигрывать какой-нибудь «Собачий вальс», чем не хобби?

Каша в голове основательно загустела и стала больше похожа не желе. Бардак сменился тягучей, как жевательная резинка, апатией, мысли словно залипли в одной точке и никак не хотели с нее сдвигаться. Что ж, Линкс, если не можешь думать, делай!

–Мам, привет, это я…

–Ида! Как ты смеешь меня так подставлять? Ты отключаешь телефон, а эти твои «родственнички» Терлеевы меня целый день терроризируют! Это форменное свинство, Ида! Чего я только про тебя от них не наслушалась, и еще и сама оказалась в виновата в том, что, видите ли, тебя неправильно воспитала! Кстати, мать твоего Максима требует, чтобы ты вернула ему все подарки и возместила расходы на свадьбу! Ида, она звонит мне каждые полчаса, будто не понимает, что я нахожусь в другой стране и физически не могу тебе ничего передать! Знаешь, теперь я понимаю, почему ты отказалась выходить замуж за человека, у которого такая бешеная семейка! Но почему ты не разорвала помолвку как-нибудь поделикатнее?

–Мам, ты единственная умеешь расставаться друзьями со своими мужчинами, а я лишь всю жизнь тебе завидую, -вяло отшутилась я, – прости, что втянула тебя в это, мне правда очень стыдно, но так уж вышло. Одним словом, пошли ты этих Терлеевых туда же, куда я послала Макса и забудь. У меня есть к тебе дело, мам…

–Говори, – мама быстро осознала, что обсуждать свою несостоявшуюся семейную жизнь я с ней не собираюсь, и мгновенно перестроилась на деловой лад, – что у тебя еще случилось?

–Не у меня, мам. Скажи, вы со Стефаном все еще отчисляете деньги в детский фонд мира, помнишь, ты мне рассказывала? Мне нужно, чтобы одному ребенку оказали адресную помощь, я тебе вечером скину все данные на почту.

Судя по тому, что мама молчала довольно долго, моя просьба стала для нее такой же неожиданностью, как двойка за итоговую контрольную работу для круглого отличника.

–Это весьма похвально, что ты решила заняться благотворительностью, Ида, – осторожно заметила мама, – а в монастырь ты, случайно, уйти не планируешь? Ладно, высылай досье на ребенка и его семью, а я свяжусь с попечительским советом. Я горжусь тобой, дочь!

Сколько я себя помнила, мамины комплименты всегда отличались двусмысленностью. Я так и не научилась определять по ее голосу различие между искренним одобрением и снисходительной усмешкой. Личное общение хотя бы позволяло видеть, поднимает мама левую бровь или нет.

На обратном пути все мои мысли занимала исключительно срочная необходимость в посещении душа. Пусть дочиста отмыть осевший на сердце осадок от «интервью» с Кристиной мне и не представлялось возможным, я жаждала поскорее избавиться от прочно впитавшегося в одежду и волосы неистребимого запаха нищеты. Отвратительный зуд во всем теле, однозначно, имел в большей степени психологическое происхождение, но, тем не менее, причинял мне физический дискомфорт. Я чесалась, словно искусанная блохами кошка, и никак не могла избавиться от мерзкого ощущения прилипшей ко мне грязи. В жизни я насмотрелась непередаваемое разнообразие человеческих пороков, но никогда ранее мне не доводилось так близко прикоснуться к самому дну. Это было чувство совсем иного рода, чем неизменно охватывающая меня гадливость при виде той изощренной безнравственности, что господствовала в высших слоях светского общества. Я испытывала лишь глубочайшее непонимание того, как вообще можно так жить, и тем ничтожнее на этом фоне выглядела моя дутая популярность и тем бессмысленней казалась мне моя собственная жизнь.

По дороге домой мне пришлось заехать в больницу, чтобы сменить покрывшиеся серым налетом въевшейся пыли повязки. Я выбрала частную клинику, персонал которой моя платежеспособность интересовала гораздо больше подробностей скандального расставания с Максом, и без лишних вопросов обновила свои бинты. Луноликий доктор будет еще долго дожидаться моего посещения, лично я не собираюсь подвергать себя необоснованному риску получить от него укольчик. Мне сейчас, как никогда, нужны здравый ум и твердая память, а ссадины вкупе с царапинами поболят и перестанут и без медикаментозного лечения. А еще в клинике наличествовал буфет, чем я и не преминула воспользоваться в целях создания запаса продуктов, достаточного, чтобы никуда не выходить до завтрашнего утра. Наверняка, мой двор все еще на осадном положении, хорошо хоть деревья под окнами не растут, а то уже бы на каждой ветке папарацци сидели, как одичавшие коты.

Вероятно, если бы моя квартира располагалась не в обыкновенной пятиэтажке в средней паршивости районе, а где-нибудь в элитном жилом комплексе, наш подъезд предусматривал бы наличие консьержа. А уж он бы непременно предупредил меня о поджидающем сюрпризе. Увы, мамуля оставила мне рядовую двушку, а так как в мои ближайшие планы входил переезд в Максовские хоромы, расширением жилплощади я как-то не озадачивалась. После того, как я приняла решение покончить с собой, жилищно-бытовые аспекты волновали меня не больше, чем подвыпившего сантехника театральный репертуар, и я не могла и предположить, во что в итоге выльется мое легкомысленное отношение.

Сквозь значительно поредевшую толпу журналистов я протиснулась с таким непробиваемым выражением лица, что мои коллеги даже не стали слишком усердствовать, и пощелкав для вида камерами, пропустили меня практически беспрепятственно. В другое время меня бы явно насторожила эта непонятная пассивность, но я, во-первых, с ног валилась от усталости, а во-вторых, горячий душ мерещился мне уже даже в нагромождении штативов. В счастливом неведении я поднялась на свой этаж и, ничего не подозревая, выудила из сумочки звенящую связку ключей. И тут лично запертая мною на два замка дверь внезапно распахнулась, и сильная мужская рука грубо втянула меня внутрь.

Перед тем, как объявить о помолвке, мы с Максом встречались не меньше года, однако за весь это довольно продолжительный период мне ни разу не доводилось видеть его пьяным. Статус профессионального футболиста априори предполагал ведение здорового образа жизни и практически полный отказ от употребления спиртного. Мне не раз случалось наблюдать, как Макс лишь пригубливал вино и тут же отставлял бокал в сторону, чем его дальнейшие возлияния и ограничивались. Однако, сегодняшний день по праву можно было назвать «Днем шокирующих открытий». С утра на меня вылился ушат, мягко говоря, неожиданных сведений про Эрика, а под вечер ко мне заявился пьяный в дымину Макс.

–Ты как сюда попал? –начала было я, но тут же поняла, насколько реально мне угрожает опасность не только временно лишиться способности издавать членораздельные звуки, но и обзавестись лиловыми фингалами под обоими глазами.

Вид у моего экс-жениха был совершенно безумный, и я вдруг вспомнила, у кого я видела такой взгляд. Однажды Алекс Гринев из отдела криминальной хроники делал репортаж о человеке, зверски убившем из ревности свою жену. И была у него в статье фотография этого убийцы, сделанная в полиции, когда тот еще находился в состоянии аффекта. Так вот, его глаза один в один походили на глаза Макса Терлеева.

Макс протащил меня через всю квартиру и швырнул на кровать с такой чудовищной силой, что я лишь чудом не проломила головой деревянную спинку. Его красное, потное лицо с пылающим ненавистью взглядом, бугрящиеся под футболкой мускулы, и сжатые в кулаки руки заставили меня инстинктивно съежиться от страха. Что-то подсказывало мне, что если Макс все-таки решится меня ударить, то он уже не сможет остановиться.

–Ты –дрянь, – вместе с перегарным облаком выдохнул мне в лицо экс-жених. Похоже, пить он начал еще со вчерашнего дня и сейчас окончательно дошел до кондиции- сука, вот ты кто, Ида!

Оскорбления в свой адрес я готова была пережить легко и безболезненно, но судя по занесенной для удара руке и вздувшимся на шее венам, Макс собирался подкрепить слова делом. Ничего из средств самообороны я в пределах досягаемости не находила, да к тому же боялась лишний раз пошевельнутся, чтобы не спровоцировать эту замершую в боевой стойке девяностокилограммовую гору мышц.

–Ты-тупая, безмозглая тварь! –Макс схватил меня за плечи и навис надо мной всем телом, – ты- грязная скотина, Ида, у тебя нет ни стыда, не совести! Ты что, не понимаешь, ты меня на весь мир опозорила, надо мной теперь все вокруг смеются! Но ты у меня за все ответишь, гадина, я тебе башку оторву, стерва…