Клинок флибустьера

И когда это все случилось?

Она зашла в ванную, кое-как разгребла волосы расческой, смыла засохшую кровь с царапины. Надо бы переодеться…

Но ужасно не хотелось идти в спальню, потому что там наверняка остались следы пребывания мужа. Мила вспомнила, как он скрипел дверцей шкафа и чертыхался. Небось разбросал все… нет, ей хватило на сегодня отрицательных эмоций.

Она надела махровый халат и пошла на кухню.

Нежданная гостья развернулась там вовсю. Она выложила на стол контейнеры с салатами и другими закусками, а горячее поставила в микроволновку. Нашла в буфете тарелки и приборы, еще поставила на стол бокалы. Мила чуть поморщилась: она никогда бы не оставила заказанную еду в контейнерах, есть же салатницы и блюда. Впрочем… откуда она, эта девица? Из Колоброда?

– Из Колдобинска, – обиделась ее гостья.

Миле стало стыдно – надо же, оказывается, она сказала это вслух. И какая, в конце концов, разница, что на столе стоит?

Вон она старалась, держала квартиру в чистоте и порядке, стол всегда накрыт был, как полагается, с салфетками и стаканами для воды. И что? Да ничего; оказалось, что мужу на все это наплевать, хоть и звал он ее всегда своей домовитой хозяюшкой. А вот ушел к другой, и никакого хозяйства ему не нужно.

– Эй, ты чего? – пробился к ней встревоженный, озабоченный голос гостьи.

Она отобрала у Милы нож и усадила за стол.

– Эх, под такую закусь бы бутылку! Может, у тебя есть?

– Есть! – неожиданно для себя сказала Мила. – Вино есть хорошее и водки, кажется, немного осталось.

Гостья наложила ей на тарелку ветчины, и маринованных огурчиков, и фаршированных орехами баклажанов, и еще внушительную порцию салата с мясом. Мила сама его не любила – слишком жирное все, но заказывала для мужа.

Сейчас гостья сказала, что под это все обязательно нужно выпить водки, а вино уже потом.

Водка обожгла горло, Мила закашлялась и вдруг ощутила зверский голод. Они поели, потом выпили еще.

– Меня вообще-то Клавой зовут, – сообщила гостья. – Имя свое ненавижу, но вот живу. Назвали меня в честь прабабки. Уж не знаю, стоило ли ребенка в ее честь называть, а только она была Клавдия Арсеньевна, и у меня отец как раз Арсений. Ну вот меня и назвали Клавдией.

– Это еще что, – усмехнулась Мила. – Я вот вообще Милица.

– Как? Милиция?

– Милица.

– Да ты что? Есть такое имя?

– Представь себе, есть. Родители откуда-то его выкопали и выпендрились. Что в школе было – страшное дело.

– Милицией дразнили? – понимающе усмехнулась Клава.

– Ага. И ладно бы еще мальчишки. Так училка в начальных классах так и звала: «Милиция, к доске!»

– Досталось тебе! – Клава наливала вино.

Мила вспомнила, что вино это она покупала для праздника, для трехлетней их с мужем годовщины, а где сейчас муж? Ушел от нее к другой…

– Эй, ты чего? – спросила Клава.

У Милы уже слезы текли по щекам, и она вытирала их рукавом халата, потом она выпила еще вина и завыла в голос, и Клава гладила ее по спине и говорила, что все пройдет, рано или поздно все пройдет, а Мила не соглашалась, утверждая, что такая любовь, как у нее, не пройдет никогда, что муж, уходя, разбил ей сердце и теперь она не может даже дышать в полную силу.

Прошло какое-то время, бутылка опустела, Клава заварила кофе, ловко и уверенно управившись с крутой Милиной кофеваркой, они выпили кофе с остатками ликера, найденного опять-таки Клавой в буфете, но перед этим съели еще жареную курицу, которая совершенно засохла в микроволновке, так что Мила все порывалась звонить в ресторан и требовать с них обратно деньги.

И тогда Клава, чтобы ее отвлечь, затянула частушку:

– И что со мной ты понаделал,
Какой беды понатворил!
Зачем ты в прошлый понедельник
Мне белый розан подарил?

Там было еще много куплетов, и Мила подтягивала, как умела, пока не почувствовала, что больше не может ни есть, ни пить, ни петь, ни даже сидеть на стуле.

Мила проснулась от того, что в уши буквально вгрызалась очень знакомая мелодия. Не открывая глаз, она помотала головой, чтобы мелодия ушла. Не получилось, только голова заболела.

От этой боли слетели остатки сна, и Мила осознала, что мелодию издает ее мобильник.

Павлик! Это звонит Павлик, хочет сказать, что уже вернулся из командировки и едет домой. Человек усталый с дороги, а она тут разлеглась, вместо того чтобы…

Мила вскочила с кровати, точнее только хотела это сделать. Потому что от резкого толчка голова снова взорвалась болью. Да такой сильной, что все чувства удивительно обострились, так что, когда боль поутихла, Мила несколько пришла в себя и открыла глаза, хоть это и было сделать довольно трудно.

Было такое ощущение, что на веках лежали огромные мешки с песком, а когда она подняла веки, то эти мешки порвались, и весь песок остался в глазах.

Вокруг было все незнакомое, непривычное, и Мила долго недоумевала, где она, пока не осознала, что находится не в спальне, а в гостиной на диване. На ней был махровый купальный халат, и ноги ужасно замерзли без одеяла.

Противная мелодия все лезла в уши, никак нельзя было от нее отмахнуться, и Мила осознала две вещи: во-первых, это звонит не муж, а во-вторых, эта мелодия у нее поставлена для звонков только от одного человека: Таисьи, сестры мужа.

Ох, не зря в народе говорят, что золовка хуже свекрови! Свекрови у Милы нет, она умерла много лет назад, а вот золовка есть. И в данном случае народная мудрость совершенно права.

Таисья была старше Павлика на десять лет; когда их мать умерла, Павлику было пять, а ей пятнадцать. И она его вырастила. И очень часто об этом напоминала.

«Она заменила мне мать! – говорил муж, когда Мила пыталась робко жаловаться на то, что золовка слишком часто указывает ей, как жить, и вообще постоянно вмешивается в их отношения. – Если бы не она, то я бы… В общем, изволь относиться к ней уважительно!»

Мила пыталась, в первое время она готова была любить всех, кто был дорог Павлику, но, натолкнувшись на самую настоящую неприязнь со стороны его сестры, поняла, что жалобы мужу ничего не дадут, и постаралась как можно меньше с золовкой общаться.

Та и сама не собиралась дружить и, по подозрению Милы, наговаривала Павлику на нее. Так что общались они с Павликом вдвоем, Миле пришлось смириться.

Таисья ее терпеть не могла, Мила платила ей тем же, но помалкивала, только мелодию звонка установила жуткую – танец троллей Грига. Слушая эту музыку, Мила очень хорошо представляла золовку: высокая, вся какая-то квадратная, ступает по земле твердо, уверенно, ноги ставит прямо, и размер обуви не меньше сорокового.

Все черты лица крупные, будто топором вырубленные, они с Павликом немного похожи, но у Павлика лицо выглядит мужественным, а у Таисьи – просто грубым.

Телефон наконец замолчал, и Мила перевела дух и решила все-таки встать с дивана. Хоть и тяжело, а надо.

Разумеется, когда она приняла вертикальное положение, гостиная начала кружиться перед глазами.

Сначала проплыл телевизор на тумбе, потом кресло, затем стеллаж с дисками и немногочисленными книгами, а на верхней полке Мила ставила керамические фигурки зверей.

Потом к ним присоединился журнальный столик, а когда вслед собралось окно, Мила усилием воли прекратила это безобразие, призвав комнату к порядку.