Тонкая грань

Соседи представляли собой мирную, любящую пару, и казалось, никакие обстоятельства не могли нарушить гармонию их союза. Несмотря на преклонный возраст, они обращались друг к другу «Толечка», «Галечка» – так, как это, видимо, повелось у них с самого начала совместной жизни. То и дело можно было услышать с соседского участка знакомые голоса: «Толечка, принеси, пожалуйста, грабли», «Галечка, ты не видела мои очки?» Сорокины оказались не просто милой дружной парой, но и большими тружениками: их участок был вскоре приведён в порядок, двухэтажный домик покрашен, сарай подремонтирован. Среди скошенной травы появились гравиевые дорожки. В общем, хозяйство выглядело аккуратным и добротным, и взирать на него со стороны было приятно.

Как-то раз, по прошествии нескольких недель, Галина пригласила меня на чай, и я с радостью приняла её предложение. Дом Сорокиных оказался внутри таким же чистым и опрятным, как и снаружи; на гладких половицах лежали яркие половички, аккуратно составленная посуда поблёскивала в шкафчике, стол был покрыт светлой льняной скатертью. От всей обстановки веяло уютом и теплом домашнего очага.

Попив вместе чая и поговорив о том о сём, мы с Галиной переместились в кресла, а «Толечка» попросил у нас изволения подняться к себе наверх.

– У Толечки там кабинет, – пояснила Галина, – он там обычно работает.

Мы с Галиной продолжили беседу. Говорила в основном она. И как это принято у русских людей, когда их случайно свяжет долгая дорога или какое иное обстоятельство, человек принимается вдруг рассказывать всю историю своей жизни – со всеми её проблемами, горестями и радостями, так и Галина повела свой рассказ. Спустя полчаса я уже, казалось, знала про неё всё: как она родилась в далёкой украинской деревне, как поехала учиться в Москву и познакомилась там с «Толечкой», как они полюбили друг друга с первого взгляда, вырастили сына, который теперь работает в Африке, сами работали в Тунисе и Индонезии, а теперь вот, слава богу, могут жить, ни в чём не нуждаясь, на даче. О своём муже Галина отзывалась исключительно в положительном смысле, расхваливая его светлый ум, весёлый нрав, щедрость и доброту. Мне было небезынтересно узнать, каким образом они умудряются жить с мужем столько лет в любви, не раздражая и не утомляя друг друга. Ведь семейная жизнь, что ни говори, сложная штука.

– Вы, очевидно, очень любите своего мужа, – заметила я. – Да и он вас, судя по всему, тоже. Как вы думаете, в чём секрет такой гармонии вашего союза?

Галина посмотрела на меня с хитрецой и уверенно ответила:

– Я не из тех, кто полагает, будто любовь живёт в наших сердцах сама по себе. Нет, это не так. Жертвенность – вот что лежит в основе долгого, счастливого брака. Нужен постоянный, неприметный труд, скрепляющий отношения. Если бы вы только знали, сколько мне пришлось и приходится жертвовать во имя нашей любви!

– О каких жертвах вы говорите? – удивилась я.

– Да о самых разных. Надо понимать, угадывать, что именно любит, ценит дорогой тебе человек, – и делать всё, чтобы он не испытывал в этом недостатка. Вот, к примеру, когда мы с Толечкой ещё только учились в институте, он как-то похвалил мои вареники. Знаете, меня ещё в юности на Украине бабушка научила готовить необыкновенно вкусные вареники – и, поверите ли, с тех пор, на протяжении всех этих лет (и в Тунисе, и в Индонезии, и дома, и на даче) я готовлю ему по воскресеньям домашние вареники.

«Да, это действительно жертва», – подумала я, представив количество вареников, вылепленных Галиной за эти годы.

– Но ведь это требует много времени, – заметила я. – Вы не устаёте?

– Ох, да что значит моя усталость по сравнению с той радостью, которую доставляет мужу моя стряпня! – воскликнула Галина. – Если хочешь быть любимой, милочка, надо идти на жертвы, – назидательно добавила она.

В комнате стало жарко, и мы с Галиной вышли прогуляться в сад. Тёмная зелень кустов выигрышно оттеняла яркие цветы. Сад казался столь ухоженным, будто им неустанно занимались несколько садовников.

– Толечка меня тоже очень любит, – отметила Галина тоном, не допускающим сомнений. – Вот эти цветы он высадил, – она указала на полосу оранжевых лилий. И спустя несколько мгновений добавила со снисходительной улыбкой: – Он почему-то думает, что мне нравятся лилии, а я, честно говоря, их недолюбливаю: у них такой резкий запах! А он и раньше мне всё время их дарил, но не отказываться же: обидишь человека!

– Галечка, ты не видела садовые ножницы? – послышался знакомый голос, и через несколько секунд на крыльце появился бодрый улыбающийся Анатолий.

– Они же где-то на террасе, – ответила Галя, – разве нет? – и поспешила подняться в дом.

Анатолий вздохнул полной грудью и обвёл хозяйским взглядом участок.

– Эх, хорошо тут! – довольно отметил он. – Галечка такая молодец, такую красоту везде навела!

– Ещё и готовить успевает! – добавила я.

Анатолий вдруг оглянулся на крыльцо и, придвинувшись ко мне, заговорщическим голосом прошептал:

– А вот это она напрасно так утруждается. Представьте, каждое воскресенье мне вареники лепит! Вот они у меня уже где, – он провёл ребром ладони у горла, сделав при этом страшное лицо. – Ну да как я ей скажу? Обидится, не поймёт.

В этот момент появилась Галя с садовыми ножницами.

– Спасибо, дорогая, – Анатолий взял ножницы из её рук, чмокнул жену в щёку и направился, насвистывая, к смородиновым кустам.

Я распрощалась с хозяевами и вернулась к себе, пройдя по аккуратно подстриженному газону. Впереди меня ждал длинный-предлинный вечер – можно было сколь угодно долго ничего не делать, просто сидеть на крыльце и смотреть в высокое, медленно темнеющее небо, размышлять, удивляться, думать: откуда приходит любовь, куда уходит, почему иногда остаётся?

Нужны ли ей жертвы, двигатели, моторы – или она парит сама по себе, окрылённая искренностью, доверием и невыразимой тайной?

Дачные этюды

Гроза в июне

Быстрое движение длинных облаков в небе – грязно-серых и золотисто-розовых – будто переворачиваются в волнах морские раковины: то тёмной ребристой стороной, то гладкой перламутровой, отражающей солнечный свет.

Урчит гром, перекатываясь из стороны в сторону. Поднимается ветер. Разом обрушивается дождь, и тут же яркие ветвистые молнии рассекают небо. Гром мощными раскатами приветствует их. Серая разодранная парусина ливня колышется из стороны в сторону. Пионы с растрёпанными листьями и обнаженными жёлтыми сердцевинами испуганно склонились к земле. Гнутся, дрожат тугие ветви жасмина, усыпают землю белыми лепестками. Шум низвергающихся с небес потоков подобен гулу водопада.

И вдруг всё стихло. Сквозь влажную жемчужную завесу проглядывает солнце. Промытым деревьям и кустам, напитавшейся влагой земле легко дышится. Мокрый воздух благоухает множеством ароматов. Тихо. Только слышно, как через прореху в крыше капает на террасе вода: кап-кап.

Летнее утро

Проснуться ранним утром на даче. Открыть глаза и увидеть кроны деревьев – ажурные верхушки сосен и берёз, тёмные пирамидки елей. В любую погоду – и в солнце, и в дождь, когда небо затянуто ветхой дерюжкой, прекрасны эти первые мгновения начинающегося дня. Вся округа окутана дрёмой, только откуда-то сверху доносится: «тюить-тьюить», «чит-чит» – это переговариваются между собой славки и московки. А то вдруг с шумом вспорхнут с облепихи пестрокрылые сойки, закончившие свой завтрак, да залает вдали сторожевой пёс, честно несущий свою службу. И опять тишина. Поток свежего воздуха вливается в окно, смешиваясь с запахом мяты, пучки которой развешаны по дощатым стенам комнаты. На столе – букет белых и фиолетовых флоксов. Всё овеяно покоем.

Глядя в небо, прикидываешь, как провести этот день – пойти ли в лес или поработать в саду, заглянуть к соседям на чашку чая, заваренного с мелиссой и зверобоем, прогуляться ли в деревню за свежими яйцами и молоком или, если погода не благоволит, просто понежиться среди подушек на диване, закутавшись в плед и обложившись старыми журналами и книгами. Как бы ни сложился дачный день, он непременно принесёт отраду!

Проводы и встречи

Тропинка на станцию идёт сначала через лес, где стройные сосны соседствуют с угрюмыми елями, потом тянется среди густой травы вдоль железнодорожной насыпи. За несколько десятилетий сколько хожено-перехожено по ней! Знаком каждый поворот, каждая рытвина, перетянутая толстыми узловатыми корнями деревьев-исполинов! Приезжают-уезжают дачники, приходят на станцию встречающие и провожающие, часто целой компанией, с детьми, собаками – этакая радость для всех!

Встречающие и провожающие – это особые люди: ведь они укрепляют и поднимают тонус своих близких, согревают их своим вниманием и заботой. А иногда человек идёт от станции один. Согнулся под тяжестью рюкзака или тянет за собой тележку с поклажей. Идёт медленно, не торопясь. Он сошёл с поезда, и никто не встретил его. Возможно, он никого и не ждал, но всё же повертел головой. Пропустил вперёд шумные компании и неспешно двинулся в путь. Но и он не одинок – знакомы ему высокие травы, радуют жёлтая пижма и белые ромашки, приветствуют проносящиеся мимо шмели, кланяются сосновые ветки. Он идёт сначала вдоль железной дороги, а потом исчезает в лесу – столь страшном для новичка, но столь близком и отрадном для старого дачника.

Дворецкий

Хмурое июньское утро. Уже и солнцеворот миновал, а тепла как не было, так и нет.

Мы со Светой, моей племянницей, сидим в плетёных креслах в саду, укутанные в пледы, и пьём чай. Холодно. Кажется, выдохни – и пар пойдёт изо рта. Но мы любим наш сад и утренние чаепития за круглым столом и поэтому своим привычкам не изменяем. Пусть пасмурно, прохладно, но хорошо, что хоть дождя нет. И воздух какой свежий! Чистый, как горный хрусталь. Взор отдыхает на зелёных кронах деревьев, бордовых цветах шиповника и тугих бутонах пионов. Сидим, не двигаясь, будто застывши, боясь растерять тепло своих кашемировых гнёзд.

Света, высвободив руку из-под пледа, берёт чашку и делает последний глоток. Сидит какое-то время в задумчивости, а потом говорит:

– А хорошо всё же, когда у тебя есть дворецкий. Сейчас бы позвонить в колокольчик и сказать: «Бэрримор, ещё чая, пожалуйста». И он, прямой, строгий, слегка поклонившись, ответит: «Сию минуту». И вот он уже идёт неспешно с подносом, в белых перчатках, аккуратно ставит на стол чашки, чайник со свежезаваренным чаем, вазочку с печеньем – и незаметно удаляется…

– Да, хорошо бы, – соглашаюсь я. Свой чай я тоже допила, хочется ещё, а подниматься не хочется.

– А в перерывах между чаепитиями, – продолжает мечтать Света, – он мог бы выполнять определённую негрязную работу по дому и саду: например, протирать окна, стричь кусты.

Мы невольно обращаем наши взоры на разросшийся пузыреплодник, за густой листвой которого уже не видно сарая. Да и кусты шиповника рядом потеряли всякую форму, длинные колючие ветки клонятся к земле.

– Бэрримор мог бы жить у нас в доме, – продолжаю я разговор, – проветривать к нашему приезду комнаты, включать при необходимости отопление.

– Срезать цветы и ставить букеты в вазы, – подхватывает Света. – Он открывал бы калитку, когда мы подходим к дому, а когда уезжаем – выходил бы провожать нас на крыльцо – и стоял бы там, пока мы не скроемся из виду. И всегда такой спокойный, ненавязчивый… Как в «Аббатстве Даунтон», помнишь?

Конечно, я помню. Сама не раз смотрела этот сериал.

– Может, нам повесить объявление на станции: «Ищу дворецкого»? – предлагаю я.

– Ну да, – отвечает иронично Света, – там деревенские мужики, нашабашившись за день, прочитают, позвонят и выскажут тебе всё, что они думают.