Игра отражений

О том, что она еще и умелый воин, а также образованная дама, умеющая читать и писать, Ранди решила умолчать. Вряд ли эти умения приведут в восторг вдовца, желающего вступить во второй брак. И так уже у возможной невесты есть один недостаток – возраст, зачем же добавлять новые камни на чашу весов «против брака с сестрой врага». Если бы у нее было больше времени, то можно было бы заказать миниатюру у художника из Йорвика, чтобы послать возможному будущему мужу, но сейчас не имело смысла сожалеть о несбыточном. Можно, конечно, приложить миниатюру, которую написал несколько лет назад проезжий мастер, только там Ранди сама себе не очень нравилась. Кажется, мастер решил не тратить лишних сил, а просто дважды нарисовал одного из близнецов, просто в разных одеждах. Рангхиль была готова биться об заклад на любимого коня, что рисовал художник Роалля, потому что она сама тогда была не в духе и позировать почти отказалась, лишь пару раз постояла неподвижно у окна – а потом решительно пресекала всяческие попытки привлечь ее к этому глупому занятию. Что ж, сама виновата. В итоге вместо нее на портрете оказался нарисован Роалль в женском платье. Кстати, его это не портило, но вот посылать жениху эту миниатюру… Нет, Рангхиль была все же немного тщеславна и считала, что в роли брата она смотрится гораздо лучше и правдоподобней, чем Роалль в роли сестры. Рангхиль тяжко вздохнула и перечитала написанное. Теперь надо сделать предложение и надеяться, что оно Манстана заинтересует.

«Я предлагаю вам союз вместо раздора: руку и приданое моей сестры. Ее и ваши дети унаследуют положенную долю, что даст вам земли в дополнение к вашему положению, а также союз со мной и союзников в Данелаге».

Да уж. Уговорить Манстана явно будет гораздо сложнее, чем Кенельма. Здесь у Миккельсенов почти нет преимуществ. Рангхиль задумалась снова. Может, все же стоит послать миниатюру? Шестнадцатилетний Роалль выглядел милее и привлекательней большинства английских девушек. Рангхиль даже рассмеялась, представив, что сказал бы на это брат. Тем не менее, портрет юного Роалля в женских одеждах мог бы показаться прелестным любому мужчине. Конечно, если он не имеет возможности сравнить стоящих рядом близнецов. Да, миниатюру все же стоит послать.

«Чтобы не быть голословным, прилагаю к этому посланию портрет моей сестры Рангхиль. Если вы готовы более подробно обсудить мое предложение, то прошу уведомить меня ответным посланием с вестником, который доставит вам это письмо.

    С надеждой на лучшее, Роалль Миккельсен”

Рангхиль положила второе письмо рядом с первым, прижала бумагу специальным камнем, чтобы послания не улетели в окно с порывом послеобеденного ветра, и пошарила в стоящем на столе сундучке в поисках печати Миккельсенов. Роалль носил кольцо с печатью, но еще один слепок хранился в сундучке с письменными приборами – Рангхиль часто отправляла послания от имени брата.

Итак, дело почти сделано. Осталось приложить печать, упаковать послания и отправить гонцов. А оповестить брата можно будет и тогда, когда вестники вернутся.

Довольно трудную часть – найти вестников – удалось выполнить неожиданно легко. В замок пришли письма: одна из соседских жен благополучно разрешилась от бремени, и следовало послать ей письмо с поздравлениями. Владения счастливой семьи лежали как раз за владениями Олдхамов, а потому можно было передать послание с тем гонцом, что повезет ответ юной матери. Оставалось убедить парня промолчать об этом, но сию задачу Альва взяла на себя. Ей не было равных в умении уговорить мужчину. А потому гонец согласился отвезти письмо и ничего не сказать хозяину. Ранди уважали в замке, никто и помыслить не мог, что она действует против воли брата. К тому же, таиться следовало в основном от Йохана – личного слуги тэна, чистившего его доспехи и занимавшегося мелочами в жизни хозяина. Йохан мог разрушить все сразу, проболтавшись Роаллю.

Сложнее оказалось с посланием Манстану. Здесь отсутствие гонца, который должен отправиться в Нормандию, не скроешь: слишком долго продлится такое путешествие, больше месяца. Все люди в замке на виду, никто не может надолго пропасть без объяснений. А потому Альва, поразмыслив, предложила нанять одного парня из деревни. Он был сыном кузнеца, человека довольно состоятельного, и в их семье держали двух лошадей. Ни один конь из конюшен Роалля не мог бы исчезнуть бесследно, попросить его у брата Рангхиль тоже не могла – весь замысел бы вскрылся – а так удалось убедить парня и, что немаловажно, его отца держать язык за зубами. Кузнец удовлетворился щедрым вознаграждением, за судьбу его сына, задевавшего макушкой потолки, Ранди не волновалась – к этому человеку не всякая разбойничья шайка на неспокойных дорогах рискнет сунуться. Прихватив с собой кошель с деньгами, гонец уехал, и обратного пути не стало.

Лето набирало силу, трудолюбивые пчелы уже собрали достаточно меда, чтобы можно было откачать его в первый раз. У Миккельсенов имелась большая пасека, их мед и сладкая медовуха, а также свечной воск славились на всю округу и приносили солидную прибыль. Но прежде чем мед, добытый пчелами, превратится в деньги, придется потрудиться в поте лица. Пасека у Миккельсенов была устроена так, как это было принято у саксов: пчелиные рои селили в вертикально поставленные липовые и дубовые колоды, накрывали хорошо подогнанной крышкой, а потом все лето перевозили с места на место, поближе к цветущим медоносным растениям. Мед откачивали два или три раза за лето, оставляя осенью пчелам достаточно в сотах, чтобы они могли без проблем перезимовать.

Когда приходила пора откачивать мед, все не занятые на полях и службах в замке отправлялись на пасеку: там пригождался труд каждого, будь то ребенок или старик. Сильные мужчины, одетые в плотные костюмы и в маски из вуали, закрывающие лицо, доставали рамки с сотами из ульев, молодые парни оттаскивали чаны с истекающими медом восковыми пластинами в сторону, к навесу, где стояла огромная бочка со специальной крутящейся рамкой, медогонка. Это устройство было бесценным: его удалось купить аж в Лондоне, отдав немыслимую сумму, но именно оно помогало отделять мед от сот, получая чистый продукт и светлый воск, идеально подходящий для изготовления дорогих свечей. Такой воск скупали монастыри и даже королевский двор.

Перед тем как поместить соты в медогонку, их надо было распечатать, чтобы сладкое содержимое легко вытекало из них. Этим занимались подростки и пожилые женщины. Старики крутили ручку медогонки, сменяя один другого. Постепенно на дне медогонки скапливался золотистый или соломенный (а иногда и темный, рябиновый или репейниковый) мед. Когда крутящаяся рамка начинала задевать его, на дне медогонки открывали пробку – и сливали драгоценный продукт в крепкие бочки. Пустые восковые рамки частично возвращали пчелам, а частично выставляли в подносах на солнце, чтобы вытопить воск.

Но добыть мед – это еще половина работы. Потом часть сладкого продукта укупоривали в бочонках, чтобы продать или поставить на хранение на зиму, а часть смешивали в больших чанах со сладкими ягодами и оставляли бродить в теплом месте, чтобы потом разлить пенный напиток по кувшинам и бочкам: медовуху надо хранить в холоде, иначе она продолжит бродить и станет просто брагой. Выстоявшаяся в холодке, в темном погребе медовуха потом могла храниться годами и не портиться.

Эти дни на пасеке всегда нравились Ранди: тяжелый труд на свежем воздухе, сладкие пальцы, тягучий мед в бочонках – а потом купание в прохладной реке. Вместе с другими девушками она входила в чистые воды речушки, чтобы плавать долго-долго, позволяя воде держать себя. Иногда Рангхиль даже переплывала реку. Говорят, многие моряки не умеют плавать, только единицы, – а девушка вот умела, чем вызывала у своих людей смесь восхищения и подозрения. Саксы полагали, будто в воде может обитать дьявол; даны, многие еще приверженцы своих богов, считали палубу корабля единственным местом, где надлежит находиться воину – а волны пусть будут для рыб. Но Ранди нравилось чувствовать себя почти невесомой в толще воды. Когда запахи ила и меда смешивались, когда девушка притрагивалась к длинным толстым стеблям кувшинок, росших в крохотной заводи, или выходила на берег в мокрой рубашке, приятно облеплявшей тело в летнюю жару, то чувствовала себя счастливой. А потом они с девушками вскрывали маленький горшочек со свежим медом, брали теплый хлеб, принесенный крестьянскими детьми, сидели на берегу, болтали, ели и запивали свежим молоком.

Аромат и вкус меда потом долгое время оставались при Ранди, делая жизнь немного слаще…

Откачка меда как раз успела завершиться, и вот ранним утром, когда Рангхиль только умылась, а Альва помогла ей заплести длинные белые волосы в косы, раздался громкий стук в дверь и почти сразу же вошел брат. Он был мрачнее тучи. Глядя на его лицо, Рангхиль впервые ощутила что-то вроде чувства вины. Девушка понимала, что действовала в интересах семьи, однако так поступать с братом, которого она любила больше жизни… Да, это нечестно. Но что было делать?

– Выйди, – Роалль указал Альве на дверь.

Служанка быстро вышла, чтобы не попасть под горячую руку, и лишь напоследок бросила на Ранди ободряющий взгляд. Эта молчаливая поддержка была приятна. Впрочем, Рангхиль не боялась Роалля всерьез.

Брат, против ожидания, не стал кричать. Он спросил тихим и зловещим голосом:

– Значит, ты все-таки это сделала? – и бросил на стол распечатанный свиток, который Рангхиль не заметила вначале. На сломанной печати она узнала герб Олдхамов.

– Если ты имеешь в виду письмо нашему соседу, то да, я сделала это. И, как я вижу, получила ответ. – Ранди уже успела за прошедшее с отправки писем время смириться с мыслью о том, что ей придется столкнуться с гневом брата.

– Как ты могла поступить столь подло? – Роалль понемногу повышал голос. – Ведь я не дал своего прямого согласия!

– Ты не давал бы его еще много месяцев! – Рангхиль встала напротив брата, уперев руки в бока – ровно как замковая кухарка, когда отгоняла от котлов в длинном зале голодных дружинников. – И мы упустили бы шанс, а второго такого могло и не представиться! Подумай сам, Роалль. Ты до сих пор не сказал ни да, ни нет, – что мне оставалось делать?!

– Склониться перед своим сюзереном! – прошипел он.

Это правда, брат является ее сюзереном и опекуном, только вот что делать, если этот сюзерен и опекун ведет себя, как испуганный мальчишка?

Впрочем, свои мысли Ранди озвучивать не стала. Она переживет, сохранив данное мнение при себе, а Роалль мог бы взбелениться еще сильнее. Хотя куда сильнее! От брата словно волна шла – волна злости и гнева.

– Роалль, я не собираюсь раскаиваться, и вряд ли ты этого ждешь от меня. Я поступила так, как должна была. – Рангхиль не собиралась уступать своих позиций. – Даже тэн Лефстан признал, что это хорошее решение, а тэну я доверяю.

– Лефстана здесь нет! – гаркнул Роалль. – Он давно уехал! А ты соблазнилась одобрением этого хитреца и вообразила себе невесть что!

И тут Рангхиль поняла: если бы Кенельм отказал, брат и вполовину бы так не рассердился.

– Олдхам согласен? – произнесла она негромко. Роалль покосился на лежащий на столе свиток так подозрительно, будто тот мог накинуться на него, словно рассерженная гадюка.

– Да! Он согласен, да поразят его боги! Он согласен, и теперь мне придется жениться на саксонке, которую я в глаза не видал! Да еще и породниться с Олдхамами!

Роалль развернулся, вышел и грохнул дубовой дверью так, что потолок, кажется, покосился. Но Ранди не обратила на это почти никакого внимания. Она торопливо схватила свиток и развернула письмо.

Кенельм Олдхам сообщал, что ему нравится предложение соседа, однако следует обсудить детали. А потому он прибудет в замок Миккельсенов вместе со своей родственницей Этель не позднее чем через неделю.

Глава 4

Рангхиль удалось помириться с братом не сразу. Два дня Роалль, встречаясь с ней утром, смотрел мимо и цедил слова приветствия так неохотно, будто каждое из них жгло ему язык. В замке быстро узнали о происходящем – ведь нужно было подготовиться к приезду гостей, – и эта история взбудоражила людей. За столами в длинном зале, в кухне, на маслобойне и в полях не прекращались разговоры об этом. Шутка ли – хозяин вздумал жениться, да еще и на саксонской невесте! О том, что и Рангхиль, предположительно, выйдет замуж за сакса, никто не говорил, ибо не знал. Пока ответа от Манстана не было и не могло быть – слишком рано. А Ранди никак не могла поговорить с Роаллем, чтобы рассказать ему о том, что отправила два письма.

Утром третьего дня она работала в саду, выдирая расплодившиеся сорняки так, что комья земли летели во все стороны. Недавно прошел дождь, однако выглянувшее солнце быстро подсушило землю. Трава переливалась изумрудной зеленью, словно камни в драгоценном ожерелье; крохотные голубые бабочки, которые, кажется, живут всего несколько дней, перепархивали с цветка на цветок, трепеща полупрозрачными крылышками. Они напоминали Рангхиль английские сказки об эльфах – в детстве она об этом наслушалась вечерами, сидя на кухне среди саксонской прислуги, любившей страшные истории. Эльфы, даже мелкие, бывало, крали детей, подменяя их в колыбельках, мучили заплутавших путников, наводили чары. Нечеловечьих колдунов можно было повстречать не только в холмах, но и на рынке. Ранди пыталась рассказать о суровых скандинавских богах, о молоте Тора и восьминогом Слейпнире, а от нее отмахивались и не хотели слушать. Эльфы были понятнее, чем предания о громадном чужом мире, и христианский Бог казался милосерднее.

Здесь, в саду, Роалль и отыскал сестру. Он был уже не так мрачен, как в предыдущие дни, и поразительным чутьем, всегда касавшимся брата, Рангхиль поняла: ярость его немного утихла. Теперь можно поговорить. Она встала и отряхнула ладони от земли и прилипших травинок.

Брат и сестра немного постояли молча, глядя друг на друга. Ранди не знала, как объяснить то, что происходило между ними в такие моменты, но она внезапно остро почувствовала и любовь Роалля к ней, и его гнев, и его растерянность. С ним, воином и мужчиной, впервые поступили так – не спросив его мнения, не уведомив о важном. Даже когда близнецы были детьми, отец старался посвящать их во все, пусть они не понимали половины того, что происходило. Так они учились тому, что замок и люди – это важно. Они учились, что важно доверять близким людям, ведь именно на них приходится полагаться в битве. И такой поступок Рангхиль брат едва не возвел в предательство. Но, к счастью, он все-таки не решил, что сестра предала его. Может, оттого, что знал: она поступает искренне, желая добра им обоим, желая добра всем.

– Больше никогда не поступай со мною подобным образом, – хмуро произнес Роалль, словно продолжая разговор. – Такие решения меняют судьбу рода, а я глава рода, и мне решать, что именно сделать.

– В свою очередь, тебе стоит думать быстрее, – парировала Рангхиль. Лишь легкое чувство вины омрачало ее совесть: Роалль действительно слишком затянул с решением, ему следовало сказать либо «да», либо нет»; но первое говорить не хотелось, а во втором случае Ранди непременно спросила бы, что он сам предлагает – и вот здесь таилась ловушка, своих предложений у Роалля не было. Оба близнеца об этом знали, а потому брат не стал отвечать на колкость сестры, лишь скривился.

– Что ж, если так, нам надлежит приготовиться к их визиту. Я вижу, ты уже занялась этим, в длинном зале никто и присесть не может, пока не сбегает к тебе за разрешением.

Роалль шутит – это уже хорошо. Главное, чтобы он теперь достойно принял гостей.

– Все будет так, как надлежит, брат. Я не уроню нашу честь.

– Интересно, какая она? – вдруг произнес Роалль и отвел взгляд, как будто заинтересовавшись цветением ромашек. Но вряд ли он вообще видел сейчас цветы.

– Этель Олдхам? – Ранди пожала плечами. – Надеюсь, что хороша собой, но если нет…

– Она все равно не сравнится с датскими женщинами, – упрямо произнес Роалль.

– Ты думаешь, все наши женщины в Дании и здесь, в Данелаге, сильны потому, что в них течет северная кровь? – усмехнулась Рангхиль. – Англичанки тоже умеют постоять за себя.

– Она, выросшая в монастыре, умеет ездить верхом, как ты? Сражаться, как ты? Хотя бы дерзить, как ты? – возразил Роалль. Ранди понимала его беспокойство, но ничем не могла ему помочь.

– Если Этель окажется неженкой, у тебя будет два выхода, брат.

– Жениться или нет? – оживился Роалль.