– В морозилке еще остался пломбир, можно съесть его с персиками! – Папуля на ходу подпрыгнул и снял с ветки спелый плод.
– Пломбир – это аргумент. – Сладкоежка Трошкина облизнулась и мужественно поборола свои страхи.
Мы протопали в летнюю кухню, включили свет, расселись за столом на веранде. Кого-то не хватало. Я пересчитала присутствующих и выявила отсутствие Дениса, однако вскоре и он подошел.
– Чай. – Папуля водрузил на стол пузатый заварочный чайник и шлепнул по руке потянувшегося к нему Зяму. – Дай настояться!
Мы с Трошкиной накрыли стол к чаю, заодно потихоньку от остальных первыми припали к пломбиру. Его не так много оставалось, если честно на всех делить – маловато получится.
Наконец мы приступили к незапланированной трапезе.
– Так вот, про змей, – напевным голосом народной сказительницы начала бабуля. – Их привлекают любые норы, именно поэтому я всегда прошу вас закапывать следы работы мышей и кротов на нашем дачном участке.
– Как говорил Винни Пух, если я что-нибудь понимаю, то дыра – это нора, – тут же процитировала мамуля.
– Но нора – это не всегда Кролик! – бабуля, тоже знакомая с мультипликационной классикой, не дала себя перебить.
– Мы, кстати, видели нору, в которую шмыгнул аспид в лесу, – покивал папуля.
– Кто это – мы?! – возмутилась я.
Если бы я видела что-то подобное, обязательно потребовала бы змеиную нору замуровать.
– Я, питерские, Зяма. – Папуля взглядом призвал сына подтвердить сказанное.
Зяма покивал:
– Прикольная такая нора! Аккуратная, как тоннель Метростроя. Змея в нее влетела, точно поезд в метро!
– Красиво излагаешь, – похвалила его наша писательница.
– А можно, я продолжу? – недовольно повысила голос бабуля, и все притихли. – Итак, что могло привлечь змею в душевую? Отверстие в решетке – несомненно, ведь оно дыра, а дыра – это нора.
– «В той норе, во мгле печальной…» – пробормотала Трошкина. Вспомнила Пушкина и уже не могла забыть.
– Так ведь не было мглы! – напомнила я. – И тишины не было. Там Лисуня мылась, свет горел, вода журчала! Змеи разве любят воду?
– Этой душевой редко пользуются. Змея могла залезть туда раньше, чем Лисуня, – резонно рассудил папуля. – Не повезло бедной женщине… Кому еще чаю?
– Между прочим, она вовсе не бедная, – возразила бабуля. – Я хозяйку расспросила, она мне рассказала: Лисуня эта, на самом деле ее зовут Елизавета Олеговна…
– О! Вещая Олеговна! – Мамуля, обрадовавшись, подпихнула локтем пушкинистку Трошкину.
– …а мужика ее – Леонид Петрович, а подругу – Анна. Отчество хозяйка не запомнила, к ней так уважительно никто не обращается, – продолжила бабуля, торопясь поделиться информацией. – И не из Питера они, а из Ленинградской области, у Олеговны там свое деревообрабатывающее производство.
– Не женский бизнес, – отметил папуля.
– Какой уж есть, – отбрила бабуля. – Что от папы в наследство досталось, тем и пользуется. Олеговна собственница, а Петрович при ней вроде помощника.
– Прислуги-домохозяйки! – фыркнул Зяма. – Еду готовит, посуду моет, уборкой занимается…
– Уборку тут горничные делают, – возразила Трошкина. – А кто у них занимается клинингом там, в их Ленобласти, мы знать не можем, не фантазируй.
– А я и не фантазирую, – обиделся Зяма. – Вчера сам видел, как Петрович этот их машину пылесосил как заведенный. А его мадам потом пришла, в салон сунулась, вылезла, вот так держа какую-то крошку. – Он артистично показал, как мадам брезгливо держала найденное двумя пальчиками, – и как начала его, беднягу, костерить. Мол, вечно он только грязь развозит, неумеха, черт безрукий… Чистюля такая!
– Ну, чистюлю, похоже, бог наказал, – хмыкнула мамуля. – Послал ей кару прямо в душевую!
– Так я не поняла, змея Лисуню цапнула или нет? – спросила я.
– Никто ее не цапал, сама упала и головой ударилась, – ответил папуля. – Видать, поскользнулась на мокром полу…
– Или на змее, – зловеще подсказала Трошкина.
– Судя по тому, как она дико орала, Лисуня змею увидела, – припомнила я и поежилась.
– Еще чаю? – предложил заботливый папуля.
Мы выпили еще по чашечке и наконец разбрелись по комнатам – спать.
Проснулась я слишком рано и не так, как хотелось бы. Дениса, в крепких объятиях которого приятно понежиться на рассвете теплого ясного дня, рядом не было.
Я выбралась из постели, влезла в шорты и майку и, тихо-тихо прокравшись по коридору вдоль дверей, за которыми посапывали и похрапывали родные и близкие, вышла на крыльцо.
Солнце еще толком не показалось – розовым колобком продиралось сквозь чащу леса. В саду чирикали, свистели, заливались птички, названий которых я не знаю, жужжали пчелки, а с улицы, отделенной от меня стеной соседнего дома, доносились приглушенные голоса. Кто и о чем говорит, было не разобрать.
Я прошла через пустую летнюю кухню и приоткрыла заднюю дверь, которой обычно пользуются, чтобы занести что-то с улицы – например, пакеты с продуктами, привезенные из супермаркета в соседнем селе. У нашей хозяйки просторный участок со входами-выходами на все четыре стороны. Есть основная дверь, есть черный ход из кухни, ворота в боковой проезд, калитка в лес… Можно прокладывать маршруты исходя их того, какой удобнее.
Под забором дома напротив стояла машина питерских. Под навесом открытого багажника кто-то копошился. Я решила, что это подходящий случай справиться о здоровье Лисуни Олеговны, и подошла к чужому автомобилю.
К чужому – ключевое слово, потому что копался в его багажнике не Петрович, как я ожидала, а капитан Кулебякин!
– Что ты делаешь? – удивилась я.
– Тс-с-с! Не мешай. – Денис оглянулся на меня, вынырнул из багажника и закрыл его, явно постаравшись сделать это бесшумно. – А впрочем, раз уж ты здесь, помоги.
– Как? – не поняла я. – Чем?
– Постой на стреме. – Милый кивнул на металлическую дверь, которой пользуются для входа во двор и хозяева, и гости. – Посигналь, если их увидишь.
– Кого? – спросила я, уже открыв ту самую дверь.
– Петровича с подругой. Все, иди, не отвлекай меня! – Милый ловко и бесшумно открыл дверь машины и в глубоком поклоне сунулся в салон чужого авто.
Продолжать что-то уточнять, когда собеседник находится в такой позиции, было глупо. Я решила, что сделаю это позже, вошла во двор, мягко прикрыла за собой стальную дверь и встала за шпалерой виноградника так, чтобы меня не видно было со двора. При этом прекрасно просматривалась дорожка, ведущая к наружной двери. Не вся, только от угла ближайшего дома, но это метров десять, я успела бы посигналить Денису.
Игнорируя поющих птичек и жужжащих пчелок, я пыталась уловить звуки человеческой речи и производимые людьми шумы. Получилось: расслышала стук прикрытой двери, ровное тарахтение колесиков и приближающиеся шаги. Отпрыгнула к калитке, посемафорила Денису, снова спряталась за шпалерой.
Мимо один за другим прошли бородач и Анна, она катила чемодан, он – сразу два. «Свой и Лисунин», – поняла я.