Летние расследования

Я подобралась к окошку и убедилась, что бородач неточно выразился: проем надежно закрывала не простая сетка – металлическая. Вроде той, из которой делают кухонные ситечки. Эту, надо полагать, установили в борьбе с комарами, которые в курортной местности на редкость приставучи и кусучи. За туманной завесой пара и частой серой сеткой, дополнительно усиленной паутиной, заляпанной трупами отчаянно кидавшихся на амбразуру кровососов и кое-где заржавевшей, разглядеть происходящее внутри не представлялось возможным.

Впрочем, там вроде бы уже ничего и не происходило. Лисуня замолчала и не выдавала своего присутствия ни звуком, ни движением. Только дождик включенного душа уютно шуршал. Это пугало еще больше, чем дикий крик.

Я вернулась к двери – и как раз вовремя. Бородач ее победил, забив в щель у косяка кривулю железной ручки и использовав ту как рычаг. Что-то хрустнуло – наверное, накинутый изнутри крючок, – и дверь открылась.

На выщербленной метлахской плитке некрасиво лежала голая мокрая женщина. Она не шевелилась, а вот ее длинные волосы, разметавшиеся мокрыми лентами, в натекшей на полу луже волновались, как живые. Мне показалось, что одна из прядей устремилась к выходу. Я машинально отпрыгнула и успела понять: не показалось!

Блестящий черный ручеек зигзагом скользнул за порог и потерялся в траве.

Вот тут и я заорала.

Веки поднялись, как театральный занавес, – интригующе медленно.

– Очнулась? – Мамуля потянулась похлопать меня по щекам, но вовремя сообразила, что в руке у нее ломик, а с ним скорее получится усыпить, чем пробудить. – Давай, Дюша, вставай! Не время валяться в обмороке.

– Что, родина в опасности? – съязвила я, садясь на травке.

– Нет, просто пропустишь все самое интересное. – Наша писательница терпеть не могла дыр в сюжете.

– Поднимайся, Инка, – меня потянула вверх Трошкина.

– А где инфант? – спросила я ее.

– Уснул.

– Уснул?! – не поверила я.

– Да, а что? Тихо же стало. – Подруга развернула меня лицом к душевой, которая уже была пуста.

– А где все? – спросила я, озираясь в недоумении.

Первый акт Марлезонского балета с воплями и плясками в душевой и вокруг нее явно закончился. Во дворе было не только тихо, но и пусто.

– Там. – Алка мотнула головой.

Я сориентировалась, прислушалась и с ускорением пошла в указанном направлении.

Все были за воротами, на дороге. Реально все: даже пропустившие первый акт папуля, Денис и Зяма. А вот Лисуня, бородач и их подруга блистали своим отсутствием.

Я встала на цыпочки, глянула поверх голов столпившихся у дороги временных обитателей гостевого дома и увидела, что они провожают печальными взглядами отъезжающий кортеж. Первой катила «Скорая», за ней верным хвостиком – машина, на которой прибыли питерские.

– Лисуню повезли, – объяснила мне Алка.

– Как она? – спросила я.

– Как ты? – меня заметил Кулебякин.

Его вопрос был, бесспорно, важнее.

– Нормально, – я непроизвольно потерла плечо – ушиблась, когда свалилась. – Только испугалась. Боюсь змеюк, ничего не могу с собой поделать.

– Змеюки тут при чем? Или это ты так Лисуню определяешь? – К нам присоединилась мамуля.

– Да, милой дамой эту особу не назовешь. – Семейную группу пополнил папуля.

– Фу, как нехорошо, женщина при смерти, а вы о ней плохое говорите! – пристыдила нас бабуля.

– А, так она еще живая? – Я приятно удивилась. – Думала, гадюки смертельно ядовиты, цапнет – и все, поминай, как звали.

– Стоп. – Денис внимательно посмотрел на меня, и я отметила, что выражение его лица неуловимо изменилось: включился режим опера. – Повторю уже прозвучавший вопрос: при чем тут гадюка?

– А разве это не она ее? Там, в душевой? – Я качнула головой, указывая на место действия.

– В душевой была гадюка?! – шокировалась Трошкина.

– Я видела, как она выползла, – передернулась я.

– Шипя? – с неожиданным интересом уточнила мамуля. – Как у Пушкина?

– У Пушкина в душевой была змея? – Я снова ощутила головокружение.

– Дюша! Это же классика, ты что, забыла? – огорчилась наша писательница. – У Пушкина была «Песнь о Вещем Олеге»!

– «Из мертвой главы гробовая змея, шипя, между тем выползала», – процитировала Трошкина, которая в школе была отличницей.

– Змея, значит, – задумчиво повторил капитан Кулебякин. – Интересно, как она туда попала?

Он отделился от нашей дружной компании и пошел во двор. Я поспешила за ним, догнала и доложила:

– У сетки, закрывающей окошко, загнут угол!

– До того окошка от земли метра два, – напомнил милый.

– Так змеи же ползучие! А камень стен шершавый…

– Еще она могла сначала на дерево заползти, потом с ветки на крышу перебраться, потом на стену, и уже после в окно. – Мамуля, писательница наша, уже сочинила весь сюжет. А, нет, не весь: она остановилась, задумалась вслух: – Только зачем змея полезла в душевую? Что ее туда привлекло?

Мамуля оглянулась. Подоспевшая бабуля, поймав ее вопросительный взгляд, закивала:

– Сейчас я тебе все расскажу, я про змей много знаю.

Бабуля много лет преподавала школьникам биологию.

– Так, предлагаю поговорить за чаем, – не отстал от каравана папуля. – Заварю мятный, он хорошо снимает стресс. Идите все за стол.

Я послушно изменила курс. По пути зацепила под локоть Трошкину, вставшую столбом.

– Не уверена, что наш стресс снимется, если мы будем пить мятный чай под разговоры о змеях, – поделилась своими сомнениями подруга.