Быть Человеком
Наталия Грамацкая
В наш просвещённый век мы так много знаем обо всём и обо всех. Однако, знаем ли мы себя? На этот вопрос герои книги смогли ответить лишь оказавшись в пустыне после падения вертолёта, на котором они надеялись совершить приятное путешествие. Никаких метеокатаклизмов, ни поломок в двигателе, ни ошибки пилота. Был ясный солнечный день, и ничто не предвещало беды.
Предисловие
«…Ах, люди, люди!..»
Михаил Булгаков. 'Собачье сердце'
В психологии известен так называемый эффект свидетеля, характерный для поведения людей, оказавшихся на месте чрезвычайной ситуации (ДТП, преступления и т. д.). Установлено, что вероятность того, что кто-нибудь из очевидцев начнёт помогать пострадавшему, тем меньше, чем большее количество людей будет пассивно наблюдать за происходящим. В данном случае каждый из свидетелей считает, что помочь жертве должен не он, а кто-то другой. Кроме того, играет роль, так называемая, групповая сплочённость, когда люди предпочитают доверяться мнению большинства и распределять таким образом ответственность за происходящее на всех членов группы. Итак, мы испытываем потребность быть «за одно» с большинством, однако, не то, чтобы хотим этого, а скорее запрограммированы на данный способ поведения. Ещё до своего рождения мы подписываем общественный договор. Нас будут воспитывать родители, уже принявшие его «с молоком матери», общество, требующее выполнение принятых правил общежития. Если даже в будущем наши убеждения изменятся, они, вероятнее всего, поменяются в том же направлении, в каком поменяло их большинство. В итоге, планета, нас приютившая, тонет в наших отходах; а вместо спасательного пояса на ней – пояс смертника, заправленный нами оружием массового поражения. В итоге, следуя принципам групповой сплочённости и диффузии ответственности, мы все, вольно или невольно, становимся соучастниками преступлений против собственной земли и против друг друга. Есть ли выход из плена человеческой природы? Об этом автор попытался поразмышлять со своими героями, ясно осознавая, что тема эта вечная, и поставить в ней точку, вероятнее всего, не удастся никогда.
Глава I
«Всё возвращается на круги своя», и даже самая длинная, самая тёмная ночь заканчивается. Почему? Потому что восходит солнце. Оно приходит ко всем: к ясеню за окном, к одуванчику у его подножья, в синичье гнездо на его ветке. Пришло солнце в этот день и в комнату Максима. Пошелестело занавесками, поскрипело паркетными блоками, коснулось гитарной струны и принялось за уборку. Оно смыло чернильный мрак со ста пятидесяти книг на антресолях, с одной, лежащей на письменном столе и смотрящей в потолок длинным заголовком «Квантовая Электродинамика Фейнмана», с экрана и клавиатуры компьютера, с ночной одноглазой лампы, глядящей тускло и устало; помыло стены, пол, разбросанные на полу бумажные листы, тетради, носки и многое другое и, наконец, подошло к хозяину комнаты. Он был одет в светлые сатиновые брюки и клетчатую кофту и лежал на коротком диване, поджав ноги. Солнце вздохнуло.
– Опять уснул под утро и снова, не раздеваясь. Ну, разве это сон?
Оно умыло прозрачным, тёплым светом лицо спящего, погладило его стриженную «под ёжик» голову, поцеловало в лоб, затем в нос и включило будильник. Комната наполнилась птичьим щебетом, ворчанием машин, тявканьем собак, тянущих своих зевающих владельцев к влажным от росы газонам. Ресницы Максима вздрогнули. Сквозь этот сливающийся в одну, давно знакомую музыку звон он услышал тихое, ласковое – «С добрым утром, сынок!» – Откуда, из каких неразгаданных, тайных глубин приходил этот голос матери вот уже шестнадцать лет с тех пор, как её не стало, он не знал.
Спустя примерно час Максим сидел за столиком кафе, где спасался уже не раз от голодных колик в животе. Он не нашёл ничего съедобного ни в своём холодильнике, ни на полках кухонных шкафов. Купленный два дня назад «Завтрак туриста» (так он называл все полуфабрикаты) выглядел подозрительно и Максим решил не рисковать. Он был нужен себе сегодня особенно здоровым, потому что идея, пришедшая ночью требовала быть проверенной. Максим планировал заехать в институт и с рассеянным видом торопливо жевал морковные котлеты с фасолевым соусом (или, быть может, фасолевые с морковным?). Он решительно не помнил, что с чем, однако, чувствовал, что то, что он ел, проясняло мало по малу его ещё не проснувшийся разум. Вдруг чья-то рука легла на его плечо.
– Макс, дружище! – Прозвучал низкий, с хрипотцой мужской голос.
Максим вздрогнул от неожиданности и повернул голову в сторону говорящего. Рядом с ним стоял невысокого роста, грузный мужчина, лет сорока – сорока пяти. Его костюм из светлой лёгкой ткани дыбился и холмился, как бы подчёркивая масштабность обладателя его и отрицая все прямые линии и строгие пропорции.
– Не узнаешь? – Полное веснушчатое лицо незнакомца расплылось в добродушной улыбке. – Ну, я не в обиде. Меня многие не узнают! Егора Петрова помнишь?! Однокашника своего?!
Максим почувствовал неловкость. Он пристально посмотрел на мужчину, пытаясь узнать в этом лысом, крупном господине худенького рыжего и очень веселого юношу-Егора, которого все называли Рыжиком.
– Выцвел маленько! Знаю! Полысел, потолстел. В общем, солидным стал – Мужчина рассмеялся, издавая глухие, низкие звуки, похожие на раскаты грома. – А в душе я все тот же! – Продолжил он, радостно улыбаясь. – И всё помню, как будто вчера было. Я с твоего позволения присяду. – Он, кряхтя, опустился в кресло. – А я тебя сразу узнал, хоть ты и спрятался под бородой. Только глянул и сразу узнал, словно чутьём каким. А ты возмужал. Этакий возрастной шарм приобрел. В общем, похорошел! – Толстый господин посмотрел на Максима долгим умильным взглядом, каким, возможно, мать смотрит на любимое дитя. – А помнишь, как ты помогал мне сдавать зачеты по физике? Если бы не ты, Макс, я бы вечным студентом был.
Чем больше Максим смотрел на мужчину, тем больше находил сходство с образом, оставшемся воспоминаниях. Глаза, улыбка, интонации. Веселого, добродушного Егора любили все – и учителя, и ученики. Он был звездой школьного театра, бессменным режиссёром и ведущим всех самых несерьёзных студенческих проектов.
– Прости, Егор, не узнал. – Сконфуженно произнес Максим – Столько лет не виделись. Лет двадцать, наверное.
– Больше, – Мужчина ещё более оживился, – а я, представь, всё помню: и самодеятельность нашу, и, как футбол гоняли, и брюки клёш, и стрижки в стиле Beatles, и скрип перьевых ручек на уроке русского языка и литературы. Что ты улыбаешься? Современные перья так не скрипят, я много их перепробовал. Всё как-то насыщеннее было в те времена, ярче: звуки – благозвучнее, краски – красочнее, друзья – дружнее, женщины – женственнее. Отчего? Неужели только потому, что мы моложе были? Или, быть может, мир выцвел? Как думаешь?
– Думаю, и то, и другое. – Задумчиво произнёс Максим.
– Ну, рассказывай. Как ты? – Продолжал неожиданный гость из прошлого. – Уверен, по-прежнему служишь Его Величеству Физике!
– Да, – Максим вяло улыбнулся. – Ей, и только ей.
– Ну, и какие идеи беспокоят твою гениальную голову? Ты, я помню, был непримиримым критиком теории относительности?
Максим замешкался, пытаясь сосредоточиться и понять, как пережить то, что неожиданно на него свалилось.
– Ну, же! Какие новости, Макс! – Нетерпеливо повторил Егор.
– Прости, почти не спал сегодня. – Заговорил Максим, будто очнувшись. – А голову мою не хвали, не заслуживает. Эйнштейн гений, однако, это не мешает быть с ним не согласным. Не во всём, конечно; но в части постулатов его я вижу много противоречий.
– Молодец, правильно! – Егор одобрительно кивнул. – Сила авторитета – страшная сила, как монумент с вечным огнём на проезжей части. Подъедет искатель истины, затормозит, цветы возложит и обратно пилит. А ты не сдавайся и голову свою не ругай! Великих людей, Макс, признанных при жизни, раз, два и обчёлся. Мдаа. – Егор запнулся. – Неудачно как-то я мысль свою выразил. Но это неважно! Главное, я в тебя верю! – Он откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди «крестом». – Женат? Дети?
– Нет. – Прервал его Максим тоном, отрицающим не только перечисленное, но и возможность развития данной темы. – Ты – как? – Добавил он поспешно, укрепляя обозначенное «нет».
– Я женат вот уже восемь лет, братец. Имею двоих детей! Мальчики – семь и пять лет! Я бы без них со скуки помер! Они, знаешь, как солнечные зайчики! Помнишь, как в детстве? Утром просыпаешься, а потолок и стены твоей комнаты, которые ты видишь каждый день, усыпаны волшебными огоньками! – Егор устремил свой восторженный взгляд к потолку ресторана и выразительно взмахнул рукой.
– А ты по-прежнему – поэт и артист. Я помню, в тебе все видели будущую звезду театра и кино.
– Пытался я звездою стать. Но. У меня в то время ни денег не было, ни обольстительной внешности. Да, и таланта, вероятно, тоже. Я, Макс, в купцы подался, в деловые люди, так сейчас это называется. Нет! – Воскликнул Егор, ещё более просияв раскрасневшимся лицом. – Ты представляешь? Я в Берг приехал на два дня, и в первый же день тебя встретил! Это удивительно! Это. Это непременно надо отметить! – Егор улыбнулся подошедшему официанту. – Нам, уважаемый, – он, посмотрел на Максима – Ты что предпочитаешь? Водку? Коньяк?
– Сок. – Категоричным тоном произнес Максим и провёл правой ладонью по голове. Этот навязчивый жест он совершал всякий раз, когда на него сваливались неожиданные проблемы.
– Ну, тогда вино, красное сухое. Это же компот! – Егор выразительно посмотрел на друга, но взгляд Максима, вероятно, убедил его, что уговоры бессмысленны. – Ээх! Под корень рубишь ты меня, старик. – Пробубнил он с расстроенным видом и взял в руки меню. Быстро просмотрев его, Егор устремил на официанта взгляд, полный энтузиазма и решимости. Затем, не спеша, с выражением величайшего удовольствия на лице он заказал по меньшей мере наименований восемь – десять. Каждое блюдо называлось им в уменьшительно-ласкательной форме – «огурчики», «блинчики», «винцо», «водочка» и т. д. Огонь, который ещё пять минут назад сиял в серо-зелёных глазах Максима, уже еле теплился. Взгляд его бесцельно блуждал по полупустому залу, по столикам, наряженным в белоснежные скатерти, с бантиками цветов на макушках ожидающих гостей. Когда, наконец, Егор перечислил все, что желал видеть на своем столе, и официант удалился, он с облегчением вздохнул, вытащил из кармана большой в синюю клеточку носовой платок и стал усердно вытирать им все части своей большой, лишенной растительности головы.
– Уф. Аж вспотел от волнения. Ресторанное меню для меня – величайшее испытание! Признаюсь, я бы сейчас съел все, что перечислено в этой чудесной книжице! «Бирюльки с яблоками и вишней», «Клортики с сыром»! Это ж надо такое придумать! Ведь как ласкает слух! А слюну как гонит! – Егор с решительным видом закрыл меню. – Ну его! От греха подальше! – Он посмотрел в ту сторону, куда ушел официант. Взгляд его выражал крайнюю степень нетерпения. – Вот так всякий раз жду, волнуюсь, потею. Как на первом свидании. Бирюльки с яблоками и вишней. В следующий раз непременно попробую. – Широкое лицо Егора расплылось в улыбке. – Щщаас мы с тобой отметим нашу встречу! Зря, Макс, ты от водочки отказался. Зря! Такого удовольствия себя лишаешь! Хорошая водка, она, как хорошая песня, волнует душу, располагает к раздумьям. Я выпить очень люблю. Да, и поесть люблю! Ну, ты это и так заметил. – Он хлопнул себя по объемному животу. – И курю я. – Егор замолчал, глядя восторженным взглядом на ноги проходящей мимо дамы. – И женщин люблю. В общем, – он махнул рукой, – список моих пороков слишком велик. А вот и водочка! И закусочка! – Егор потер ладонь об ладонь, увидев подходящего к столику официанта. – Приступим! – Он наполнил свою рюмку водкой, апельсиновым соком фужер Максима и с сияющим видом произнес. – Спустя два десятка лет, в этом огромном и непредсказуемом мире наши пути пересеклись. Я уверен, что это не случайно! За встречу! – Егор поднес рюмку ко рту, запрокинув голову, решительно вылил всё содержимое и положил в рот пару соленых огурчиков. Затем туда же отправились три блинчика с мясом, два с капустой и два с грибами. Проглотив последний блин, он вытер салфеткой рот и с удивлением посмотрел на Максима, не спеша жующего творог с фруктовым салатом. – Ты мужественный человек, Макс. Ээх! Мне рядом с тобой неловко за свои порочные наклонности!.. А, между тем, – в глазах его зажглись лукавые огоньки, – именно пороки вдохновляют человека на разного рода подвиги – научные открытия, изобретения. Большинство из них продиктованы элементарной ленью, стремлением облегчить свою жизнь – меньше двигаться, меньше думать. А стремление к власти, к обогащению? Это ж – величайший допинг для человеческого разума!
– Я думаю, ты преувеличиваешь роль, как ты выразился, пороков. – Вяло, без энтузиазма возразил Максим. – Познание, на мой взгляд, прежде всего интересно.
– Я не преувеличиваю, Макс, так как имею в виду в меньшей степени конкретных людей. Я имею в виду общество, которое использует научные открытия и прочие плоды человеческого разума. Кроме того, – Егор поднял указательный палец правой руки, – не забывай, что пороки – главные потребители большей части всего, что производится в современном обществе! Все, что пожирается, пьется, выкуривается, все, что тешит наши нездоровые тела и души, все чрезвычайно востребовано именно благодаря порокам! Они, как ненасытный желудок общественного организма, который постоянно требуя пищи, заставляет это общество «шевелить мозгами», думая о том, чем подавить чувство голода. Результатом этих размышлений и является большинство научных открытий. Так вот, теперь ответь – можно ли прожить без желудка? Для меня лично, – Егор погладил себя по животу. – Этот вопрос не вызывает сомнений! Мало того, что этот важнейший орган, как показала жизнь, стимулирует умственные способности! Я по себе знаю, что на голодный желудок мне всегда гениальные идеи приходят. Но, самое главное! Желудок этот, слава Богу, не черная дыра! В него вот блинок бросил. И он, этот блинок, не исчез! А отложился в разных местах. Так и пороки, Макс. Прикармливая их, общественный организм получает уйму полезных для него веществ, таких, как деньги, власть. Потому этому организму пороки ой как необходимы! Представь, если они исчезнут! Заглохнет все! Некому будет жрать, пить, курить. Некого будет лечить, развлекать, соблазнять. Ты представляешь? – Егор выразительным взглядом посмотрел на Максима. – Это же бедствие мирового масштаба! Колоссальное количество людей, я думаю, две третьих человечества, останется не у дел! Даже наука потеряет былое значение. И физика, мой друг, не исключение. Чем, скажи, ученые мужи руководствовались, создавая ядерное оружие? Уверен – не любовью к человечеству!
– Физика, Егор, это не только ядерное оружие. Это – бесконечно больше, так что, если случится невероятное, и люди станут разумнее и добрее, то им будет, чем заниматься.
– Все, что ты перечислил, это же – капля в море! – Егор эмоционально взмахнул рукой и коснулся графина с водкой. Графин покачнулся, но выстоял. – Военная промышленность, вино-водочная, табачная, производство и продажа лекарственных препаратов, индустрия горячих развлечений – игорные заведения, публичные дома и т. д. Вот, где крутятся самые большие деньги, где задействованы самое большое количество человеческих мозгов и рук! А властные структуры, органы правопорядка? В них тоже отпадет необходимость!
– Было бы здорово, – прервал Егора Максим, – но, к сожалению, из области фантастики.
– Возможно. Однако, я не буду так категоричен, как ты. – Егор махнул рукой официанту. – Блинчиков хочу еще, – Сообщил он Максиму. – Тебе заказать? – Максим отрицательно покачал головой. – Блинчиков с мясом, уважаемый! Одну. Нет – две порции! И, как их? – Егор взял в руки меню и стал торопливо листать его. – «Рульки»? «Крульки»? Черт, где же они?.. А вот! «Бирюльки с яблоками и вишней»! – Воскликнул он радостно. – Две порции!.. Попробуем! – Егор подмигнул Максиму. – Кстати, о блинчиках! Ты знаешь, кто творит лучшие блины на свете?
Максим отрицательно помотал головой.
– Моя тёща! – Торжествуя, сообщил Егор. Как-нибудь непременно съездим с тобой к ней в гости! Я у неё каждую неделю бываю. Так вот, – С воодушевлением продолжил он, – о чем я хотел сказать?
– Говорил о грядущей массовой безработице. О чем хотел сказать, не знаю.
– Старею, Макс, глупею. – Егор нахмурил брови, пытаясь сосредоточиться. – О безработице?.. Ну да! Так вот, мало того, что наш брат вообще по природе существо слабое, легко впадающее в зависимость от разного рода соблазнов, да еще и условия, в которых живет современный человек способствуют возникновению этих зависимостей. Людей намеренно втягивают в разного рода мании. Почему? Потому что это очень выгодно! Это деньги, как я уже говорил, и власть, несомненно! Зависимыми, слабыми созданиями легче управлять. А Бентом, уважаемый английский философ, между прочим, считал, что в справедливом государстве должен соблюдаться принцип наибольшего счастья наибольшего числа индивидуумов. Кстати, что такое «большее счастье, меньшее». Как его измерить? В чём? В граммах, килограммах? – Егор проткнул вилкой кусок свиной отбивной, поднял его, покрутил перед носом, а затем устремил оценивающий взгляд в тарелку Максима. – Без всяких сомнений, моё счастье в настоящий момент больше твоего. Что ты скажешь на этот счёт?
– Прежде всего, я не вижу смысла отделять государство от людей. – Ответил Максим, переводя рассеянный взгляд со стола, перегруженного тарелками на Егора, а затем обратно. – Человеческое общество, на мой взгляд, единый организм. Не думаю, что верно искать причину его болезни лишь в структурах власти. Что касается счастья. Массовые кровавые зрелища в древнем Риме (гладиаторские бои, казни, пытки, кормление диких животных живыми людьми) пользовались большой популярностью и собирали огромное количество людей. Вероятно, эти развлечения приумножали их счастье.
– Ух. – Егор, морщась, положил вилку. – Не порти мне аппетит. – Дремучие времена. Кривые идеалы. Говорят, мы похорошели. Потребность в массовых кровавых зрелищах теперь удовлетворяет кинематограф, СМИ, индустрии развлечений для детей и подростков. Поразительный прогресс, можно сказать, триумф фундаментальных человеческих ценностей!
– Вершиной добродетели в этом мире, думаю, всегда будет выбор в пользу наименьшего зла. Например, быть обычным человеком или идиотом. – Максим улыбнулся слабо и неуверенно, как будто извиняясь за сказанное.
– Идиотом. Как ты, Макс, замахнулся высоко. Сказал бы – беспокойным философом, или, на худой конец, борцом за справедливость. Идиотом стать не каждому дано. Тут особые способности нужны, не от мира сего. Багаж это тяжкий. Какое тут меньшее зло? Всякий князь Мышкин это, друг мой, такой камень в огород человеческих моральных кодексов! Эх. – Егор вздохнул и с грустью посмотрел в тарелку. – А великий британский мыслитель Джон Стюарт Миль, между прочим, говорил: «Лучше быть недовольным человеком, чем счастливой свиньёй.» Вот дилемма!
– Считать себя и считаться человеком намного легче, чем понять, что это такое.
– Ещё сложнее понять, что такое хороший человек. – Егор положил в тарелку Максима блинчик и посмотрел ему в глаза ласковым сияющим взглядом. – Попробуй, не пожалеешь. «Две души живут во мне и обе не в ладу друг с другом.» – Процитировал он. – Великий Гёте заглянул в будущее и увидел гомункулуса. Как тебе эта перспектива?