Оранжевая книга. Фантастический роман в звательном падеже

Оранжевая книга. Фантастический роман в звательном падеже
Наталия Гилярова

Героиня живёт в современной Москве, а герой – на далёкой и прекрасной планете Цитрон. Идеальной планете, полной противоположности Земли. Найдут ли они друг друга? Захочет ли героиня вернуться на счастливую планету, откуда она родом? Книга написана лёгким, воздушным, оранжевым языком.

Оранжевая книга

Фантастический роман в звательном падеже

Наталия Гилярова

Корректор Инна Тимохина

Оформление обложки: "Натюрморт с голубой вазой", Д. П. Штеренберг, 1919 г. (частная коллекция), PD-CC0

© Наталия Гилярова, 2023

ISBN 978-5-0060-5667-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

АПЕЛЬСИНОВЫЙ ГЛОБУС

Географичка считала, что каждый ученик пятого класса должен знать, почему глобус круглый. Глобусы ведь всегда круглые! Одни – поменьше, размером с апельсин, другие – побольше, размером с арбуз. Но круглые – всегда. Географичка рассказала про глобусы в четверг.

А по воскресеньям на полдник обычно давали какой-нибудь фрукт. Светка Курская, одна из пятиклассниц, уложив в пригоршне апельсин, пристально уставилась на него. Она подумала, что апельсин – тоже глобус. Он же круглый! Но апельсин – макет другой планеты, неизвестной географичке. Взглядом Светка попыталась вспахать почву апельсина.

Тамошние жители похожи на людей, но они с оранжевыми круглыми как будто нарисованными щёчками. Они летают, но машут не крыльями, а шляпами с перьями. Шляпы эти похожи на шляпу директрисы Галины Петровны…

Один из апельсиниан, летая, крикнул Светке из-под своих сияющих небес:

– А правда, что у вас на Земле насекомые под названием пауки на своих шляпах носят вуали вместо перьев? И вуалью ловят насекомых под названием мухи, и едят их?

А Светка закричала в ответ:

– Вы там что, ангелы?

А они покачали головами, захохотали – и ответили:

– Мы – люди! Но мы живём на Апельсине! Поэтому нам хорошо и мы летаем!

Жаль, апельсиновый глобус не изучают на уроках географии. Светка знала, что он и совсем ни для чего не пригоден, этот её апельсиновый глобус. И лучше о нём помалкивать.

Она жила в детдоме, и самоё имя её – Светлана – являлось результатом особого изыска легкомысленной, сентиментальной, ражей директрисы Галины Петровны. В детдом Светлана, ещё безымянная, загремела прямо с небес – родителей у неё никогда не было.

Она тогда – никому не ведомый сосунок – была белой и нежной. Белые волосы, брови и ресницы, белое личико, прозрачные глаза. Галина Петровна, сидя на своём рабочем месте, со смаком перебирала сладкие, нежные, пряные имена. Она нарекала девочек Маргаритами, Евангелинами, Ангелинами, Аделаидами, Алевтинами и Каролинами, отыгрываясь за пресность собственного имени. На этот раз её фантазия произвела на свет только Светлану.

Белёсость Светланы всё сильнее уязвляла взгляды. Однако уязвление это не было неприятным. Светлана казалась бела нежной белизною, и даже до умиления персонала, норовившего кто – погладить, кто – ущипнуть. Тем не менее детдомовский доктор отметил в карте, что у ребёнка «синдром альбиноса». При всём том к настоящим альбиносам она не относилась: глаза у неё были очень светло-карими, скорее рыжеватыми, чем красными, и они не боялись белого света. И всё же Светлана казалась слишком светла. А на языке докторов похожесть на что-либо называется «синдромом».

Но, разумеется, все детдомовцы дразнил её альбиносом, всё детство.

Достигнув выпускного возраста, Светлана благополучно перекочевала в общежитие швейного училища, где зажила в комнате вдвоём с одной из однокашниц, Лизой Голубкиной. Им обещали по отдельной квартире, но дом с квартирами ещё не построили. В общежитии и на фабрике Светлану продолжали щипать швеи и мастера – всё за ту же белёсость.

Светлана обитала в мире, где в небе по ночам виднеется рожица Луны, и висит на небесном гвозде привычный, как собственная суповая поварёшка, ковш Большой Медведицы. А среди бессчётного белого мака (попался под клавиши негатив), которым присыпано большое небо над Светкиной планетой, как будто бы нет ничего живого…

ВЕЩЕСТВО КЕФИРА

Она не понимала, зачем Борисандревич пьёт кефир. Каждый день Цветки (которая раньше звалась Светкой) завершался этим мучительным недоумением. Конечно, она бы тоже могла пить кефир. Но она бы, по крайней мере, знала, зачем это делает! Чтобы напитаться любовью. И полный пакет показался бы ей пустым – ведь в нём нет любви. Разве что самая малая неудовлетворяющая капля. А Борисандревичу зачем пить кефир? Его не гложет тоска, ему не нужна любовь…

Цветка бела, бледна, в её лице нет жизни. В организме недостаёт чистого вещества любви. Она ищет недостающее везде. Она подметила, что при некоторых обстоятельствах и пищевой продукт тоже содержит малую толику нужного вещества.

Однажды праздновали Новый год за богатым, покрытым новой белой скатертью столом Борисандревича. Цветку коробило от анекдотов, громогласно провозглашаемых хозяином. Без пяти минут полночь его шумная родня – там была и его бывшая жена с опущенными уголками обветшалых губ, дочь, сыновья, и семьдесят семь братьев, – все они обнаружили надпись «Сделано с любовью» на бутыли «Кетчупа» и стали, хохоча, пускать бутыль по кругу. Родня потешалась – что им любовь! Им нужно другое – кому что: свеженький автомобиль, или живая игрушка-пупс, или удобная клюка, или ферменты в желудке, или порядок в стране… А кому-то просто скучно…

А Цветка почувствовала непустоту слов про любовь на бутыли с «Кетчупом»! Поняла, что бывает толика любви в продуктах. Их цена, и их себестоимость, налоги, наценки – если всё это по-бухгалтерски свести, и не сведётся, получится непонятный зазор – это зазор чьего-то безвозмездного старания. А труд, старание, усердие – сердечное дело, близкое любви.

С тех пор Цветка и пыталась выцедить жизненно необходимое ей вещество из продуктов. Зачастую она, чуть живая бредя домой, заглядывала в похожую на фонарь, горящую в ночи лавку и покупала тот самый «Кетчуп». А вообще-то дом Борисандревича был – полная чаша, и родня для него старалась, закручивала банки, от запасов полки ломились.

Цветка заметила, что бывали банки с вареньем равнодушным, а бывали с вареньем добрым. И огурчики солёные – некоторые жалели её, хрустели, утешали, а другие, аморфные, насмехались – амёбы. Мёд попадался трогательный, его пчелы складывали по крупицам, собирали с душистых сколов лета, и прекрасный. А попадалась липкая дрянь, какая-нибудь патока, подделка – так происходило надругательство над любовью.

Многие одинокие люди, заброшенные старухи, неосознанно ищут в пище любовь. Потерянные женщины болеют булимией и ожирением. Цветка тогда считала себя не потерянной, а ищущей. Она искала любовь. И знала, что если и найдёт это «вещество» в пище, то всё равно слишком мало – для поддержания скудной жизни на час, на полтора, не более. А ей нужна была любовь для всей жизни. И хорошо, если через край – для вечности. Но любовь содержится в слишком избранных продуктах, и в ничтожно малой дозе. И только потому, что она это понимала, не ожирела.

Цветка оставалась крохотной, лёгкой и юркой. Стремительной, как стрелка, – когда по утрам спускалась сперва на лифте с седьмого этажа, потом с девяти ступеней…

А что нужно Борисандревичу в кефире? Ничего. Только сам кефир! Он с удовольствием потягивает и глотает, нежит глотку. И это простое удовольствие недоступно Цветке. Он пьёт кефир на ночь. Тёмный, коричневый, морщинистый – наполняется белым и гладким. Он пьёт кефир со вкусом, толково, как будто знает, что делает. А она – бледная, немощная, и вовсе перечёркнутая усталостью по вечерам, – заполняет себя самым чёрным кофе, и всё равно остаётся призрачной.

Родне Борисандревича недостаёт автомобилей, пупсов, палок, ферментов, порядка – или просто скучно. Лизе Голубкиной нужно выйти замуж. А Цветка испытывает потребность в одном только чистом веществе любви, но нет его в таблице Менделеева!

Ей нужна другая планета в Космосе: целый мир, среда обитания, где всё отлично и специально для людей смонтировано. «Сделано с любовью». Вот она и придумала Апельсин – ещё в детдоме. Такую вот планету. И забыть не может.

Июнь, нежный вечер. Борисандревич пьёт кефир и сладко причмокивает, Цветка, поднявшаяся по девяти ступеням, – кофе, но вкуса у кофе нет. На Цветке яркая летняя одежда, но она не ощущает ни одежды, ни самой себя, как и вкуса кофе. На её бледной коже не оседает пыль бытия. Она – как нарисованная. Ребёнок накалякал её в своем детском альбоме – и сам же перечеркнул – сегодня, как и каждый день. Утром – рисует, вечером – перечёркивает.

Она знает, какой ребёнок перечеркнул её. Тот самый, который щедро разукрасил фигуру Борисандревича и фон для него, расцветил целый лист! Дал ему моторную лодку, тьму родни, и всё, чего он ни пожелает. А ей – ничего, ни капли любви, необходимой для жизни. И один только пустой лист, без фона и красок. Но она сопротивляется вредному ребёнку, пытается ожить, и для этого рыскает в поисках нужного вещества. Она ищет его везде, а не только в продуктах. И для этого каждое утро спускается на лифте, потом с девяти ступеней…

ПРОСТО ЦВЕТ

Оранжевое близко к совершенству. Лисички – оранжевые, и они – неправдоподобны. Вызревают целыми полянками, и червячков от вида их грибной плоти берёт оторопь. Морковь – сладость и яркость в толще земли. Тыква наливается солнечным веществом до чудовищной гипертрофии! Печёная, она источает мёд, как овощная пчела. Цветы календулы целебны. Оранжевые плоды – хурма и апельсины – не культивированы человеком, но и в диком виде неизвестны, потому что они – манна небесная. А невероятные алые ибисы, священные птицы Египта! И огонь – царь веществ, и солнце – царь галактики.

Ещё в детдоме жизнь Цветки смешалась с оранжевым цветом. Не только потому, что по воскресеньям на полдник иногда выдавали апельсин, и она подолгу мечтала, держа его в ладонях и вглядываясь в этот сияющий шарик как в магический шар предсказательниц.

Ещё все детдомовцы носили одинаковые оранжевые курточки. Дети-бродяжки и ничейные дети всегда почему-то именно в таких оранжевых курточках. Ничего более сиротского и вообразить нельзя, чем замызганная оранжевая курточка! А на беспризорнике она ещё и заляпана липкой грязью, и вспорота до потрохов. Но Цветке, на удивление, было тепло и уютно в своей. Если зарыться носом в рукав, можно было увидеть сплошь оранжевый мир-цвет.

И апельсины наряжены в оранжевые пальто с белым бархатным исподом, а их дольки – в прозрачные шелка. Каждая из них начинена колбочками, полными нектара, а у пупа фрукта теснятся особенно нежные дольки-младенцы… Жизнь на апельсине прекрасна. Апельсин – планета любви. Апельсиниане совершенны.

Когда другие воспитанницы стали ярко красить губы, рассказывать похабные анекдоты и хохотать вымученным баском, Цветка начала тосковать по одному из апельсиниан, своему наречённому. Она тосковала по нему так, что считала минуты. Этот апельсинианин – лёгкий, летучий, вдохновенный, любящий, ничего о тяжести земли не знающий…

СУМАСШЕДШИЙ БОРИСАНДРЕВИЧ

На улицах распласталось и потихоньку кисло воскресенье, как кремовая прослойка между коржами – противная, вязкая, торжественная и пустая. Борисандревич приготовил торт. Он любил творить вещи, и вещи удавались ему. Они происходили из его рук, как из рукавов фокусника. Как будто он держал два рога изобилия – в каждой руке по рогу.

Борисандревич – осанистый, самоуверенный человек. Он снимался в рекламе внедорожника «Хаммер». Большие крепкие руки на руле, твёрдый взгляд вдаль. Он ничего не сказал, просто проехал мимо, даже не помахал рукой из окошка. Ему указывали путь два дорожных знака одновременно – зелёный круг светофора и сияющий круг солнца прямо над светофором.