Сумерки царей

Когда-то я отрезал ему язык. Зачем? Язык – это враг, а для чего человеку нужен такой заклятый враг?

Пафнутий корчит гримасы.

Все правильно. Я потерял сознание и пролежал так всю ночь.

Но теперь мне лучше.

Ради слуги, я – царь Верхнего и Нижнего Кемета, воплощение бога на земле, выучил язык немых. Он единственный смертный во всем моем царстве, для которого я готов что-то сделать.

Жестами я даю понять Пафнутию, чтобы вечером он собрал совет, а сейчас привел лекаря.

Он уходит. И в моих покоях наступает тревожная тишина.

У меня нет желания читать донесения тайной службы, я все знаю: готовится заговор. Я чувствую это кожей.

Несколько свертков папируса лежат на столике из слоновой кости. Они испещрены иероглифами. В них имена предателей. Я всегда окружен врагами, каждое мгновение.

Но кара моя настигнет всех в любом случае – буду я жив или, может быть, мертв. И тот, кто это понял, уже давно покинул пределы моего царства.

Я долго лежу без сна. Ведь мне некуда торопиться.

Это молодые спешат уснуть, чтобы на рассвете, с обновленными силами встретить новый день жизни. Но для чего? Видимо я старею, раз не чувствую смыслов. А может быть, смертные сны Анубиса притупляют мой вкус к грядущему?

Я прислушиваюсь к шелесту финиковых пальм за окном, к пению цикад, к ночной жизни царского сада, такого же древнего, как и моя земля.

Мне нравиться быть одиноким ночью. Я предоставлен сам себе.

Глупцы те, кто считают, что цари всегда предоставлены сами себе.

Ложь.

Только ночью мы можем позволить себе быть самими собою. Это наше время. И наша царская роскошь.

В рассветных сумерках проступают настенные росписи. Очень хорошо видна моя боевая колесница, немного выше, над ней, – корона, а в зияющей темноте между ними – я. Как всегда – невидимый и одинокий. Уже не первый рассвет я смотрю на эту роспись и все никак не могу понять, что тянет меня в эту пустоту?

Потом я сознаю, что сегодня ночью дыхание Анубиса могло коснуться меня.

Но странно, я почему-то уже не чувствую страха.

Может потому, что вчера, мои последние мысли были об отце. Мне всегда становится спокойнее, когда я думаю о нем.

Ведь пророчество не сбылось.

Победил я.

Я стал фараоном.

Теперь бог я, а не отец.

Он умер страшно. В муках.

Но ведь иначе я и не смог бы занять трон.

Его тело забальзамировали и со всеми почестями похоронили. Он в Долине Царей, как и подобает любимому отцу и сыну Ра. Его гробница находится в пирамиде, которую строили двадцать разливов Нила. Ровно половину его жизни.

Я тихо улыбаюсь.

Тому, кто подобное не пережил, не понять моей радости.

Я слышу чьи-то шаги. Идут двое.

Это Пафнутий вернулся с лекарем.

Меня осматривают, ощупывают.

Долго расспрашивают.

Я отвечаю с трудом. Но отвечаю.

Я чувствую себя гораздо лучше и сильнее, чем вчера.

Неужели я выздоравливаю?

День прошел хорошо. Я немного поел, не без помощи Пафнутия конечно. Мой славный Пафнутий понимает, как это оскорбляет меня, поэтому и убеждает всех, что я делаю все сам. Те, кто находятся сейчас за моими покоями, не верят, что я умираю.

Они верят тому, что фараон вскоре поправится и вновь начнется прежняя жизнь.

Они все жаждут прежней жизни. Спокойной и размеренной. Люди боятся перемен, потому что никогда не знают, что последует за ними: благоденствие или разрушение.

Ведь они не боги, всего лишь люди.

И я прощаю им эту слабость.

Лишь бы слабость не переросла в слепую силу, а затем в могущество. Ибо очень часто, могущество происходит из слабости одного и невежества другого.

Эти мысли утомляют меня.

Никогда так много не думаешь, как во время болезни или перед кончиной.

У меня закрываются глаза.

Когда я проснулся, был уже вечер.

Я приказываю вынести себя на террасу.

Мое лицо обдувает теплый южный ветер.

Все небо залито сияющим с переливами пурпурным светом.