Изменить/оставить

– А монетка при чём? – не понял Коля.

– Так это же она меня вернула за шапкой. Очень удобно. Не надо лишний раз на лифте ездить. Но вообще, я уже успела испугаться, что монетка не работает. Например, голову она мне наотрез отказалась лечить. И миллион долларов не дала, хотя я так просила. Не золотая рыбка, в общем. А твои успехи как? Дописал?

– Мои успехи меркнут по сравнению с твоими приключениями.

– Нет никаких особых приключений. Пока. Но я продолжаю наблюдения. Дописал, спрашиваю?

– Не дописал. Хотя очень старался. Спать не ложился. После пива ночные тексты даются с трудом. Ты больше ничего волшебного не находила? Желательно такого, что пишет дипломы для бестолковых студентов.

– Находила.

– И молчишь? – Коля оживился.

– Так тебя и находила. Ты и есть это волшебное, которое пишет для бестолковых студентов. И ничего с этого не имеет.

– Ну как «ничего». Кое-что имею всё-таки! – голос в трубке звучал обиженно.

Большие заработки ни ей, ни Коле не грозили. Сколько бы они ни читали про успешный успех, найти зоны для достойного применения своих талантов с одновременной высокой оплатой не получалось.

– Ладно, иди зарабатывай своё «кое-что», а я пойду подумаю, как интегрировать волшебство в свою обыденность, – сказала Аля и отсоединилась, не дав Коле ответить.

6

Аля и Коля дружили больше десяти лет.

Началось всё, когда Аля пришла в новую школу в шестой класс. Мама решила, что школа рядом с домом, в которой дочь проучилась пять лет, не вполне соответствует талантам девочки: не даёт ей раскрыться в полной мере, не находит к ней индивидуальный подход.

Двенадцатилетней Але всего этого не казалось. Ей нравились учителя, особенно математичка Екатерина Андреевна, атласная юбка которой красиво переливалась в солнечных лучах. Аля завороженно смотрела на игру света, пропускала теоретическую часть о процентах, но получала от уроков истинное удовольствие. Перемены уходили на болтовню с подружками. Забравшись на подоконник в рекреации, девочки горячо обсуждали самого красивого мальчика из седьмого класса и разрабатывали план по привлечению его внимания. Они никогда не успевали дойти до обсуждения вопроса, кому же в итоге достанется красавец, каждая, само собой, считала, что ей, и не интересовалась, что думают остальные. Пожалуй, их ждало сильное разочарование, а то и крупная ссора, если бы однажды они решились воплотить план. Но они не решились.

Не решились потому, что Алина мама забрала дочь из школы. Узнав, что в году вышла тройка по математике, она отправилась прямо к директору и, несмотря на жалобные писки дочери, обожавшей математичку и мечтавшей смотреть на её юбку до окончания школы, устроила разнос:

– Кого вы держите в штате? Покажите мне диплом этого педагога, который не может найти подход к ребёнку! Моя дочь не может иметь три по математике. Не может, вы понимаете? Я училась на одни пятёрки. Её дед – профессор. А вы ставите ребёнку три? Вы понимаете, что вы делаете с её психикой?

В то время Аля ещё не понимала, что с её психикой делала мама. Некоторые одноклассники даже завидовали, что мама её защищает, тратит своё время, приходит в школу. Они не знали, как стыдно Але от такой защиты, и не догадывались, что происходит дома. Мама по-хозяйски залезала в Алин рюкзак и доставала тетради. Мама гневно комментировала каждый пример. Мама заставляла переписывать набело, чтобы не было помарок. Мама кричала, если Аля не знала, как решить задачу. Помогала ли мама? Пыталась ли объяснить? Нет. Она требовала, чтобы Аля лучше слушала, внимательнее считала, быстрее думала.

Аля пыталась. Но снова сияла юбка или блестели стразы на джемпере, и объяснения не попадали в Алины уши. Дома она пробовала разобраться сама, но ничего не выходило. Полученные тройки не отражали её знаний в полной мере – тут мама была права. Тройки было много. Аля безнадёжно отстала от программы и имела тройку только благодаря своей любви к красивой блестящей одежде, любви, которую от души разделяла учительница, и по этой причине ставила не два, а три.

Но объяснить маме детали было невозможно. Мамина точка зрения была единственно верной. Мама старше, мама опытней, мама знает, как правильно. А Аля… ну что Аля? До какого-то момента каждая мама самая любимая, красивая, лучшая.

В конце пятого класса мама со скандалом забрала документы из школы и невероятными усилиями устроила Алю в гимназию. Тройка по математике на фоне остальных отлично-хороших отметок прекрасно вписывалась в требования новой школы.

– У девочки явные склонности к литературе, – со знанием дела произнесла завуч, когда впервые увидела Алю.

Откуда она это взяла, девочка не поняла. Да, она читала Незнайку раз десять, пару раз перечитывала книжки про Поллианну. Но она точно не была ребёнком, которому чтение приносило большое удовольствие. Она даже не вела девчачий дневник, как делали её подружки, с которыми жизнь развела её навсегда.

Но склонности к литературе были запротоколированы, и Аля пошла в шестой класс не в джинсовой юбке и джемпере с Микки-Маусом, а в бордово-зелёной шерстяной форме, утверждённой гимназическим уставом. Литры слёз, пролитых в подушку за три летних месяца, маму не смягчили. Никакие уговоры не могли поставить эту женщину в неловкое положение перед университетской подругой, которая организовала перевод девочки в учебное заведение более высокого уровня.

Первого сентября Аля, пытаясь не думать о том, что план по завоеванию теперь уже восьмиклассника, будет обсуждаться без неё, зашла в новый класс. Она храбрилась на линейке на школьном стадионе, но никто не обращал внимания на девочку с двумя косичками и гладиолусами. (Мама считала, что в первый школьный день уместны только гладиолусы.) Позже в классе, стоя у доски и глядя на шумную бордово-зелёную массу, Аля мечтала исчезнуть. Но исчезать мама не велела, а она всегда была послушной дочкой.

– Садитесь скорее. Цветы положите в проход. Ничего с ними не будет. На пол положите. Да, в проход.

Учительница, бойкая женщина лет семидесяти с виду, взяла красивый букет из рук девочки, сидевшей за первой партой, и равнодушно положила его на пол. Девочка только ахнула. Остальные ученики, оглядываясь друг на друга и пожимая плечами, сложили букеты между партами.

Аля крепко прижала к груди гладиолусы. Пусть это не лучшие цветы на свете, но класть их на пол – это как-то… как-то… Она не успела подобрать подходящее слово, потому что учительница, разделавшись с цветами, обратилась к ней.

– Так, девочка, ты новенькая, да? Где-то у меня было записано, как тебя зовут, – она начала перебирать бумаги на столе, как будто нельзя было спросить у Али.

Ещё сильнее захотелось исчезнуть.

– Александра Сергеева, – пискнула она из-за гладиолусов, собрав всю волю в кулак.

Учительница оставила бумаги и внимательно посмотрела на Алю.

– Александра Сергеевна здесь я, – грозно сказала, не отрываясь от бумаг на столе. – Вот, нашла. Что ж. Сергеева Александра. Действительно.

Она задумалась, как будто до этой минуты сомневалась, не соврала ли Аля.

– Значит, никакой Александры нам здесь не надо. Саш и так уже четыре штуки, совершенно невозможно работать, сплошная путаница. Как будто других имён нет. Как же быть… Ладно, садись, мне некогда сейчас об этом думать.

Аля поплелась между рядами, переступая через огромные праздничные букеты, которые накануне выбирали мамы или везли с дач бабушки. Она дошла до свободного места рядом с худеньким мальчиком и, не глядя на него, села, пристроив ненавистные гладиолусы на полу рядом с кроваво-красными георгинами.

Парень ткнул её в бок. Не хватало ещё оказаться за партой с драчуном. Но, повернув голову, она увидела листок, на котором удивительно ровным почерком было написано:

«Я Коля Печорский. Не обращай внимания на АС. Она всегда такая, приходится терпеть».

Аля подняла глаза на учительницу. Что делать, если дома её зовут исключительно Александра? В прошлой школе это ни у кого не вызывало вопросов: Александра и Александра. Может, и удивлялись поначалу, но это уже стёрлось из памяти. Почему Алисе можно быть Алисой, Марине можно, а Александре нельзя?

Аля подвинула к себе листок и написала «спасибо», подумала и дорисовала грустный смайлик.

Сосед взял листок, сложил его и убрал в карман. До конца урока он не сказал ни слова, даже когда Александра Сергеевна обращалась к классу. Аля тоже сидела, не двигаясь. И даже когда прозвенел звонок, она не пошевелилась. И когда учительница, строго глядя на неё через очки, спросила: «И что мне с тобой делать, очередная Саша», она не подняла глаз, не представляя, что нужно ответить человеку, который пытается отнять у тебя имя. На выручку пришёл Коля:

– А пусть она будет Алей?

Так Аля стала Алей. А Коля стал другом.

7

Нынешняя Алина жизнь могла показаться пустой – полдня лежит в кровати, спит до обеда, потом работает с детьми, возвращается домой и снова ложится в кровать. Где же бурная молодость – лучшее время жизни? Но ей нравилось никуда не торопиться, ничем не рисковать, не напрягать себя по пустякам. Она не понимала призывов покинуть зону комфорта. Зачем отказываться от того, что тебе нравится, в надежде, что потом тебе опять понравится? Преодоление себя, победа над своими страхами, покорение новых вершин – зачем, если можно и так жить в удовольствие? Потому что потом ты пожалеешь, что чего-то не сделал? А если пожалеешь, что сделал? Все эти лучезарные «всегда говори да» её не впечатляли.

Она и так всегда говорила да. Маме, учителям, взрослым. Прилежная неконфликтная девочка. Ходит в школу, делает уроки, занимается музыкой. Никогда не спорит, ни на чём не настаивает. Мама решила – Аля сделала. Учительница попросила – Аля согласилась.

Взрослой Але ничего не хотелось. То есть хотелось, чтоб никто не трогал, чтоб никто не торопил, не давал советов. Когда-то давно у неё было столько желаний. Как она мечтала танцевать («Посмотри на себя, какие танцы? Ты и так не успеваешь уроки после музыкалки доделать!»), как мечтала бросить пианино («Приличная девочка должна играть на инструменте. Ты неприличная?»), как хотела покрасить волосы в рыжий («Тоже мне, рыжая бестия! Тебе не пойдёт!»), как ждала концерт группы «Звери» («Сколько-сколько стоит билет? Да ты понимаешь вообще, что на эти деньги можно купить пальто и носить его десять лет!»)

Теперь Аля не мечтала. Даже не могла придумать, как ей использовать монетку. Миллион долларов вот хотела, а дальше её фантазия не шла. Что-то подсказывало Але, что монетка исполняет желания определённого рода, как-то это связано с повторением действия, с дополнительной возможностью выбора. Постояв на улице десять минут, она вернулась домой и залезла обратно под одеяло. Ей хотелось лежать и бездумно листать ленту новостей. Для этого волшебство не нужно. Работай в комфортном графике, не наваливай на себя тысячу лишних обязанностей без необходимости, разреши себе лежать, даже если весь мир будет считать тебя лентяйкой. Кому-то нравится в лесу на лыжах по утрам кататься, а кому-то – зависать в соцсетях. Личное дело каждого. Аля не завидовала картинкам идеальной жизни, она просто не проецировала эти картинки на себя. Как будто ей показывали инопланетян. Она же не могла стать инопланетянкой! Вот и этой подтянутой красавицей, матерью троих детей, отличной женой, великолепной хозяйкой и владелицей успешного бизнеса разом она стать не могла. И вообще понимала, что никто не мог, в жизни так не бывает.

А как бывает? Аля знала только, что не будет так, как было в её детстве. Она не будет класть свою жизнь на воспитание детей, чтобы дети не могли дышать от несвободы, не будет реализовывать свои несбывшиеся мечты через дочку или сына, потому что тогда у них появятся свои несбывшиеся мечты. Она лучше вообще ничего не будет. На всякий случай. Чтобы не разочаровываться. Чтобы не ошибаться.

Но монетка лежала в кармане куртки. И монетка открывала новые горизонты. Ведь если не получится, можно всё отменить. И никто не узнает, что не получилось.