Крыжовенное варенье

– Да. А я ведь не бельмеса в этих делах. Могу вас послушать и похвалить, другого мне не дано. Даже сестра моя, соплюха, та стихи хотя бы пишет. Лишний я тут.

– Митуш, не мели чепухи. Всё же останься как друг. Очень хочу тебя представить. Литература – литературой, а дело правое забывать нельзя. Вот, например, у вас в имении кто управляющий?

Дмитрий неожиданно смутился.

– Август Иванович же. Дедов байстрюк.

– А, дело семейное! – понимающе ухмыльнулся Одоевский. – И как он к людям относится? Сечёт?

– Нет, он не лезет в это. Европейское воспитание, он же немец. Говорит, телесные наказания – это «emotionen», нерациональное, а значит, недостойное в его понимании. Вот мать – та может сгоряча. Но она, надо сказать, и дворянину собственноручно приложить не стесняется, – понизив голос, добавил Митя, непроизвольно потерев щёку.

– Вот! – торжествующе воскликнул Владимир. – Цивилизованный человек не видит разницы между крепостным и свободным человеком!

Митя не вполне понял, кого тот имел в виду – Августа или мать, но на всякий случай согласно покивал.

– Цивилизованный мир стремится к освобождению человека от рабства, это я тебе как товарищ говорю, но даже наше общество философов пока не готово вслух признать это. Боятся! – увлечённо продолжал Одоевский. – А я вот намедни видел кузена, Сашу! Они с Кюхельбекером, Вильгельмом Карловичем, друзья, оказывается. Так вот они оба говорят, что, – Владимир перешёл на шёпот, – есть и другие, более тайные, организации. Чтобы сделаться России республикой, нужны решительные действия. Сашка хочет в этом участвовать, храбрец! Но это всё в Петербурге, конечно – столичные заговоры. У нас, в Москве, всё тихо. Одна сплошная литература, – обыденным тоном заключил он.

Когда снова пришёл Кюхельбекер, Володя отрекомендовал Митю как Дмитрия Николаевича Гончарова, своего друга и очень умного, подающего надежды, студента Московского Университета. Митя стушевался под быстрым, но внимательным взглядом Вильгельма Карловича.

– Очень приятно, буду рад Вас видеть у себя. Уважаю умных молодых людей, так как сам, некоторым образом, преподаю словесность. А вы пишете что-нибудь?

– Нет, извините, – Митя не знал, как представить себя в лучшем свете, – но я люблю читать. Классическую литературу и современных поэтов. Жуковского, Пушкина…

– Ах, Пушкина, – взгляд Кюхельбекера затуманился. – Мы учились с ним в Лицее, – Вильгельм Карлович улыбнулся уголком рта. – Отличный поэт, читайте, дорогой друг.

На том знакомство и свершилось.

К Рождеству Митя, наконец, выбрался домой на несколько дней. Братьев не было – Иван остался на праздники в частном пансионе, где получал образование, а Серёжу, как младшего, отпустили к дедушке. Но как же Дмитрий был удивлён переменами в сёстрах, которых не видел очень давно! Даже маленькая Ташка – уже совсем девица, одиннадцать лет! Ужасно похорошела, выступает, будто взрослая – куда делись порывистость и бег вприпрыжку? Мать с тёткой, Екатериной Ивановной, собрались вывезти сестёр на детский новогодний бал к танцмейстеру Иогелю, с ума сойти! Ладно ещё Катерину, ей уже четырнадцать, но Сашу с Ташей?

– Maman, это даже неприлично, в конце концов! – позволил себе возмутиться Дмитрий. – Натали ещё ребёнок, ей нет и двенадцати, а Иогель принимает с тринадцати лет.

– Ну что ты так печёшься о ней? – Наталья Ивановна вопреки ожиданиям не рассердилась, скорее удивилась вмешательству сына. – Екатерина Ивановна похлопотала за девочек, да и Пётр Андреевич в Наташе души не чает. Лучшая ученица, говорит. Сам звал к себе! В любом случае, туалеты готовы, бал уже послезавтра, и не лезь не в свои дела, mon cher.

Вечером Дмитрий пробрался в детскую сестёр. Те встретили его шумным гомоном, накинулись, затеребили, будто не приветствовали днём в гостиной чопорными полукивками.

– Ну как вы тут без меня? – шуточно отбиваясь, спросил Митя.

– Он ещё спрашивает! – фыркнула Катя. – Как на каторге! Маминька совсем замучала учением, хочет институток из нас сделать. Это вы там, Дмитрий Николаевич, студенческой жизнью наслаждаетесь, а мы тут пашем и молимся!

– Мог бы, между прочим, и почаще приезжать! – поддержала Саша. – От вашего пансиона до нашего дома полчаса неспешной прогулки! Может, отвлёк бы маминьку от нашего воспитания, мы целее бы были.

– Тише, девочки, – громким шёпотом остановила их Таша, вцепившаяся в Митин рукав. – Нина услышит! Митуш, ты садись, мы тебе всё расскажем.

– А что Нина? Уроки же закончились, разве вам нельзя отдыхать?

– Отдыхать-то можно. Но из детской не должно доноситься ни звука после отхода ко сну! – процитировала мать Таша и укоризненно посмотрела на старших сестёр. – Тем более, нельзя жаловаться на жизнь и на ту, которая жизнь нам подарила.

– Да, это точно, – подтвердила Катерина. – Вот, глянь! – она протянула брату лежавший на столе дневник, открыв его на первой странице.

– «Правила жизни», – прочёл он вслух. – «Правило первое: никогда не иметь тайны от той, кого Господь дал тебе вместо матери и друга». Серьёзно? – он отдал Кате дневник.

– Серьёзно. Вся прислуга и гувернантки подтвердят, насколько серьёзно. Им, наверное, доплачивают, чтобы они на нас доносили. Слова нельзя сказать лишнего, везде уши! – возмущённым шёпотом рассказывала Саша. – Приходится всё время громко молиться, чтобы отбить охоту прислушиваться к остальному, – хитро улыбнулась девочка. – Маминька любит, когда мы молимся.

– Да, вы правы, кажется, мне повезло, что я живу в пансионе, и ночью за нами совсем не следят, лишь бы из комнат не выходили. А развлечения у вас какие-нибудь есть?

– Есть! – у Таши загорелся взгляд. – Мы выезжаем верхом! Берейтор Трофим очень мил, а прохожие…

– Прохожие просто падают в обморок от нашей неземной красоты! – перебила со смехом Саша.

– Кстати, прекрасные мои сестрицы, а с какой целью вы едете на бал? – задал наконец Митя интересующий его вопрос. – Неужели найти женихов?

Катерина смущенно зарделась.

– Да ну что ты над нами смеёшься. Какие Ташке с Сашкой женихи? Это всё тётка Екатерина Ивановна: «Надо налаживать связи, надо выводить девочек в свет, пока они милы и нежны». Мать и поддалась. А я думаю, она сама хочет потанцевать, соскучилась по светскому обществу, а мы – так, удобный предлог.

В день бала весь дом Гончаровых перевернулся вверх дном – сразу четыре дамы облачались в свои туалеты. Поисками нужных деталей убранства, укладкой причёсок, лакированием туфель и прочими чрезвычайно необходимыми мелочами была занята вся прислуга. Митя, прислонившись к портьере в гостиной, смотрел, как мимо него снуют люди, слушал, как покрикивает maman, и ждал, что это стихийное бедствие рано или поздно окончится, оставив его одного в доме. Его ожидание было вознаграждено. В комнату вошла Наталья Ивановна в бордовом платье с пышными юбками и открытым лифом, кутая плечи в дорогую шаль – на улице стоял мороз, и в бальной зале наверняка тоже будет не жарко. Но сёстры об этом явно не думали. Девичьи платья, похожие меж собой по фасону, с открытыми плечами и несколькими кружевными юбками, были рассчитаны на то, что их обладательницы будут согреты кадрилями и котильонами. Катерина – в дымчатом, Александрина – в розовом, Натали – в белом, как крылья ангела, платье, вплыли в гостиную, явно красуясь перед Дмитрием. Он поклонился матери и, убедительно изобразив восхищение всеми присутствующими дамами, пожелал успеха сёстрам, подмигнув им украдкой. Катя и Саша ответили отрепетированным кивком, а Таша подмигнула в ответ и улыбнулась. С чувством выполненного сыновнего и братского долга Митя удалился в свою комнату. Домашняя обстановка, как ни странно, его утомляла. В пансионе было спокойнее.

Проснулся Дмитрий от громкого шёпота за дверью.

– Митя! Митинька! Ты спишь?

Уснувший в домашнем халате, он подскочил с постели и впустил… Натали, что было для него неожиданностью. В своём белом вечернем туалете, с уже растрепавшимися волосами, она была похожа на привидение, которое ходит по средневековому замку. И глаза у неё так же блестели в темноте, отражая луну и снег за окном.

– Митуш, я разбудила тебя? – виновато спросила она. – При сёстрах не поговорить толком. Я их люблю, конечно, но…

– Садись, ну что ты, – Митя кивнул на кровать.

Наташа, подумав мгновение, развязала пояс и скинула верхнюю нарядную юбку на кресло. Затем лихо вспрыгнула на постель и уселась на ней по-турецки.

– Ну, рассказывай, – улыбнулся брат, устраиваясь в подушках поудобнее. – Что тебя привело ко мне в столь поздний час? Бал удался?

Наташа скривилась.

– Нет? Женихи все плохи?

– Ой, только этого ты мне вовсе не говори! Не хочу замуж, не выйду никогда! Катерина вся такая лебёдушка – одному улыбнётся, другому руку подаст – как будто всю жизнь в свете вращалась, да и Сашинька не отстаёт, ещё и обижается, что к ней не подходят. А мне тошно от всего этого! – она резко провела рукой по горлу. – С мальчиками ничего ещё, можно танцевать, а те, которые постарше, так и липнут, фу! Мне же одиннадцать лет, они что, не знают? Что я, девка дворовая, так рано замуж идти? И мать с тёткой, как сговорились! Я думала, они защитят меня, а они наоборот: иди, мол, танцуй, улыбайся тому и этому, вот князь, вот богатый сынок, а этому не улыбайся, это помещичий сын, беднота, – Таша дёрнула плечами так, что несколько шпилек выпало из недоразобранной причёски. Девочка пошарила руками вокруг себя, близоруко щурясь, но не нашла и спросила резко, подняв взгляд на Митю. – А ты бы что сделал, если бы видел, что на мне хочет жениться глупый, но знатный богатей?

– Вызвал бы его на дуэль? – снова не удержался от улыбки брат. Таша была забавна и мила в своём детском негодовании. И она не заметила иронии.

– Вот! Хороший ответ доброго брата! Спасибо тебе, Митуш! – она порывисто обняла его.

Митя вдруг усовестился от её ласки и заверил Наташу, что она всегда может рассчитывать на его помощь и защиту. Успокоенная, девочка ушла спать, а Дмитрий остался размышлять над тем, что он пообещал, и не аукнется ли это ему в дальнейшем.

Через три дня Митя возвратился в пансион. На старших курсах университета домой бегать будет некогда. Да и потом, Дмитрий решил, что после выпуска постарается найти способ жить где-нибудь вне родительского дома. Служение Отечеству, по его мнению, требовало полной отдачи, а отвлечения на всевозможную суету будут лишь мешать. Ведь ещё есть Одоевский! На любомудров тоже следовало выделить время. После разговора с Кюхельбекером Митя твёрдо решил быть достойным товарищей.

Глава 2. Неисповедимые пути

«Иногда лучший способ погубить человека –