– Подари мне его! Пожалуйста, любимый…
И я старался, как мог, как умел, как чувствовал. Это было похоже на сон, один из тех, что накрывает под утро с головой и уносит в заоблачные дали…
Всё кружилось, плыло перед глазами: её прелестные изгибы, холмы и впадинки, по ним хотелось плыть, как в море короблю, преодолевая ветра сомнений и преграды законов, бесконечно, с полной отдачей, и неизбывной сладостью наслаждения…
Пик сияния. Взрыв… Звезда умирает, создавая новую реальность. В каждой клеточке тела – нега. Как прекрасно всё-таки жить! Свет. Тёплый свет наших чувств, такой естественный и живой.
Констанс улыбается, чуть приоткрыты губы, глаза влажные, но это уже совсем другие слёзы. Ей хорошо. Очень. Я чувствую, ощущаю, это наша общая атмосфера, мир, созданный нами.
Ноги сплетены, сердца бьются так быстро, и так легко. Вижу, как пульсирует на её шее кровеносная артерия и дотягиваюсь до неё губами, нежно целую шею, такую мраморно бледную и красивую, как у греческих статуй. Не хочется расставаться, разрывать идиллию возникшую между нами. Но я знаю, что утром уеду, и говорю ей об этом.
– Так будет лучше для всех… Но мы ещё обязательно встретимся! Когда-нибудь… иначе я не смогу жить, слышишь? Ты недосягаемый, как Бог и такой же близкий, это не возможно передать, объяснить словами…
Мне на грудь капают её слёзы. Она как амазонка, прекрасна в своей наготе, желанна и опасна для меня… Нас снова разрывают чувства и уносят порывы страсти, и кажется, что этому не будет конца. Ещё один взгляд, ещё поцелуй, соприкасание тел…
– Ты будешь мне писать?!
– Нет. Письма погубят нас обоих.
– Тогда пиши папе. А я буду спрашивать его, как твои дела. Мне кажется, он понимает…
– Ему известно всё.
– Ты признался?!
– Нет, он сам сказал мне об этом. Жорж хочет, чтобы ты родила ему внука, нашего с тобой ребёнка.
– Папа так сильно привязан к тебе?! – она удивлена, поражена, шокирована.
– Он поможет. Доверься ему во всём. А больше никому, слышишь?!
– Не верю своим ушам. Отец всегда был таким правильным…
– Что мы знаем об этом?..
Её волосы щекочут мне лицо, я улыбаюсь, потому что счастлив.
– Ты ни разу не сказал мне о любви…
– И не скажу.
– Почему?
– Когда-нибудь ты поймёшь.
Она взглянула на часы с ангелочками.
– Скоро прислуга встанет… Так не хочется уходить! – Констанс тяжело вздохнула и крепче прежнего прижалась ко мне. – Мы совсем не спали этой ночью.
– Ничего, высплюсь в дороге.
– Вспоминай меня!
– Никогда не забуду. Буду молиться за тебя до конца моих дней.
Кто-то в доме проснулся, стали слышны шорохи.
– Пора бежать!
– Прощальный поцелуй!..
Наши уста в последний раз соединились.
– Я не выйду тебя провожать.
– Да. Так будет лучше. Отдыхай.
– Не могу надышаться тобой, – она осыпала меня краткими поцелуями и, вскочив, быстро ушла, на ходу надевая рубашку. Дверь за нею захлопнулась.
Я ещё долго лежал в предрассветной мгле, прислушиваясь ко звукам пробуждающегося дома. Вещи собрать было нетрудно: то, что дала мне Мари я оставил, а почти вся моя одежда была на мне.
«Прощай, милая комната, где я был так несчастен и счастлив одновременно!..»
Часть 3. Глава 11
Дилижанс поскрипывает на ходу, под размеренный цокот копыт так хорошо думается. Раненое сердце болит. Рвутся нити, связавшие нас… Ещё помню аромат и нежность её красивого тела. Не хочу забывать. Храню в себе и лелею. А ведь нужно покаяться в содеянном. Признаться духовнику. Когда-то я осудил за этот же грех Лорана. Все помнят и знают об этом. Верно говорят, «не суди, да не судим будешь!»
«Во всём я грешен перед Тобой, Господи, и не достоин быть Тебе даже слугою. Прими меня, как блудного сына, растратившего Твои щедрые дары. Нет у меня другого пристанища и надежда моя только в Тебе. И да будет воля Твоя, Отец! Покарай меня, а Констанс прости. За всё прости её, Господи, и помоги во всём. Будь защитой и опорой! Я понесу свой крест вслед за Тобою, а Ты позаботься о ней, и о том, кто будет зреть в её чреве, если тебе угодно подарить ему жизнь…» – молитва моя продолжается, даже когда начинаю дремать.
Дорога длинная, утомительная, душно и хочется пить. Вспоминается прощание с Жоржем…
Мне кажется, он вовсе не спал в эту ночь. Когда я спустился с саквояжем вниз, он всё так же сидел в своём кресле и покуривал трубку. Глаза утомлённые, блестят.
– Уезжаешь?
– Да. Простите за всё, ради Бога.
– Это ты прости, Эдуард, – он поднялся и крепко обнял меня за плечи, – так хотелось бы назвать тебя сыном! Нашим сыном с Мерлен… Его глаза стали влажными, и я заметил, какие глубокие морщины появились у него возле глаз и на лбу. Сильные руки, спасшие мне когда-то жизнь, задрожали. Он всё ещё любит и страдает без неё…
Я спешил уйти, чтобы не встречаться с Мари, было бы непросто скрыть чувства, обуревавшие меня.
– Помогите Констанс! Если то, о чём Вы просили, исполнится, все надежды на Вас, Жорж.
– Не беспокойся. Я буду вечно благодарен и сделаю всё, что в моих силах. Напишу тебе, но письма не храни…
– Да, конечно.
– И пусть Бог бережёт тебя, мой мальчик! – мы ещё раз обнялись, и я, не оглядываясь, ушёл.