Вне игры

– Рита, мужской разговор, – подчеркивает отец и демонстративно скрывается за дверью.

– Никит, – шепчу я, едва справляясь со странным ощущением, будто мне не хватает воздуха.

– Не волнуйся, птичка. – Он, кажется, совсем не переживает. – Твой папа может быть большим серым волком, но я ему все равно не по зубам. А ты со мной на свидание в этом собралась?

Он снова с любопытством пялится на мой домашний костюм и улыбается.

– Нет, конечно, – бормочу смущенно. – Я как раз шла переодеваться.

– Ну так иди! – Он кладет ладони на мои плечи и разворачивает к лестнице. – Что бы там ни было у твоего отца, я собираюсь разобраться с ним максимум минут за десять. Успеешь?

– А какие у нас планы? – оборачиваюсь к нему.

– Понятия не имею. Погода хорошая. Погуляем, пообедаем где-нибудь. – Никита пожимает плечами. – Я до пяти абсолютно свободен. Потом иду с «Кометой» на тренировку.

– Ты с ребятами из команды тренируешься? – Я удивлена, хотя, наверное, можно было предположить что-то подобное. В конце концов, он был на победной вечеринке «Кометы».

– Ну да. Я знаю нескольких ребят и тренера. Мы когда-то вместе играли.

– Понятно, – от волнения прикусываю губу, потому что заранее ругаю себя за следующий вопрос: – А можно посмотреть?

– Ты поклонница хоккея? – спрашивает Никита, явно удивившись.

– Моя подруга Лиза, – поясняю коротко, представляя, в какой восторг она придет, когда я скажу ей, что есть шанс попасть на тренировку команды. – Так можно?

– Можно.

– Может, надо спросить?

Вместо ответа Никита смеривает меня таким высокомерным взглядом, что я стыдливо замолкаю.

Ну, конечно, он же звезда. Ему, наверное, все можно, хотя обычно простым смертным доступ на тренировки команды строго воспрещен.

– Ладно, я переодеваться, – взлетаю на несколько ступенек, ощущая на себе любопытный взгляд Любимова. Оборачиваюсь: – Один совет, ладно?

– Давай.

– Во всем соглашайся с отцом. Так будет проще.

– Ага, принял к сведению. – Он салютует мне ладонью. – Но я, Рит, знаешь, люблю сложности.

Закатив глаза и услышав тихий смешок, я поднимаюсь к себе. И пока переодеваюсь, думаю только об одном – для Никиты все это в шутку, а для отца – всерьез. Даже интересно, кто кого обставит в их противостоянии.

Удивительно: впервые я не готова ставить на отца.

Глава 10

Никита

– Так и не скажешь, о чем вы говорили? – пыхтит на пассажирском сиденье рядом со мной Воскресенская. – Меня это тоже касается, между прочим!

Моя машина неторопливо катится по полупустым воскресным дорогам в сторону набережной. Мы с Ритой уже несколько минут обмениваемся колкостями – она никак не уймется, я пока не готов раскалываться.

– Отец твой сказал – мужской разговор. Не нагнетай. Я по твоему совету во всем с ним соглашался, – отвечаю спокойно. – Ну почти.

– Я думала, мы партнеры, – бросает Воскресенская возмущенно, выразительно скрестив на груди, едва обозначенной объемной толстовкой, тонкие руки.

Вижу, ее и правда задевает, что я не говорю с ней о содержании короткого тет-а-тета с ее отцом. Если бы мы встречались по-настоящему, я бы точно не поддался на ее притворные обидки – есть вещи, которые должны оставаться между мужиками, а так вдруг чувствую, что не прав. В платоническом треугольнике с ее отцом Рита мне, конечно, ближе, поэтому я сдаюсь. Полное содержимое разговора ей знать не нужно, но в общих чертах обрисовать картину мне несложно.

– Если вкратце, он сказал, что если я тебя обижу, то для того, чтобы отрезать мне яйца и скормить их медведям, океан между странами помехой не станет, – говорю с сухим смешком.

Рита демонстративно закатывает глаза:

– Папа просто шутит.

– Да нет, у меня создалось впечатление, что он абсолютно серьезен. Не то чтобы я боялся твоего отца, но его воинственность произвела на меня впечатление. – Свернув на светофоре к реке, я паркую машину на свободное место и поворачиваюсь к Воскресенской. – Он очень сильно волнуется за тебя. Я бы сказал, даже больше, чем того предполагают грани разумного.

Рита, словно ей неприятно это слышать, отворачивается от меня. И даже делает вид, что увлечена креплением на ремне безопасности. Странная, а она что ожидала? Что за закрытыми дверями кабинета ее папаша нас благословлял?

– У него есть на то основания? – спрашиваю с неожиданным напором, как-то по-новому воспринимая информацию моего собственного отца о том, что в прошлом Воскресенской – абьюз и психологические травмы.

– Не понимаю, о чем ты, – сухо отмахивается она, щелкая ремнем, чтобы поскорее выбраться из тачки.

– Еще как понимаешь, но лезть тебе в душу я, Рит, конечно, не стану, – заявляю спокойно. – Но мне кажется, ты должна понимать, что в случае чего можешь мне доверять.

Длинные ресницы, скрывающие от меня выражение ее глаз, мгновенно взмывают вверх, а настороженные янтарные озера прямо встречают мой взгляд.

– Если вкратце, доверие – это не та материя, которая возникает после трех встреч, – ее голос звучит подчеркнуто отстраненно. – Без обид, Никита. Я благодарна тебе за то, что вчера ты меня выручил. И твоя готовность поддерживать нашу игру на протяжении двух недель вызывает у меня восхищение. Но лезть ко мне в душу тебе действительно не стоит. Там много такого, что тебе не понравится.

– И опять звучит как вызов, – произношу задумчиво, с интересом наблюдая, как бледная кожа Риты покрывается румянцем.

– Ничуть, – отзывается она. – Я не совсем дура, чтобы провоцировать тебя. Я просто… Я просто хочу, чтобы, когда ты уехал, меня оставили в покое.

– Тебе сколько, двадцать? Рановато для того, чтобы идти на покой.

– Мне двадцать один, – поправляет она. – А что касается «рановато» – это субъективная оценка. Рановато жить самостоятельно с восьми лет, но миллионы детей в Индии и Сирии это делают.

Ставя финальную точку в этом разговоре, Воскресенская открывает пассажирскую дверь и выпрыгивает на улицу, не оставляя мне ничего другого, кроме как последовать ее примеру.

Хотя напрямую мы не ссорились, сцена в машине оставляет у меня тягостное послевкусие. Будто бы я невзначай коснулся чего-то очень серьезного и тут же получил от Риты щелчок по носу. Такое вежливое уведомление, чтобы не лез куда не следует.

Мне должно быть наплевать. Да господи, вся эта ситуация – просто игра. Но, наверное, сейчас я впервые ощущаю себя так, будто играю с противником на его поле. Вроде бы веду, но счет на табло говорит об обратном. Воскресенская меня переигрывает, но я никак не могу понять в чем.

– Так и будешь дуться? – спрашиваю я, когда мы проводим в молчании минут десять. Все время просто идем рядом вдоль набережной на пионерском расстоянии друг от друга. Увидели бы нас сейчас мой или ее отец – сразу бы поняли, что мы с ней чужие друг другу люди.

– Я не дуюсь, – отвечает Рита угрюмо, пряча руки в карманах толстовки.

– Дуешься, конечно. Но это лишняя трата энергии, птичка. Сама говорила, что мы с тобой партнеры, а партнеры должны договариваться, а не дуться.