Вне игры

– Ну у него есть достойный преемник, – говорю иронично, намекая на брата и их горячую любовь друг к другу. – Теперь он может спать спокойно.

– Никак вы общий язык не найдете, – сокрушенно покачивает головой мама. – Взрослые мальчики, а ведете себя как малые дети.

– Не бери в голову, ма. Все нормально. Я скоро.

Наспех приняв душ и переодевшись в чистую одежду, возвращаюсь на кухню, где уже накрыт стол.

– Кофе или чай?

– Я буду кофе. Но ты сиди, мам, я сам сделаю, – останавливаю ее за мгновение до того, как она снова начнет хлопотать вокруг меня.

Пока кофемашина плюется в чашку тонкими струйками американо, рассеянно смотрю в окно, внезапно думая о том, проснулась ли Рита. Она мне приснилась сегодня. Точнее, не она, а ее молочное бедро в разрезе юбки. Встал с каменным стояком между ног и потом все утро старательно отгонял мысли о ней. А сейчас чуть ослабил защиту – она снова перед глазами. И мама тоже, интуитивно (как все мамы) чувствуя мою слабость, тут же атакует меня со спины.

– Расскажи мне об этой девочке, Рите, – просит она будто бы невзначай. – Вы вчера нам такой сюрприз устроили. Отец весь вечер бубнил, что она тебе не пара.

– Да нечего там рассказывать, – отвечаю небрежно. – Познакомились, понравились друг другу, теперь общаемся.

– Но ты так рьяно бросился к ней, стоило Воскресенскому попытаться ее с Мишей погулять отправить, – напоминает мама.

– А чего удивительного, мам? – с чашкой кофе в руках усаживаюсь за стол. – Я своим никогда не делился.

– А она, значит, твоя? – Мамины брови удивленно приподнимаются.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Не очень. Я знаю, что у девушек ты пользуешься успехом, но не припомню, чтобы ты кем-то увлекался настолько, чтобы вот так демонстративно заявлять права. Еще и на глазах у всех нас.

– То есть считаешь, мне нужно было промолчать, чтобы моя девушка пошла в сад с Мишей? – От одной мысли о подобном развитии событий желудок очень неприятно скручивается.

– Никит, я ничего такого не считаю. Просто говорю, что ты нас всех вчера удивил. – Озадаченная моей бурной реакцией, мама бросает на меня изучающий взгляд, под которым я чувствую себя нашкодившим мальчишкой. – Знаю же, что тебе не терпелось обратно в Америку уехать, а тут раз – и девушка.

– А что изменилось? Рита знает, что моя жизнь и карьера в Штатах.

– То есть вы планируете через две недели расстаться? Ты уедешь, а она останется здесь.

– Ничего такого мы не планируем, мам! – бросаю раздраженно, понимая, что ко всей этой благотворительной истории вопросов уже больше, чем я рассчитывал. – Вообще ничего не планируем. Посмотрим, как пойдет. Мы, может, поругаемся через неделю, и мой отъезд будет всем только на руку.

– А может быть, вы полюбите друг друга так, что не захотите расставаться, – замечает мама осторожно.

– Когда или если это произойдет, мы с Ритой все обсудим и вместе найдем решение. Кажется, железный занавес на нас еще не опустился и самолеты через океан летают.

– Ты лукавишь сейчас, сынок, – говорит мама. – Для отношений жизнь на две страны – это серьезное испытание.

– Мам! – тяну я, теряя терпение.

– Ладно-ладно! – соглашается она, но я чувствую, что с ее стороны это лишь временное тактическое отступление. – Ешь давай, а то остынет.

Пока я завтракаю, мама заполняет возникшую паузу рассказом о семье одного из моих одноклассников, у которого родился ребенок, потом сетует на то, что новый сорт роз в палисаднике перед домом никак не зацветет. Я слушаю ее вполуха, изредка вставляя короткие междометия. Но думаю не о цветах и младенцах. И даже не о хоккее, в мысли о котором обычно проваливаюсь, чтобы отвлечься. Нет, блин. Я думаю о Рите Воскресенской, злясь на маму (хотя она, будем откровенны, вообще ни при чем), потому что заставила меня вспомнить об этой девчонке.

Поев и загрузив посуду в посудомойку, я целую маму в щеку и поднимаюсь к себе. Парни из «Кометы» звали меня к ним на вечернюю тренировку. И я собираюсь пойти, но до шести у меня никаких планов. Вот поэтому я не люблю приезжать домой – потому что здесь для меня уже не дом. Просто место, где живут мама, брат и отец. Друзья остались, но у них у всех своя устоявшаяся жизнь и заботы. А я, кроме тренировок и вечерних тусовок, уже никуда не вписываюсь. И не потому, что меня не зовут – просто это уже не мое. К тому же на таких сборищах я ощущаю себя белой вороной.

Промаявшись от безделья почти до обеда, сдаюсь. Беру в руки телефон и набиваю сообщение Воскресенской.

«Привет, птичка. Какие планы на сегодня?»

Нет, я ничего ей не предлагаю. Просто уточняю на случай, если кто-то спросит, чем занимается моя лжедевушка. Но вместо того чтобы бросить мне ответный текст, Рита перезванивает. И стоит мне снять трубку, торопливо тарахтит:

– Никит, привет! Планы поменялись. Папа хочет поговорить с тобой. Заедешь к нам?

Глава 9

Рита

В ожидании Никиты я занимаю себя уборкой. Это что-то вроде медитации. Как в старые добрые времена – лечение депрессии трудотерапией. У Светланы, которая после смерти мамы помогает нам с отцом по дому, глаза на лоб лезут, когда я спрашиваю, где у нас чистящие средства, и, вооружившись поролоновой губкой и резиновыми перчатками, иду к плите.

По телефону мой лжепарень сказал, что может быть у нас через час. А я себя знаю – если не займу себя чем-то, то так накручу, что еще до его приезда пойду к отцу с повинной признаваться, что мы с младшим Любимовым всех одурачили.

Отец, к слову, после напряженного завтрака заперся в кабинете и глаза мне не мозолит. Видимо, размышляет о Римской империи и курит сигары, потому что этот тяжелый сладковатый аромат я даже через закрытую дверь ощущаю. А я, вымыв и без того идеальную плиту, вдруг думаю о том, стоит ли что-то приготовить. Вдруг Никита голоден? Я просто не знаю, чего от него ждать, потому что из двух наших сумбурных встреч сложно вынести хоть что-то дельное.

«Что-то приготовить» выливается в инспекцию холодильника, который после вчерашнего банкета забит едой. Прикинув, чем в случае необходимости утолить аппетит звездного хоккеиста, бросаю взгляд на часы. Если Никита пунктуальный, то приедет минут через пятнадцать, так что у меня как раз есть время переодеться и немного привести себя в порядок. Не то чтобы я прям сильно волновалась, как выгляжу. Просто… Ну в самом деле, не в домашнем же костюме с феями Винкс мне его встречать.

Поразмыслив, во что можно переодеться, иду к лестнице на второй этаж, но застываю на третьей ступеньке, потому что за спиной открывается входная дверь. Резко обернувшись, столбенею. На пороге дома стоит Никита. В шортах цвета хаки, льняной рубашке с расстегнутым воротом и модных кроссовках. Пока я со скоростью улитки прихожу в себя, Любимов снимает солнцезащитные очки и улыбается, сверкнув ровными зубами и чертовыми ямочками.

– Кто тебя впустил? – выдыхаю напряженно, впиваясь пальцами в лестничные перила.

– И тебе добрый день, дорогая, – ничуть не смутившись, отвечает Никита. – Твой отец был настолько любезен, что, заметив в окно мою скромную тачку, открыл ворота.

– Ты рано, – обескураженно бормочу я, украдкой облизывая кончиком языка почему-то пересохшие губы.

Никита не отвечает. Зато его взгляд весьма красноречиво скользит по моим босым ногам, задерживается на узкой полоске голой кожи на животе, потом зависает на груди, пока наконец не упирается в глаза.

– А у тебя какая суперсила, птичка? – внезапно спрашивает он, пряча под опущенными ресницами лукавые огоньки в глазах. – Или мне стоит называть тебя фея?

Я инстинктивно прижимаю ладони к футболке с изображением Винкс, вызывая у Никиты хриплый смешок.

– Рита, почему держишь гостя в дверях? – грохочет голос отца откуда-то сбоку.

Мы с Никитой синхронно поворачиваем головы.

– Она просто дар речи потеряла от радости, – беззлобно подтрунивает надо мной Любимов, а потом, быстро сократив расстояние между нами, обнимает за плечи. Секунда. Две. В очередной раз беспечно переступив через мои оборонительные укрепления, он притягивает меня ближе и касается теплыми губами щеки. – Соскучилась, птичка?

Его бархатистый шепот согревает мое лицо и будто бы обволакивает каждый нерв. Я не люблю, когда меня касаются. Я вообще не терплю прикосновений мужчин, но близость Никиты хоть и вызывает внутреннее смятение, но какого-то резкого отторжения или привычного столбняка не оказывает. То, что я ощущаю… Это скорее внутренний диссонанс психологических установок и приятных вибраций.

– Никита, зайди ко мне. Есть разговор, – вмешивается отец, явно не впечатленный сценой приветствия.

– Конечно, Юрий Борисович. – Никита кивает и отпускает мои плечи.

– Пап, – начинаю я. – Я с вами. Это меня тоже касается!