к свадьбе платье шила.
Около кладбища
дорога веселится:
едут парень с девушкой —
собрались жениться.
Была свадьба, была,
музыка заливалась:
прижимал жених невесту,
она лишь смеялась.
Ты, невеста, смейся,
жизнь весельем дышит,
а покойник под землей
ничего не слышит.
Обнимай милого,
нечего бояться,
гроб зарыт глубоко —
вовек не подняться.
Целуйся, целуй,
чье лицо – не важно,
мужу – яд, дружка милуй,
ничего не страшно! —
* * *
Бежит время, бежит,
все собой меняет:
что не было – приходит,
что было – исчезает.
Бежит время, бежит,
год, как час, несется,
одно камнем лежит:
вина остается.
Три года минули,
что покойник лежит,
холм его могильный
травой покрылся свежей.
На холмике травка,
в головах дубочек,
а на том дубочке
белый голубочек.
Сидит голубочек,
жалобно воркует:
кто его услышит,
сердцем затоскует.
Только всех сильнее
женщина горюет:
за голову схватившись,
с голубком толкует:
«Не воркуй, не зови,
не кричи мне в уши:
так жестока песнь твоя —
разрывает душу!
Не воркуй, не зови,
голова кружится,
или громче позови —
в реке утопиться!»
Течет вода, течет,
волна волну гонит,
а между волнами
кто-то в белом тонет.
То нога белела,
то рука всплывала,
жена-горемыка
смерть себе искала.
Вытащили на берег,
схоронили скрыто,
где тропки-дорожки
углубились в жито.
Никакой могилы
ей не полагалось,
под тяжелым камнем
тело оказалось.
Но не так тяжело
каменно заклятье,
как на ее имени
тяжкое проклятье.
Водяной
I
Водяной над озером
Поет песню вечером: