Путч будет завтра (Старинный романс)

4

Море было неправдоподобно синее, небо голубое, зелень отливала глянцевым лаком, и солнце шпарило просто умопомрачительно. Как крутой кипяток. А вот что касается отдыха… Был он какой-то рваный, фрагментарный, одновременно суматошный и тягучий, и не было в нем привычной упорядоченности. Системы в нем не было, вот в чем дело.

Часами валяться на песке казалось Алексею Алексеевичу делом в высшей степени никчемным и даже глупым, бесцельное барахтанье в воде тоже, в общем-то, особого удовольствия не доставляло, а волейболистом он, по здешним меркам, оказался вовсе уж никудышным, что мгновенно и выяснилось, как только он вышел на площадку.

Санаторный быт налаживаться никак не желал. Бородатый Юра оказался существом невероятно общительным и успел бы надоесть Алексею Алексеевичу горше горькой редьки, если бы не еще одна его отличительная особенность – умение исчезать с глаз долой совершенно внезапно и с умопомрачительной скоростью. Он постоянно мурлыкал переделки популярных песенок, иногда смешные и остроумные, иногда не очень, но всегда невероятно прилипчивые.

Спать Алексей Алексеевич в первую же ночь перебрался в лоджию. Юра во сне время от времени основательно всхрапывал, сон у Алексея Алексеевича был, мягко говоря, чуткий, погода стояла прекрасная, так что решение это напрашивалось само собой.

Обустраиваться даже и на временное житье Алексей Алексеевич любил основательно, недаром друзья-аквалангисты во время всех экспедиций неизменно назначали его казначеем отряда и, вообще, старшиной. Прежде всего, следовало обеспечить себя электричеством. Алексей Алексеевич привык на сон грядущий прочитать страницу-другую, а свет в их с Юрой лоджии не горел, хотя лампочка оказалась исправной. Да и розетки в комнате тоже барахлили, так что даже утреннее бритье превращалось в проблему, а все привезенные им с собою принадлежности для варки кофе валялись в сумке не распакованными. Убиравшаяся в комнате нянечка посоветовала Алексею Алексеевичу вызвать электрика, для чего нужно было оформить вызов записью в журнале у старшей медсестры. Давая этот совет, нянечка глаза свои прятала и, как выяснилось, недаром. За целый день электрик в их комнате так и не появился.

Единственным настоящим удовольствием были далекие заплывы, в которые он уже дважды уходил ранним утром задолго до завтрака, пока спасатели еще не появились на пляже.

Отношения со спасателями у Алексея Алексеевича грозили установиться непростые. Та смена, с которой он познакомился в первый день, была настроена вполне благожелательно, тем более что уговор им соблюдался неукоснительно, по крайней мере, днем. А вот сменщики безо всякого видимого повода отнеслись к нему подозрительно и недружелюбно, и было это обстоятельство Алексею Алексеевичу крайне огорчительно, поскольку один из них являлся владельцем великолепной доски для виндсерфинга. Оный виндсерфинг мог бы заметно скрасить здешнее Алексея Алексеевича существование, но – увы, увы – нет в мире совершенства.

Настроение у Алексея Алексеевича было не то чтобы уж вовсе пакостное, но, в общем, не ахти. Унылое, можно сказать, настроение. За свой второй санаторный день он обнырял все окрестные бухточки, снабдил своих новых знакомых великолепными рапанами, сходил в горы, вернее в те места, которые носили здесь столь громкое название, и перед ним, что называется, во весь рост встал вопрос, что же делать дальше?.. Наутро после заплыва он съездил в Севастополь к московскому поезду. Вернувшись и выяснив, что электрик в комнате так и не появлялся, пробежался по территории в тщетных поисках этого неуловимого Яна, который всюду "только что был тут" или "минут пять, как вышел", и если бы не Сашка-охламон, предусмотрительно переправивший ему не только послание О’Нила, но и результаты последней серии экспериментов, окончательно пал бы духом.

А тут еще слова соседки по столу о женском к его особе внимании стали вдруг сбываться самым комическим образом.

Во время своих вчерашних блужданий по окрестностям Алексей Алексеевич обнаружил, что мыс, замыкающий дикую бухточку, состоит практически полностью из того особенного ила, который здесь почему-то носил название "голубой глины". По опыту зная, что в тоще этого ила могут находиться окаменевшие ракушки и иные достопримечательности, он, машинально распевая Юрино:

Жил был у бабушки

Серенький дедушка,

Серенький дедушка,

Старый к-козел…

с увлечением принялся за раскопки. И вот, в самом разгаре этой своей, так сказать, деятельности, он вдруг обнаружил, что за ним со специфическим интересом наблюдают две девушки, скорее девчонки, может быть даже школьницы и несовершеннолетние. Впрочем, в этом последнем обстоятельстве Алексей Алексеевич отнюдь не был уверен, женский возраст всегда был для него тайной за семью печатями, а нынешние аксельраточки… да и в костюмчики купальные девчушки облачились более чем вызывающие. Были девчонки загорелые, как головешки, и явно местные. Одна из них, во подражание девицам из журнала "Плейбой", весьма откровенно посасывала указательный палец, вторая, ближняя, стояла, картинно выставив бедро и засунув большие пальцы рук под резинку купальных штанишек, будто бы собираясь вот в эту самую минуту скинуть их с себя к чертовой матери. Алексей Алексеевич прекратил пение и нахмурился.

– А чего это Вы тут делаете? – поинтересовалась ближняя, завлекающе поводя бедрами.

– Клад ищу, – буркнул Алексей Алексеевич. – Вы бы, девочки, вот что, вы бы шли бы…

Девчонки жизнерадостно фыркнули, потом дальняя извлекла изо рта обслюнявленный палец и мечтательно сказала, вздев очи горе:

– Жила была девочка…

– Ага, – перебила ее подруга, пупок на теле которой выделывал уже и вовсе немыслимые пируэты, – с тридцатилетним мужиком.

–… и было ей хорошо! – жизнеутверждающе закончила первая, после чего обе девицы с громким хохотом скрылись за мысом.

“Резвятся, мерзавки”, – хмыкнул Алексей Алексеевич, и тут же забыл обо всем на свете, поскольку в руках у него оказался великолепный кусок окаменевшего дерева.

Однако история с девчонками на этом не окончилась.

После обеда, по необходимости прервавшего упорные поиски электрика, Алексей Алексеевич с Борисом и Ольгой на минуточку присели на скамейку под колоннадой. Новые друзья восхищенно вертели в руках его вчерашнюю находку и с увлечением рассуждали о том, какие из нее можно сделать замечательные украшения.

– Это палеозойский хвощ, – авторитетно утверждал Борис. – Я когда-то в ранней молодости – или, может быть, в позднем детстве, это уж как угодно – увлекался всякими допотопностями. До сих пор кое-какая литературка сохранилась. Великолепный экземпляр, Вам, Алеша, повезло.

– А нам на Ваш клад можно посмотреть?..

Алексей Алексеевич обернулся. По тропинке, проходившей слева и чуть ниже подошвы колоннады, танцующей походкой двигались вчерашние девушки. На этот раз они были одеты, но материал их платьев по прозрачности мог смело соперничать если и не с рыбацкой сетью, то уж с оконным тюлем – несомненно. Любительница сосать палец послала Алексею Алексеевичу воздушный поцелуй, после чего обе они, переглянувшись, грянули в два голоса на популярный некогда мотив, вновь выплывший в этом сезоне из далекого и вполне заслуженного небытия:

Куда б пойти?

Куда б податься?

Кого б найти?

Кому б отдаться?

Алексей Алексеевич от смущения чуть не свалился с лавки. Девушки с радостным хохотом скрылись в кустах.

– М-да, – сказала Ольга, – а Вы еще говорите. Вон какие пичуги на Вас заглядываются.

– При чем здесь я? – пробормотал Алексей Алексеевич. – Они бы такое проделали с кем угодно. Резвушки…

– Не скажите, – возразила Ольга, а снизу, из кустов, как бы в подтверждение ее слов, уже доносились возмущенные девичьи крики. Крики эти были облечены в незамысловатые выражения, самым удобоваримым из которых было обещание оторвать некоей “плесени” и, вообще, “козлу” кое-какие из приличествующих мужчине частей тела. Из кустов, блудливо посмеиваясь, вынырнул седовласый красавец, тот самый, которого Алексей Алексеевич встретил у врача в обществе своей автобусной конфидентки. Столкнувшись с их компанией, седовласый на секунду оторопел, но тут же опомнился и стремительно удалился, отвернувшись и покашливая. Борис, задумчиво проводил его глазами и сказал:

– Если Вы помните, у Шварца в "Драконе" есть замечательная фраза: “Лучшее украшение девушки – скромность и прозрачное платьице…” Да… А я тут как-то, правда, уже не помню у кого, подцепил к сей сентенции некое парное выражение. В моей интерпретации оно звучит так: “Лучший друг девушки – истошный вопль”.

Алексей Алексеевич невольно прыснул, а Ольга не без ехидства осведомилась:

– Ну и раз уж “лучшие украшения” пичужек вполне соответствуют, что ты можешь сказать о невинности этих юных представительниц не то, чтобы панели, но набережной?

– Они находились слишком далеко для того, чтобы я мог дать квалифицированное заключение, – невозмутимо ответствовал Борис.

– Видите ли, – обратилась Ольга к Алексею Алексеевичу, – Борис разработал на сей счет целую теорию. Он утверждает, что невинность девушки совсем не определяется девственностью. Что девушка может случайно потерять девственность, не лишившись при этом невинности. И наоборот, что девственница далеко не всегда невинна.

– Не понял, – ошеломился Алексей Алексеевич.

– Видите ли, признаком бесспорной невинности у девушки является конический сосок, – с не лишенной иронии важностью вмешался Борис. – Вы никогда не обращали на это внимания Алеша?

Алексей Алексеевич пожал плечами и пробормотал:

– Случая не было.

– Сосок у девушки становится цилиндрическим только после долгих и обстоятельных ласк, – сказал Борис наставительно. – Именно на это намекал Ремарк в… помните, у него есть такой персонаж – девушка, которая разрешала партнерам все, что угодно, кроме одного – ласкать свою грудь?.. Рассказать Вам как мы с Ольгой познакомились? Это было в Питере в Эрмитаже. Да-да, представьте себе, эрмитажные знакомства не такая уж редкость для московской интеллигенции, на свои музеи нам все времени не хватает. Мне очень захотелось произвести впечатление на эффектную, я бы даже сказал – сногсшибательно эффектную незнакомку. Ну и я взялся показать ей на античной скульптуре – показать или доказать, это уж как Вам будет угодно – что античность не знала женской невинности… как, впрочем, не знает ее и нынешнее Крымское побережье. Как Вы насчет того, чтобы заглянуть с нами в бар?.. Нет?.. Ах, ну да, конечно, Вы же электрика ловите… – Супруги удалились.

В поисках электрика Алексей Алексеевич разговорился с неким ламесским старожилом. Старожил не преминул сообщить ему, что выход из подчинения Четвертому управлению самым печальным образом успел уже на санатории сказаться, и что множество мелочей “кричат об этом прискорбном факте в полный голос”. Принимая Алексея Алексеевича за своего, старожил со скорбной миной на лице поведал ему жуткую историю о том, что не далее, как вчера, записываясь на экскурсию в подвалы Массандры, ОНИ писали себе номерки на ладонях.

– Ужас, – говорил старожил со скорбным удовлетворением в голосе, – Кошмар! Что творится в стране? И лампочки в лоджиях не горят. И душей теперь только два на этаж. А в номерах всю душевую сантехнику поснимали. Импортную, между прочим. Украли, наверное. Хорошо еще унитазы оставили.

Электрик не отыскивался, обустройство надо было брать в собственные руки. Алексей Алексеевич раздобыл у своих новых друзей – спасателей несколько метров электропровода и розетку, вытащил в лоджию тумбочку и журнальный столик, на который водрузил настольную лампу. Юра немедленно включился в производственный процесс и приволок роскошное кресло-качалку, которое, по его словам, “шло навстречу по коридору и пело пионерские песни”. В конечном итоге, лоджия приобрела вид более обжитой и уютный, чем сама комната. Алексей Алексеевич опробовал розетку, включил и выключил лампу и удовлетворенно обозрел результаты своих трудов.

– И сказал он, что это хорошо. Он – это я, – с довольным вздохом изрек он. – Наконец-то можно варить кофе.