Джентльмен

Джентльмен
Надежда Тэффи

«В этот замечательный день они встретились, совершенно случайно, на пересадке в метро «Трокадеро». Она пересаживалась на «Ласси», а он, как говорится, «брал дирексьон на «Сен-Клу». И как раз в коридоре, у откидного железного барьерчика, бьющего зазевавшихся по животу, они и встретились…»

Надежда Тэффи

Джентльмен

В этот замечательный день они встретились, совершенно случайно, на пересадке в метро «Трокадеро». Она пересаживалась на «Ласси», а он, как говорится, «брал дирексьон[1 - От фр. prendre la direction – направляться (дословно брать направление).] на «Сен-Клу». И как раз в коридоре, у откидного железного барьерчика, бьющего зазевавшихся по животу, они и встретились.

От неожиданности она уронила сумку, а он крикнул: «Варя!» и, сам испугавшись своего крика, схватился обеими руками за голову. Потом они кинулись друг к другу.

Она (чтобы было ясно, почему он так взволновался) была очень миленькая, курносенькая и смотрела на мир Божий веселыми, слегка припухшими глазками через белокурые колечки волос, наползавшие на брови. И одета была кокетливо, старательно, вся обшитая какими-то гребешками и петушками.

Он (чтобы было понятно, почему она уронила сумку) был высокий, элегантный господин с пробором, начинающимся от самой переносицы. Так что даже под шляпу этот исток пробора спрятать было трудно. Галстучек, пошетка, носочки – все в тон. Немножко портило дело выражение лица – оно было какое-то не то растерянное, не то испуганное. Впрочем, это уж пустяки и мелочи.

Итак – они кинулись и схватили друг друга за руки.

– Значит, вы рады, что встретили меня? – залепетала дама. – Правда? Правда, рады?

– Безумно! Безумно! Я… я люблю вас! – воскликнул он и снова схватился за голову. – Боже мой, что я делаю! Ради бога простите меня! Неожиданная встреча… я потерял голову! Я никогда бы не посмел! Забудьте! Простите, Варвара Петровна!

– Нет-нет! Вы же назвали меня Варей! Зовите меня всегда Варей… Я люблю вас.

– О-о-о! – застонал он. – Вы любите меня? Значит, мы погибли.

От волнения он шепелявил. Он снял шляпу и вытер лоб.

– Все погибло! – продолжал он. – Теперь мы больше не должны встречаться.

– Но почему же? – удивилась Варя.

– Я джентльмен, и я должен заботиться о вашей репутации и о вашей безопасности. Вдруг ваш муж что-нибудь заметит? Вдруг он оскорбит вас подозрением? Что же мне тогда – пулю в лоб? Как все это ужасно!

– Подождите, – сказала Варя. – Сядем на скамейку и потолкуем.

Он пошел за ней с жестами безграничного отчаяния и сел рядом.

– А если нас здесь увидят?

– Ну что за беда, – удивилась Варя. – Я вот вчера встретила на «Пастере» Лукина, и мы с ним полтора часа проболтали. Кому какое дело.

– Так-то так! – трагически согласился он. – Но вы забываете, что ни он в вас, ни вы в него не влюблены. Тогда как мы… Ведь вся тайна наших отношений всплывет наружу. Ведь что же тогда – пулю в лоб?

– Ах, что за пустяки! Василий Дмитрич! Голубчик! Мы только время теряем на ерунду. Скажите еще раз, что вы любите меня. Когда вы полюбили меня?

Он оглянулся по сторонам.

– В четверг. В четверг полюбил. Месяц тому назад, на обеде у мадам Компот. Вы протянули руку за булкой, и это меня словно кольнуло. Я так взволновался, что схватил солонку и насыпал себе соли в вино. Все ахнули: «Что вы делаете?» А я не растерялся. Это я, говорю, всегда так пью. Ловко вывернулся? Но зато теперь, если где-нибудь у общих знакомых обедаю или завтракаю, всегда приходится сыпать соль в вино. Нельзя иначе. Могут догадаться.

– Какой вы удивительный, – ахала Варя. – Вася, милый!

– Подождите! – перебил ее Вася. – Как вы называете вашего мужа?

– Как? Мишей, конечно.

– Ну так вот, я вас очень попрошу: зовите меня тоже Мишей. Так вы никогда не проговоритесь. Столько несчастий бывает именно из-за имени. Представьте себе – муж вас целует, а вы в это время мечтаете обо мне. Конечно, невольно вы шепчете мое имя: «Вася, Вася, еще!» Или что-нибудь в этом роде. А он и стоп: «Что за Вася? Почему Вася? Кто из наших знакомых Вася? Ага! Куриков! Давно подозревал!» И пошло, и пошло. И что же нам делать – пулю в лоб? А если вы привыкнете звать меня Мишей (ведь я же и в самом деле мог бы быть Мишей – все зависит от фантазии родителей), вам и черт не брат. Он вас целует, а вы мечтаете обо мне и шепчете про меня – понимаете? – про меня: «Миша, Миша». А тот дурак радуется и спокоен. Или, например, во сне. Во сне я всегда могу вам присниться, и вы можете пролепетать мое имя. А муж тут как тут. Проснулся, чтоб взглянуть на часы, да и слушает, да и слушает. «Вася? Что за Вася?» Ну и пошло. Я джентльмен. Я – что же – я должен себе пулю в лоб?

– Как у вас все серьезно! – недовольно пробормотала Варя. – Почему же у других этого не бывает? Все влюбленные зовут друг друга по именам, и никаких бед от этого не бывает, наоборот – одно удовольствие.

– Боже мой, как вы неопытны! Да половина разводов основывается на этих Васиньках и Петиньках. Зачем? К чему? Раз этого так легко избежать.

– А вы не боитесь проговориться? Ведь назвали же вы меня сегодня Варей, вдруг и опять назовете?

– Нет, уж теперь не назову. Это случилось потому, что наши отношения были неясны и нам самим не известны. А теперь, когда я, как джентльмен, должен быть начеку и думать о вас, только о вас, дорогая (простите, что я вас называю дорогой, это тоже глупая неосторожность), теперь я вас не подведу.

– А как же вы меня будете называть? Это любопытно. Вы ведь не женаты. Ну-с?

– Гм… Я живу один, то есть с мамашей. Я мог бы называть вас мамашей, понимаете? – привычка, человек живет с мамашей, ну ясно, что и обмолвится. Понимаете? Я ничем не рискую, если в разговоре с вами назову вас «мамаша, дорогая». Если кто услышит, подумает: «вот, вспомнил человек свою маму», и все будет вполне естественно.

– Ну это, знаете ли, прямо уж черт знает что такое! Какая я вам мама! Вы меня еще бабусей величать начните. Глупо и грубо.

– Ах, дорогая, то есть Варвара Петровна. Ведь это же я исключительно из джентльменства.

– Вы будете завтра на юбилее доктора Фогельблата? Знаете, я по секрету попросила распорядителя посадить нас рядом. Муж будет сидеть с комитетом, а мы поболтаем. Я ужасно рада, что догадал…

– Что вы наделали! – воскликнул Вася. – Теперь мне уж абсолютно нельзя будет пойти на банкет. Конечно, если бы у нас были прежние, чисто дружеские отношения, это было бы даже очень мило. Но теперь – это немыслимо. Какая обида! Деньги я уже внес, а пойти не могу. Разве вот что: позвоню-ка я сам к распорядителю и, будто ничего не знаю, попрошу его посадить меня непременно, скажем, с докторшей Сициной. А? Идея?

– А если он скажет, что я просила посадить вас со мной?

– Гм… А я притворюсь, что даже забыл, кто вы такая. Это, скажу, какая такая Варвара Петровна? Это та жирная, которая ко всем лезет? Понимаете? Нарочно отнесусь отрицательно. То есть даже не к вам, а как будто все перепутал. Такая, скажу, грязная и прыщавая? Понимаете? Чтобы было ясно, что я даже не знаю, о ком речь идет.

– Ну это уж, простите, совсем глупо, – вспыхнула Варя. – Распорядитель Пенкин столько раз видел вас у меня, как может он поверить, что вы вдруг меня не знаете?

– Ну я, знаете, так о вас отзовусь, что он поверит. Что-нибудь исключительно грубое. Уж я сумею, я найдусь, не бойтесь.

– Да я вовсе не желаю, чтобы вы обо мне говорили всякие гадости.

– Дорогая! То есть Варвара Петровна, то есть бабуся – ффу! Запутался. Хотел начать привыкать и запутался. Дорогая мама! Ведь это же для вас, для вас. Неужели вы думаете, что мне приятно, что мне не больно сочетать ваше имя с разными скверными прилагательными? Ничего не поделаешь – надо. Значит, я сяду рядом с докторшей. Мало того – я окину присутствующих небрежным взглядом, кивну вам свысока головой и пророню. Понимаете? Именно пророню, процежу свысока сквозь зубы. Все свысока – и кивну, и процежу: «Ах, и эта дура здесь». Вот уж тогда эта самая докторша не только никогда не поверит в нашу близость, да и других-то всех разуверит, если кто-нибудь начнет подозревать. Конечно, мне это очень тяжело, но чего не сделаешь для своей дамы. Я рыцарь. Я джентльмен. Я вас в обиду не дам. И вообще, если в обществе начнется о вас разговор, можете быть спокойны – я вас так распишу, что уж никому в голову не придет, что вы мне нравитесь. Я все высмею: вашу внешность – ха-ха, скажу, эта Варька – задранный нос! Конечно, мне будет больно. Ваш туалет, ваши манеры. «Туда же, скажу, пыжится, журфиксы устраивает. Ей бы коров доить с ее манерами, а не гостей принимать.» Ну, словом, я уж там придумаю. «И еще, скажу, воображает, что может нравиться. Ха-ха!» Словом, мамаша, можете быть спокойны. Вашу честь я защищу. Бывать у вас я, конечно, лучше не буду. «Вот еще, скажу, не видал я ее завалящего печенья из Uniprix, по полтиннику фунт». «Вообще, скажу, эти ее курносые журфиксы». Словом, что-нибудь придумаю. Боже, как все это тяжело и больно. Что? Что? Я не понимаю, что вы говорите? М-ма-маша?

– К черту! Вот что я говорю! – крикнула Варя и вскочила со скамейки. – Убирайтесь к черту, идиот шепелявый. Не смейте идти за мной, гадина!

Она быстро повернулась и побежала по лестнице.

– Ва… то есть ма… – лопотал Вася в ужасе. – Что же это такое? Почему так вдруг, в самый разгар моей жертвенной любви? Или, может быть, она увидела кого-нибудь из знакомых и разыграла сцену? Это умно, если так. Очень умно. Прямо даже замечательно умно. Если кто видел – сразу подумает: «Эге, этот господин ей не нравится». А потом, если и увидит нас вместе в обществе, он уже не будет нам опасен. Это с ее стороны очень умно. Хотя, наверное, ей было больно так грубо говорить с любимым существом. Но что поделаешь? Надо.

Он сунул руки в карманы и, беспечно посвистывая, чтобы никто ничего не подумал, стал спускаться с лестницы.

«Я люблю и любим, – думал он. – Вот это и есть счастье. Только нужно быть осторожным. Иначе что же? – Пулю в лоб?»