Миссия на Марс

Миссия на Марс
Надежда Сергеевна Гусева

Объединенными усилиями человечество отправило миссию на Марс. Однако, сохранить единство не удалось. На Земле началась информационная война, которая лишила искусственный интеллект, управлявший полетом, необходимых данных.

Надежда Гусева

Миссия на Марс

„То, что составляет достоинство мира, может быть спасено лишь при одном условии: помнить про это".

Антуан де Сент-Экзюпери

Иван лежал в гамаке и смотрел в небо. Ясное и глубокое, щедро усыпанное звездами, оно притягивало взгляд, так, что невозможно было оторваться. Он переводил взгляд с одной звезды на другую, исследуя небо от юго-восточного угла к северо-западному. Мысли, прежде путавшиеся в голове, составлявшие какой-то замкнутый круг, из которого было невозможно найти выход, прояснялись, как будто это направленное движение глаз повлияло и его способность не хвататься за обрывки мыслей, а додумать каждую до конца. Теперь ему было ясно, чего он хочет добиться в жизни и что ему делать, чтобы это осуществить. Для начала надо найти, где на Земле открывается первая дверь в космос, попасть в отряд космонавтов, а дальше он пробьется.

Ольгу он встретил случайно. Он не планировал ни влюбляться, ни жениться. Но на фотовыставке, посвященной Марсу, их взгляды пересеклись. Потом, когда они вспоминали свое знакомство, оба смеялись, что ни он, ни она никогда не верили в любовь с первого взгляда – и вот на тебе пожалуйста.

После их встречи у Ивана как будто крылья за плечами выросли. Он и раньше-то считался везунчиком, настолько легко для внешнего наблюдателя он взбегал по карьерной лестнице. Спортивные разряды, ученая степень, военные звания – все прирастало с максимально возможной скоростью. Но ему все было как будто мало, он вкалывал сутками, почти без сна, боясь куда-то не успеть, хотя сам не мог объяснить, что и куда его гонит.

Каникулы у космонавтов короткие. На свободную неделю они с Олей умотали в деревню, к его бабушке. Первые три дня шли непрекращающиеся дожди, Оля ходила какая-то невеселая, занималась рукоделием и хлопотала по хозяйству, а он пользовался свободными от тренировок днями для чтения научных статей, которые все откладывал на какую-то свободную минутку. Наконец прояснилось.

–Вань, может пойдем спасть на улицу, под звездное небо? – робко спросила Оля, и он в очередной раз удивился, как ее желания так четко совпадают с его, еще не высказанными и даже не всегда осознанными. Она как будто озвучивает мысли, которые только зарождаются в его голове.

Постелить несколько листов пенополиуретана, оставшихся с ремонта домика, и кинуть сверху пару одеял было делом нескольких минут. Им было хорошо лежать рядом, смотреть вверх, молчать и мечтать. Ласковое августовское небо время от времени одаривало их яркой полосой, спускавшейся к земле. Тогда он возбужденно привставал на локте и спрашивал ее:

–Ты видела, ты успела загадать желание?

– Ага -счастливо улыбалась она, – а ты?

–И я успел.

– Здорово – радовалась Оля. Значит, у обоих желания сбудутся.

Спустя два года оба желания исполнились. Иван готовился к полету на Марс. А Оля дохаживала последние месяцы беременности. Их сын должен был родиться примерно за пару недель до назначенного срока вылета. В насыщенной жизни Ивана такая густая череда событий была привычным делом. Но впервые за много лет сейчас он чувствовал от этого раздражение. Ему как будто не хватало времени, чтобы успеть обрадоваться тому, что он так давно ждал.

Незадолго до старта миссии на орбите развалился спутник связи. Развалился как-то непутево, можно сказать на ровном месте. Летел-летел и вдруг бах – и вместо веселого целого спутника пять уродливых кусков покореженного металла. Причины аварии выяснить не удалось. Злые языки поговаривали, что террористы заложили в него бомбу замедленного действия. Кто были эти террористы, как им удалось проникнуть на завод, как никто не заметил отклонение в массе спутника от расчетной, как спутник с неправильной массой все-таки вышел на правильную орбиту и как вообще эта несчастная бомба, если она и вправду была, выдержала перегрузки при взлете и не взорвалась сразу – на все эти вопросы ответов не было, также как не было и никакой информации от властей о происшествии. Они скрыли сам факт взрыва. Но международная противоастероидная служба зафиксировала вспышку, потом пять появившихся на околоземной орбите новых тел, и наблюдала за каждым из них. По траекториям и скорости вычислили массу этих тел и в сумме она оказалась как раз равной массе спутника. Ученые опубликовали статью в каком-то из зарубежных журналов, но в России ее мало кто прочитал, а даже если бы и много кто прочитал – что бы изменилось. Но эти пять болтающихся на орбите обломков сильно тревожили Ивана, хотя он и не мог даже сам себе объяснить, почему они его так волнуют.

А Оля перенашивала беременность и не успевала родить до его вылета. В этом вроде бы не было ничего страшного, и вообще мальчишки часто засиживаются подольше, но они оба хотели, чтобы сын и отец посмотрели друг на друга до того, как Иван улетит минимум на два года. Но не получалось. Была возможность стимулировать роды, но они решили, что не станут торопить сына, пусть все идет своим чередом.

Космодром. 15 секунд до старта первой в истории человечества пилотируемой миссии на Марс. Уже пройдены все возможные проверки перепроверки и перепроверки перепроверок. Все возможные опасности учтены и найдены способы защиты. Корабль исправен, экипаж здоров, в хорошей форме, тесты на психологическую совместимость пройдены. Иван знал, что он абсолютно точно счастлив в эту минуту. Он хотел в космос, хотел именно на Марс, хотел в составе международного экипажа. Но тревога не отпускала.

Начался обратный отсчет.

Десять. Иван внезапно осознал, что не вернется. Он не знал почему, но чувствовал, что его единственный шанс снова увидеть Олю и встретиться со своим сыном – это прямо сейчас сделать что-то, чтобы отменить вылет. Но почему вдруг его посетила эта мысль? А может быть, это просто трусость. И что он скажет Оле и сыну, если даже и решиться сделать это?

Семь. А потом, как же его коллеги – другие члены экипажа. Они ведь тоже мечтали об этой миссии, первыми из людей ступить на Марс. А следующее полетное окно только через два года, и никто из команды уже не будут подходить для этого полета по возрасту – ограничения очень строгие.

Пять. И как отказаться от своей мечты, пусть даже за нее и придется погибнуть.

Три. Жаль, что он так и не увидит сына. Но, может быть, они погибнут не сразу, может он увидит хотя бы фотографию – ее то смогут прислать по электронной почте на орбиту. И вообще, с чего он решил, что не вернется.

Один. Все, прощай Земля. Все будет хорошо, все по плану, я для этого и работал последние десять лет. "Я просто устал, поэтому и лезет в голову всякая чушь – уверял себя Иван и не мог до конца в это поверить. "Ты лжешь, ты знаешь, что все начинается неправильно – не унимался внутренний паникер, которого нельзя было ни заткнуть, ни заставить объяснить, что же именно не так.

В тот момент, когда яркая вспышка на Земле вытолкнула маленькое и дрожащее тело космического корабля в черную пустоту, яркий свет лампы на мгновение ослепил мальчишку. Он попал из влажной давящей теплой темноты в холодное и светлое пространство, был ужасно напуган и в то же время знал, что так рано или поздно должно было случиться, что все правильно и хорошо, начинается что-то новое, важное, увлекательное, то, для чего он и рос.

Экспедиция на Марс осуществлялась по плану. Шесть членов команды работали тремя парами, деля 24 часа суток на шесть вахт по четыре часа каждая. В каждой вахте один из пары был основным дежурным, следившим за работой корабля и всех бортовых систем, второй – страхующий, на случай непредвиденных осложнений. Он же снимал показания с множества измерительных приборов, гудевших в лабораторном отсеке корабля, как пчелы в улье. Каждый месяц пары перегруппировывались, чтобы люди не надоели друг другу до смерти. Работы хватало на всех, скучать не приходилось. Но по вечерам несколько раз в неделю они собирались хотя бы на час все вместе – не только, чтобы обменяться наблюдениями и отчитаться о проделанной работе, но и для того, чтобы поддержать друг друга, поговорить, как люди.

Дни шли за днями. Они без каких-то чрезвычайных ситуаций в планируемые сроки долетели до Марса, ничего не помешало им смонтировать там базу. Ни один из приборов не отказывал. Сравнительно небольшое магнитное поле, вопреки мрачным предсказаниям скептиков, прекрасно справлялось с защитой от космического излучения. С самого начала миссии их усилия оказывались вознаграждены впечатляющими результатами наблюдений, а построенная на Марсе станция по генерации кислорода и молекулярная кухня работали настолько четко и эффективно, что проблем со снабжением не было. На волне эйфории от успехов было принято решение продлить миссию еще на два года – до следующего полетного окна.

Иван был доволен и результатами экспедиции, и продлением ее сроков. Но его по-прежнему тревожило ощущение, что вернуться назад не получится. Поэтому он лихорадочно обрабатывал результаты наблюдений и при каждой возможности отправлял их на Землю.

Он все еще не понимал, что его тревожит. Он спрашивал себя, страшно ли ему – и каждый раз изнутри приходил ответ: нет. Он не боялся погибнуть, он считал, что главная задача его жизни решена, но ему было тоскливо от ощущения, что на этом все и кончится, что он не обнимет Олю, не поговорит с сыном, не посмотрит с Земли на звезды и на Марс, на котором побывал. А больше всего его раздражало то, что он не понимал, откуда исходит ощущение опасности.

Спустя четыре года экспедиция благополучно завершалась. До приземления оставались считанные сутки. Они слетали до Марса, сделали невообразимое количество ценных наблюдений, поняли про Марс и про Землю то, что невозможно было понять, оставаясь на Земле. Они изменились сами. Все то, что разделяло их в начале полета – разные языки, разные культуры, разный способ воспринимать информацию и реагировать на нее – все это сейчас сближало их. Настолько сильно они поняли, что значит чужое. Марс был чужим миром. Не враждебным, но и не дружелюбным. Марс был незнакомым, непривычным, непредсказуемым. И чтобы выжить и не свихнуться нужно было уметь понимать друг друга с полувзгляда. Потому что опасность приходила непонятно откуда, а тот, кто успевал ее заметить первым, часто не имел ни времени, ни сил объяснять. И чтобы не просто выжить, а выполнить свою работу, сберечь приборы и станцию, надо было научиться быстро поймать направленный на тебя взгляд, а затем посмотреть, в какую сторону смотрит тот, кто почуял опасность и понять, что там не так.

Но Иван все больше думал о Земле. Пока они работали, им просто некогда было думать о том, что происходит дома, меняется ли там что-нибудь. Земля – дом. Она казались безопасным, надежным и стабильным местом, и что бы там не изменилось – они сумеют с этим разобраться, когда вернутся домой. Если вернутся – противно уточнял внутренний скептик.

А на Земле тем временем разгоралась информационная война.

Сначала от миссии бесперебойно поступала свежая информация – показания приборов и результаты самонаблюдения космонавтов сгружались на специально созданный сервер и были доступны всем научным организациям в мире. На этих данных научные статьи росли как грибы после дождя. Их читали журналисты и пересказывали для широкой публики. Никогда раньше не было такого интереса к науке со стороны самых разных слоев общества.

Но международное объединение, которое было необходимо для запуска пилотируемой миссии на Марс, потребовало такого чудовищного напряжения, что оказалось неустойчивым, как атом сверхтяжелого элемента. Только испускать эта корпорация начала не альфа или бета частицы, а информационный шум. Спустя полгода после успешного старта миссии страны начали одна за другой выходить из проекта: у кого-то не хватало финансовых ресурсов, у кого-то разыгралась эпидемия, где-то поднялась волна внутренних протестов. Выходя из проекта, страны закрывали институты, которые раньше были нужны для информационного сопровождения миссии. Потом, когда с десяток стран отказались получать необходимую для сопровождения миссии информацию, и их работа легла на плечи оставшихся, политики забеспокоились, что кто-то пашет, а кто-то получает информацию на халяву и закрыли доступ к большинству научных данных для журналистов из этих стран. Потом оставшиеся страны-участницы начали сводить счеты между собой, делить кто вложил больше усилий и должен иметь больше выгод. Тем временем в странах, отрезанных от информации, пытались сделать вид, что ничего не произошло. Проправительственные СМИ продолжали делать вид, что публикуют свежие научные данные, хотя все материалы были сфальсифицированы, а точнее – высосаны из пальца. Поток информации не сократился, а даже вырос, но качество ее упало катастрофически. Вся имеющаяся в прессе информация шла с пометкой «от анонимного источника», была взаимно противоречива, а порой и вовсе не соответствовала базовым физическим законам и здравому смыслу, но это уже почти никого не заботило.

А дальше пошла неуправляемая реакция. Ученым стали запрещать общаться с журналистами: каждый, кого заподозрили в каком-то комментарии для прессы, оказывался уволен без права в дальнейшем работать в научной организации. Уволенным перекрывали доступ в научные библиотеки. НИИ и университеты получили запреты на публикации в международных журналах: только в отечественных и только на родном языке.

Потом ученые потеряли доступ к серверу, на который закачивалась информация от первопроходцев Марса. Поддерживающий связь с миссией искусственный интеллект работал, согласно заложенной в него программе, и тщательно записывал всю поступающую из космоса информацию, но он не знал, почему ее больше никто не читает.

Не работала и обратная связь. Потеряв доступ к результатам наблюдений, потеряв большую половину исследовательских институтов, потеряв возможность диалога с правительством, ученые оказались не в состоянии следить за происходящим в космосе. Уже никто не мог сообщить первопроходцам красной планеты, о том, когда начнется очередная солнечная буря, когда мимо них пролетит астероид, вообще ничего. Сначала все успокаивали себя тем, что есть центр, из которого искусственный интеллект управляет полетом. Все равно Земля уже не может дослать на Марс никакие ресурсы, космонавты могут рассчитывать только на то, что у них есть при себе, а у них есть все, что необходимо и с большим запасом. А если у участников Марсианской миссии возникнут вопросы, то искусственный интеллект поможет им принять оптимальные решения. Все равно никакого личного опыта выживания так далеко от Земли ни у кого из людей нет. Про то, что искусственный интеллект обучен обрабатывать информацию, а не добывать ее сам – забыли даже ученые, что уж говорить обо всех остальных.

Потонувшие в море информации, люди почти забыли, что они отправили миссию на Марс, забыли, зачем они это сделали, забыли, когда она должна вернуться. Только родственники членов экипажа забеспокоились, когда корабль не вернулся спустя запланированные два года, да в нескольких журналах вышли, как обычно, взаимно противоречивые статьи: издание «Х» написало, что миссия уже давно погибла, а издание «У» – что продолжает успешно работать. Родные космонавтов не знали, кому верить и где искать правды. Оля исхитрилась найти адрес центра управления полетом и написать туда запрос. Корректный но бездушный искусственный разум ответил, что экспедиция приняла решение продлить миссию, все космонавты живы и здоровы и продолжают успешно работать. Но поговорить о космонавтах, об Иване ей был не с кем. Даже друзья и родные объясняли ей, что члены экспедиции, если не погибли – то завербованы марсианами и не могут быть допущены на Землю. После первого такого разговора Оля проплакала ночь, а потом вытерла слезы и решила, что то, что думают все остальные ее не касается. Она будет ждать Ивана, несмотря ни на что.

Корабль потерпел крушение при подлете к Земле – столкнулся с космическим мусором, с обломком того самого развалившегося спутника. С Земли их не предупредили, что траектории их корабля и этих обломков пересекаются: искусственный интеллект давно работал в условиях информационного вакуума, а инструментов для слежки за объектами, болтающимися на околоземной орбите у него не было. А собственные бортовые локаторы корабля сработали слишком поздно.

Иван проснулся от непонятного резкого толчка и сразу подумал: «вот она, наша гибель. Но что случилось?» Системы оповещения о разгерметизации сработали не сразу, Иван и другие члены экипажа почувствовали, что воздуха становиться меньше до того, как взревела сирена. «И что теперь – подумал Иван – стоит ли пытаться влезть в скафандр, чтобы продлить агонию, или ждать смерти так?» Но решил, что стоит. Когда он только приступил к облачению, капитан уже успел экипироваться и был готов выходить наружу осматривать повреждения. Разведка показала: пробоина такова, что залатать ее не удастся. Какой-то покореженный обломок, явно искусственного происхождения, вклинился в борт корабля. Даже если они смогут сократить потери воздуха, подключат аварийные дыхательные баллоны, им не сесть – корпус изогнуло так, что он перестал быть обтекаемым. Они попросту сгорят в атмосфере. Иван вспомнил тот развалившийся спутник и понял, что вот эта фиговина, погубившая их корабль – его обломок. Все его непонятные тревоги получили объяснение, но это уже ничего не меняло.

Решение пришло быстро – потому что было единственным. Им надо остаться на околоземной орбите, наладить связь, сливать на Землю все данные, что еще не успели передать – все, что еще осталось на дисках их компьютеров, все незаконченные черновики отчетов. И еще оставалась робкая надежда, что на Земле придумают, как их спасти. Что сумеют запустить какую-нибудь спасательную капсулу, благо они так близко – рукой подать.

Милая моя Оля. Я пишу тебе и даже не знаю, успею ли передать это письмо на Землю. Сейчас по всем доступным нам каналам связи мы перекачиваем на Землю результаты наших наблюдений. Если передадим все и связь все еще будет работать, а компьютер жив – на Землю полетят наши письма. Знай, что я тебя люблю и люблю нашего сына, хоть и не разу его не видел. С самого нашего старта я предчувствовал, что нам не удастся вернуться, хотя и не понимал, почему. Жалею ли я, что ввязался в эту историю – скорее нет. Мне конечно до чертиков обидно, что я не смогу обнять ни тебя, ни нашего мальчишку не из-за какой-то глобальной катастрофы, а по такой нелепой причине. Мы настолько умны, дальновидны, что способны открыть себе путь к другим мирам. Мы научились бороться с отсутствием гравитации и магнитного поля, защищаться от космических лучей и солнечной радиации, обманывать свой организм, вынуждая его нормально функционировать, в условиях, в которых он работать не может. И мы, как человечество, не можем защититься от собственной глупости и безответственности. Мы отрезаем себе путь домой из-за банальной недальновидности и неаккуратности. Но я пишу тебе это не для того, чтобы ты жалела нас или злилась на тех, кто мог нам помочь, но не сделал этого. Нет. Я пишу тебе это все для того, чтобы ты нашла способ научить нашего сына и, может быть, его друзей, тому, что любая неаккуратность обходиться нам слишком дорого.

Целую вас обоих.

Ваня

Когда связь с кораблем прервалась, искусственный интеллект, согласно заложенной в него программе, разослал письма правительству всех стран, дал информацию в крупнейшие газеты, а также вышел со срочным сообщением на телеканалы, прервав, к неудовольствию зрителей, десятки информационно-развлекательных шоу. Правительства оказались вынуждены дать комментарий. Но про гибель марсианской экспедиции на Земле говорили скупо и неохотно. Космонавтов посмертно наградили, назвали героями. Был официальный некролог, из которого оказалось невозможно понять не только отчего они погибли, но и когда именно. Этого не знали даже родные членов экипажа. На все запросы центр отвечал, что связь внезапно прервалась и более не восстановилась. Злые языки поговаривали, что их убили специально – дескать они слишком много узнали, того, что нам пока знать рано. Кому нам и почему рано, а также кто именно убил – оставалось непонятно.

Остатки научной интеллигенции вспомнили про сервер и даже сумели добиться от правительства доступ к хранившейся на нем информации. Снова стали появляться статьи со ссылками на наблюдения, сделанные первой пилотируемой марсианской экспедицией, с численными данными, фотографиями, графиками и расчетами.

Восстановление было медленным и трудным. Человечество как будто приходило в себя после тяжелой и мучительной болезни. Огладывалось, спрашивало себя, что с ним произошло и как оно оказались там, где находится сейчас. Если фундаментальная наука еще кое-как выжила в эту пандемию безумия – запершиеся в своих кабинетах теоретики продолжали строить гипотезы и вести расчеты – то наука прикладная, потеряв финансирование, загнулась совсем. Вместе с ней встали и все наукоемкие производства. За потоком информационного мусора, люди забыли, как делать точные измерительные приборы, как строить космические аппараты, как создавать самообучающиеся нейронные сети. То, что какие-то пять лет назад казалось привычным и легким, стало недостижимым.

Лето Оля проводила в деревне. Она по-прежнему любила теплыми августовскими ночами спать под открытым небом. Теперь компанию ей составлял сын.