Зиночка

Глава III

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ УЧЕНИЦА

В саду за вишнями поспевали сливы, яблоки, груши, кусты были полны крыжовника, малины, смородины. Все собирали, варили, консервировали, сушили. Зима большая – все пригодится. Лето пролетело и Зиночка всерьез засобиралась в школу. Потребовала, чтобы купили ей портфель, букварь, тетради, ручку, чернильницу, форму. Все просьбы выполнялись безотказно – только бы не проронила ни одной слезинки.

Ее приняли с условием, если она не будет отвлекать учеников и что будет, пока привыкнет, сидеть на последней парте. Пусть хоть на последней, только бы чувствовала себя ученицей – радовался отец.

В первый же день учебного года во время первого урока, когда учительница только успела познакомиться с классом, тут же услышала тоненький голосок, доносившийся с последней парты:

– Тетя, я хочу кушать.

– Я вам уже сказала, что меня зовут Валентина Викторовна. И прежде чем хочешь что-нибудь сказать, подними руку. Кушать пойдем после второго урока.

Зиночка подняла руку.

– Я слушаю тебя, Матвиенко.

– Я хочу борща.

Валентина Викторовна вышла из класса, зная, что в коридоре стоит волновавшийся за свое чадо отец. Она не успела до конца сказать свою возмущенную речь, как обеспокоенный папаша, размахивая палкой, стремглав вышел из школы и прямым сообщением направился к Александре Ивановне за борщом. Домой ведь идти дальше, а ребенку очень хочется кушать.

– Коля, может вы поторопились со школой? Подождали бы, чтобы ей семь исполнилось. И пошла бы, как все дети, – сказала Зиночкина бабушка, но Николай ее уже не слышал.

Училась Зиночка в школе целую неделю. На большее у учительницы терпения не хватило. Девочка с последней парты срывала чуть ли не каждый урок, заявляя, что она хочет кушать, играть, писать на доске, что она знает все буквы, что умеет считать, выходила из класса, зная, что там стоит папа с баночкой еды. Поев, она снова садилась за парту, сложив руки, как примерная ученица, в коричневой форме и с большими бантами в маленьких косичках. И когда ей сказали, что она пойдет в школу на следующий год, успокоить ее было очень трудно. Отец метался по школе, уговаривая учителей, чтобы хоть кто-нибудь посадил ее за парту. Сжалилась над ней только Мишина учительница рисования. Один урок, рисуя в тетрадке, она высидеть могла, а потом ее забирал папа, усаживал на плечи, и они шли гулять в сквер, на рынок или в магазины.

Глава IV

САПОЖНИК

В красном драповом пальто. В таком же капоре, в коричневых ботиночках, Зиночка сидела на плечах своего папочки и указывала ему путь. Он шел, стуча перед собой палкой, спокойно, уверенно. Желтые листья поздней осени стелились под его громадными ступнями. Моросил мелкий дождик. Они гуляли по рынку – делали покупки. К обеду они должны быть дома: Миша придет из школы – надо успеть растопить печь и разогреть обед.

– Хочу сапожки! Папа, я хочу сапожки! – раздался тоненький, но требовательный голос сверху. – Иди сюда, папочка, – дочь повернула лицо отца вправо. –  Вот сапожки.

Николай опустил дочь на землю, потрогал сапоги.

– Так это же мужские.

– Сошьем и маленькие, – сказал продавец. – Только надо снять мерки.

– Вы можете прийти к нам домой? У нас еще мальчик есть. Мы и ему закажем.

Сапожник записал адрес и пообещал прийти в пять.

В их семье было принято: если человек вошел в дом, его надо пригласить к столу. И когда в пять вечера пришел гость, стол уже был накрыт. Познакомились. Гостя звали Федором. Он рассказал, что живет в Сталино, ездит по городам с обувью, которую шьют с другом. Снял Зиночкины мерки, сказал, что на Мишу у него есть сапоги, Пригласил его завтра к себе домой на примерку.

На следующий день Николай дал Мише денег, и после школы он отправился за сапогами.

Сапожник ждал своего покупателя. Миша вошел в маленькую комнату и окинул ее взглядом. Он посмотрел на односпальную металлическую кровать, заправленную суконным солдатским одеялом, рядом с кроватью стоял табурет и стол. Вдруг его взгляд остановился на увеличенной фотографии на стене. Он смотрел на нее, как завороженный, не отрывая глаз.

– Что с тобой, Миша? – спросил Федор, увидев, как побледнел и растерялся его покупатель.

– Дядя Федор, откуда у вас эта фотография?

– Как откуда? Разве не похож? Это я в молодости и моя жена Анечка, а детей даже фотографии не осталось. Моя семья вся погибла. Эту фотографию я с собой на фронт взял. Вот увеличил и с собой вожу. А чего ты спросил? Да что с тобой?

– Я помню эту фотографию – точно такую. У нас дома. Это мои родители.

– Родители? – растерялся Федор, – и уже дрожащим голосом спросил: – А фамилия твоя как?

– Курен-ной,– протянул он нараспев, и голос его дрогнул. – Михаил Федорович.

– Мишенька, так ведь и я Куренной! Стало быть я твой отец!

Они крепко держали друг друга в объятиях и плакали.

– Сынок, родной, я ведь думал, что вы все погибли. Вернулся – нет нашей трехэтажки. На ее месте пленные немцы завалы разгребают. Никого знакомых не нашел.  И даже на учет не ходил становиться – сразу уехал к однополчанину – он адрес давал.

– Мы искали тебя, папа. С дядей Колей искали, – не отпуская отца, говорил Миша. Тебя до сих пор в Одессе разыскивают. Мы ведь заявление на розыск подали.

– А мама с Машей точно погибли? Может они тоже живы?

– Меня мама за водой послала. Я уже домой с водой шел. Вижу, люди бегут, что-то кричат мне, я не могу разобрать и тоже побежал. Куда люди, туда и я. Вдруг слышу сильный свист, грохот со стороны нашего дома. Я прижался к стене, мимо которой бежал, и дрожу. А когда наступила тишина, побежал домой, а дома нет. Только пыль  и дым. Стал кричать, звать маму, но она меня уже не слышала. Они с Машей были в доме – ждали воду.

– Мальчик мой, родной, и куда же ты пошел, такой маленький?

– Я долго сидел около разрушенного дома – не знал, куда идти, а он все горел. Ночью пошел в подвал уцелевшего. Там еще были люди, И в катакомбах от немцев прятался. Говорили, что они таких детей увозили куда-то. Я боялся, что и меня увезут. Кто накормит, к тому и прислонялся. Меня никто не отталкивал, люди последней крохой делились. Особенно зимой было плохо. Холодно, голодно. Я у разных людей жил, меня никто не обижал. Папа, а я тебя представлял таким, какой ты на фотографии.

– Да, постарел я, сынок. Война многих стариками сделала. А я три ранения перенес. В госпиталях хорошие врачи были. Выхаживали и на фронт отправляли. Ноги, руки, голова целы, автомат держать можешь, значит здоров, но ты все-таки выжил! Мишенька, молодец! – Федор все сильней прижимал к себе сына и никак не хотел отпускать, как бы боясь, что что-то может снова разлучить их. – А с дядей Колей где познакомился?

– Я в Одессе на вокзале ночевал. Уже улегся на полу около тети с узлами. Ждал, что она меня накормит, но она уснула, не обратив на меня внимания, а мне так есть хотелось! На вшей внимания давно не обращал. А вот когда голодный, не могу уснуть – лежу, ворочаюсь. Вдруг меня кто-то палкой в бок толкнул. Я сначала хотел выругаться, но смотрю: мужик громадный, в черных очках, а на плечах у него девчонка такая смешная. Сидит, как королева. Я сразу догадался, что он слепой. Они комнату матери и ребенка искали. Ну я их и повел, а там мест не было. Потом мы вместе ночевали на полу. Он перед сном накормил меня. А утром пошли искать квартиру.  Нас впустила добрая бабушка  Ганя. Мы у нее жили, а потом сюда приехали, в дом дяди Коли.

– Везло тебе, Мишенька, на добрых людей, Николай сейчас ждет, переживает.

– Пойдем, папа, расскажем дяде Коле, что ты нашелся.

– Давай зайдем в магазин, возьмем выпить, закусить. Да, а про сапоги чуть не забыл. Примерь.

Сапоги пришлись в самый раз.

Глава V

МОЙ ПАПА НАШЕЛСЯ!

Дул порывистый ветер, низко плыли хмурые облака, поливая Николая мелким дождем. Он стоял у калитки, ожидая Мишу, и не понимал, почему у него так сильно болит душа. Просил Зиночку выглянуть на улицу: не идет ли Миша. Знал ведь, что он пошел по делу. Просто так по улице с друзьями не гулял, общался с ними только в школе. Но почему его так долго нет и почему так неспокойно?

– Папа, Миша идет, а с ним дядя Федор мне сапожки несет.

– Может за деньгами? Так дал же Мише, сколько сказал. Сшить тебе так быстро не мог.