Крылья к резюме обязательны!

В ожидании сестренки закрыла замок на задвижку и легла на узкую двухъярусную кровать. Запечатывать дверь еще и заклинанием не стала: это могло бы привлечь ненужное внимание.

Напряжение медленно отпускало. И я смогла в полной мере почувствовать, насколько замерзли голые ступни, что моя правая коленка разбита, а локоть ссажен. Да и правую скулу как-то подозрительно пощипывало. Нет, в таком виде попадаться на глаза кому бы то ни было тоже не стоило.

И нет бы провести этот светский раут схинского консульства не на борту корабля, а на земле? Увы мне! Организаторы мероприятия с чего-то решили, что часовая прогулка по заливу, после которой корабль пришвартуется у набережной, свежий воздух и плеск волн гораздо лучше подойдут для укрепления добрососедских отношений, чем зал ресторации. И вот теперь чиновники, депутаты, консулы, военные вели неспешные беседы на верхней палубе, с которой доносились звуки живой музыки. А те из журналистов, кто сумел получить аккредитацию, освещали это мероприятие.

А я вот затаилась. И приготовилась ждать… Только мое одиночество было нарушено гораздо раньше, чем я предполагала. В замке раздался подозрительный скрежет, словно его не открывают уверенно ключом, а тихо и настойчиво взламывают. Спустя несколько секунд вертушок начал медленно, будто нехотя, поворачиваться.

«Демоны! Меня никто не должен увидеть!»

Слетела с кровати и заозиралась. Увы, под койку было не спрятаться. Под ней вместо пустоты было три выдвижных ящика. Так сложиться, чтобы поместиться в один из них, я просто физически не могла.

Зато я увидела то место, в котором порой обретаются любовники и скелеты, а то и скелеты любовников, – шкаф! И пусть оный был узким, как гроб, и столь же привлекательным, но главное – я в него помещалась!

Я едва успела в него залезть, как дверь в каюту распахнулась. Через узкую щель я увидела, как внутрь зашел невысокий, щуплый тип в плаще. На его шее болталась на ремне чарокамера.

«Вот фтырх! И везет мне сегодня на репортеров, как утопленнице на омуты!» – подумалось некстати.

Меж тем мужчина достал переговорник и, набрав номер, произнес:

– Все, Мик, я нашел свободную темную каюту. Сейчас проявлю снимки и, как только причалим на берег, готовь место на первой полосе. У меня для тебя сенсация…

Собеседник ему что-то ответил, и тип, махнув рукой, словно говоривший с ним его видел, беззаботно отозвался:

– Не, не политика, все безопасно. Так что юристы могут не напрягаться. Светский скандал. Зато громкая шумиха гарантирована…

При этих словах у меня внутри все оборвалось. Неужели кроме того репортера, которому я и дракон испортили камеру, нас успел заснять еще кто-то? Вот гремлин горбатый!

Меж тем ни о чем не подозревавший новостник продолжил:

– Пятьсот? Не… Эти снимки минимум на четыре штуки потянут… Так что готовь гонорар, Мик. За мной не заржавеет. Как раз… – тут тип глянул на наручные хроносы, – четверть часа осталась. Успею все проявить в лучшем виде. Буду ждать на набережной, как корабль причалит. Высылай магомобиль.

После этого он отключился и тут же развил бурную деятельность. Натянул тонкую веревку через всю каюту, достал из камеры пачку непроявленных чарографий, аккуратно развесил их за скрепки на бечевку. Достал артефакт-проявитель, что был размером чуть длиннее карандаша, но раз в пять шире. На одном из концов прибора тут же зажегся красный огонек. Им-то тип и стал водить рядом с каждым из снимков, проявляя изображения. Что на них – я из шкафа разглядеть не могла и подалась вперед в надежде увидеть…

И тут корабль качнуло, я ударилась о стенку шкафа, и этот звук услышал репортер. Реакция у него оказалась отменной. Миг – и он уже распахнул дверцу моего укрытия. Но, как выяснилось, в экстремальных ситуациях и я могу реагировать не только быстро, но и неожиданно. Неожиданно в том числе и для себя.

В общем, если бы были соревнования по запихиванию в рот сосок, кляпов и прочего, то на нем я не заняла бы первое место. Нет. Меня бы сразу пригласили в жюри. Сосиска точно попала в рот изумленному мужику. Незваный визитер не успел издать ни звука, как у него меж зубов уже очутился мой трофей. Тот самый, из кладовки, с которым мне не позволила расстаться моя жадность.

А в следующий миг в репортера уже полетели чары стазиса. Тип рухнул, как подкошенный. Вот прям стоял столбик и… бух! И теперь, лежа, он пучил на меня глаза и лихорадочно жевал сосиску. Видимо, надеялся, что как только с ней расправится, сможет заорать.

А я подошла к нему, стараясь, чтобы мое лицо оставалось в тени, и, изменив голос, произнесла:

– Именем схинской разведки вы… усыплены! – Это была импровизация. Потому что я не представляла, что приличествует этикетом говорить в тех случаях, когда тебя, шпионящую, застает в шкафу репортер.

Пасс рукой – и взгляд журналиста стал расфокусированным и осоловелым. А потом раздался и заливистый храп.

А я подошла к проявленным чарографиям, готовясь увидеть себя, но вместо этого… О! Сколько мне открытий чудных сегодня б стоило зарыть. А после вызвать наемников, пару демонов из пентаграммы и профилактический потоп.

– Вот гад! – вырвалось у меня, когда я рассмотрела, кто именно запечатлен на снимках.

На снимках была не я, а мой грыхтов жених! Тот самый, договорной. Джерард Стоксон. И он активно так целовался с какой-то девицей. О том, что именно лобызался, а не соринку из глаза несчастной доставал и журналист просто удачный ракурс поймал, свидетельствовало два факта. Во-первых, снимков была серия. И во-вторых, Джер красотку активно лапал. Так, что длинный подол на женской ножке задрался аж выше бедра.

Особо теплых чувств я к жениху не испытывала. Он ко мне – и подавно. При нашей первой встрече, помнится, резанул по мне неприязненным взглядом. Так, словно я была помехой его планам, глупой дурочкой, что забыла о приличиях и бросилась ему на шею.

А потом, когда мы остались наедине, этот высокомерный гад обвинил меня в том, что я должна была настоять и отказаться от обручения, переубедить отца… На этих словах я рассмеялась ему прямо в лицо. И посоветовала: если Джер настолько против этого брака, то пусть сам попробует переубедить герцога Файна.

На это предложение жених отчего-то закашлялся. И пусть ничего не сказал, но в его взгляде я прочитала: «Ведьма!» И еще несколько эпитетов из тех, которыми чаще всего сообщают окончательную и неотцензуренную правду.

В общем, между мной и Джером вспыхнуло крепкое и взаимное чувство. Ненависти. Но надо мной довлел отец, которому было выгодно породниться с семейством Стоксонов. Над женихом – неустойка в случае, если помолвка будет расторгнута по его инициативе.

Не скрою, мне не раз хотелось послать жениха к низвергнутым, но я понимала: реши взбрыкнуть – отец начнет давить, пока не прогнет меня. Поэтому я сделала вид, что смирилась с обстоятельствами. Стала покладистой дочерью, насколько это вообще было возможно. А все для того, чтобы мне дали возможность нормально доучиться.

Джер тоже изображал образцового жениха: никаких публичных скандалов… Я, конечно, не сомневалась, что у него есть интрижка, а может, и не одна, но, как выражалась моя мама, пока это не достояние общественности, этого и нет.

И вот сегодня такой плевок мне в лицо. Я хотела сначала уничтожить чарографию, а потом подумала: это же отличный повод, чтобы разорвать помолвку! К тому же в таком свете моя практика в Долине Холмов будет логичной: расстроенная изменой невеста уехала из столицы, подальше от предателя-жениха.

Мне нужно будет лишь остаться у дивных. На пару лет. И, думаю, с этим проблем не возникнет. Артефакторы – штучный товар. А артефакторы-алхимики – и подавно.

Я повесила снимок обратно на прищепку.

А потом посмотрела на мирно спавшего щуплого журналиста, на его ботинки и…

Когда корабль причалил, дверь каюты открылась, и на пол ступили эти самые коричневые мужские ботинки. Правда, сейчас в них был не журналист, а я. Плащ репортера сидел на мне мешковато, но это не столь сильно бросалось в глаза. Шляпа, очки, что позаимствовала у новостника, – я оказалась серой мышкой среди других журналистов, что спешили на берег. Безо всякого отвода глаз, который порой может не скрыть мага среди своих коллег, а лишь привлечь к нему больше внимания.

Идя по нижней палубе, я щелкнула пальцами, снимая собственные заклинания стазиса и сна. Надеюсь, папарацци успеет со своей сенсацией.

Как выяснилось чуть позже, он таки действительно успел.

Уже садясь в машину, я увидела, как мчится по трапу, а потом и по набережной в сторону неприметного серого чабиля знакомый тип, сверкая красными, в желтую полоску, носками и прижимая к груди стопку снимков.

А я, усмехнувшись, подумала, что этот вечер не такой уж и отвратительный…

И так я думала вплоть до следующего утра, когда проснулась с дикой болью в горле. Все же купание в холодной воде дало о себе знать. Теперь из всех приемов ораторского искусства я могла использовать лишь выразительное молчание.

И молчала все то время, пока мама выговаривала о моей безответственности. Как?! Как я могла уйти с приема столь возмутительным образом, ни с кем не попрощавшись, поправ нормы приличий?! Что на это скажет мой отец, который был вчера явно недоволен моим поступком? Для нее сейчас это было единственным по-настоящему важным. Ведь за проступки дочерей наказывались не только, собственно, дочери, но еще и герцогиня Файн. Как та, кто плохо нас воспитала и допустила конфуз. Папа легко мог урезать ей расходы на неделю, а то и две. А для той, кто привыкла ни в чем себе не отказывать, это было серьезным ударом. И маму это не устраивало.

Она не скрывала, что вышла замуж за отца по любви. К деньгам.

Чуть больше двадцати лет назад красавица-графиня из обнищавшего рода, вынужденная работать секретарем, с радостью согласилась на предложение герцога Файна стать его супругой. Еще бы: не дряхлый старик, а статный красавец, при деньгах, положении… А то, что у него характер тяжелый, как могильная плита… Так должен же быть у почти идеального жениха хоть один маленький недостаток?!

В общем, для той, у кого из приданого были одни безупречные манеры, воспитание, милое лицо и куча семейных долгов, этот брак стал отличным вариантом. Мама приняла правила игры – быть блистательной великосветской дамой, чья репутация вне подозрения, и подарить отцу наследников. С последними, правда, не сложилось. Родились мы с Тиной. Но тут уж, как говорится, претензии не к нам с сестрой, а к производителям.

– Нечего ответить?! – под конец своей тирады раздраженно спросила мама, тем выдернув меня из размышлений.

За свою жизнь я приобрела много умений, в том числе и делать вид, что внимательно слушаю собеседника, и думать о своем.

– Я болею, – просипела, высунув заложенный нос из-под одеяла.

Родительница словам не поверила. Положила ладонь на лоб, потребовала открыть горло и, лишь убедившись, что я не симулирую, вызвала лекаря. Все же серьезное недомогание могло быть оправданием моего поведения в глазах отца. А это значит, что и ее не ждут финансово-карательные меры.