Болотная бусинка

Болотная бусинка
Надежда Храмушина

Странный мир – эти болота. Вроде и нет там ничего особенного, бесконечные кочки, возвышающиеся над тёмной водой, чахлые деревца, вопреки своей природе продолжающие расти в такой шаткой и ненадёжной земле. Но, подожди, посмотри, кто это там наблюдает за тобой, пока ты занят тем, что выбираешь место, куда поставить ногу? Нет, показалось! Это просто ветер качнул сухую ветку! Или нет?

Надежда Храмушина

Болотная бусинка

Глава 1. Проклятие кикиморы.

Если ехать от Екатеринбурга на север, то примерно через сто пятьдесят километров будет небольшая деревушка Лосево, живописно раскинувшаяся на невысоком берегу неспешной реки Третьей. Это сейчас её называют Лосево, а когда-то её называли Загоребово, и она была Загоребово почти двести лет. А переименовали её в Лосево сто лет тому назад, в одна тысяча девятьсот шестнадцатом году. И были на то причины, и очень веские. Деревенская знахарка Маня Тихонова убедила своих односельчан, что если они и дальше будут зваться Загоребово, то все несчастья, которые на них посыпались, словно снег на голову, так никогда и не закончатся, пока в деревне не останутся только пустые дворы, по которым будет гулять один вольный ветер. Несчастья в деревне начались с того, что крестьянин Иван Подногин зарубил в лесу кикимору. Да, самую настоящую кикимору. Как уж так получилось, что она дала себя увидеть человеку, просто немыслимо. И мало того, что она дала себя увидеть в истинном обличье, так он её ещё и с перепугу топором изрубил. Сорок дней после этого пылали леса вокруг Загоребово. Столько зверья было погублено в пожарах! Только перестали пожары донимать, как откуда-то навалилась саранча, да и сожрала весь урожай на корню. И сам Иван Подногин после этого недолго пожил – заготовлял дрова на зиму, отлетел обух от топорища и раскроил ему голову. Он не сразу помер – недели две бедолага мучился, то приходил ненадолго в сознание, то метался в бреду. Всё прощение у кого-то просил. А батюшку, когда тот пришёл его причастить и исповедовать, он прогнал. Так и умер, не исповедавшись.

В конце осени в деревне новая напасть – из города приехал брат Кузьмы Садова, да и заразил всю семью брата испанкой. Вымерли все Садовы, их соседи Рогозины, у Конюховых из семьи осталось только двое ребятишек малолетних да бабка старая, и другие Конюховы, их дальние родственники, тоже троих похоронили. Ну ничего, к весне деревня от этой заразы очухалась, да только проклятие кикиморы не думало от них отходить. Не велика и не глубока речка Третья, да весной под лёд разом двое ушли – Галина Тихонова со своим старшим сыном, семилетним Петрушкой. Потом, через месяц, в бане ухамаздалась бабка Акулина Петрова. Потом осенью волк загрыз Тулеева Васю. А уж про то, сколько скота померло в этот год, вообще говорить нечего! Вот тогда Маня Тихонова и начала булындить народ, что надо, мол, деревню по-другому переназвать, чтобы проклятье обмануть, такое ей откровение во сне пришло. Сельчане её поддержали – к тому времени каждая семья уже лиха нахлебалась. Больше года эта канитель продолжалась, пока деревенские прошение составили, пока власть это всё обсудила, да вынесла положительное решение. Появилась на картах старая деревня под новым названием Лосево. А кто такое название придумал, сейчас уже и не вспомнить. Даже в ведомостях про них написали, так и так, деревню преследуют проклятья, вот и надумали крестьяне судьбу обмануть.

Прижилось в деревне новое её название Лосево, и жизнь потекла в ней своим чередом. Испокон веку деревенский народ там был работящий, детей сызмальства к труду приучали, одних полей с капустой и картошкой вокруг деревни столько было, что глазом не окинуть. Не заскучаешь без дела. Дома в деревне у всех добротные, ни какие-то там развалюшки! И пастбища все рядом, и покосы тоже, трава сочная, стебелёк к стебельку, земля-то – благодатная, чернозёмушко кругом! Как старики говорят – хоть на хлеб намазывай! Конечно, молодое поколение, как и везде, мечтало уехать в город, неспешная деревенская жизнь не всех прельщала. И уезжали в город многие, но некоторые и возвращались. Сейчас в деревне живут одни старики. Доживают свой век, как и их родная деревня.

У Валериана Петровича Конюхова все его три сына уехали в город, сразу же, как только в армии отслужили. Двое на заводе работали, а старший на стройке. Хорошие сыновья у него, умные, и на работе их ценят, и жёны их хвалят, и дома у них всё в порядке. Только с младшим внуком не всё хорошо, выгнали его из института за недостойное поведение. Такого позора никогда раньше в их семье не было, пьянством не увлекался никто, а уж тем более, в милицию за дебоширство чтобы взяли, да не было такого никогда. Посудили-порядили на семейном совете, да и решили Пашу Конюхова до армии к деду Валериану Петровичу в деревню отправить. На исправительные работы. У деда всегда для него работа найдётся, у него не забалуешь.

Паша приехал в апреле, когда только снег с полей сошёл, и природа отряхнулась от зимней спячки. На железнодорожной станции дед его встретил на своём видавшем виды «Урале», и поехали они в Лосево. Эти двенадцать километров по распутице Паша запомнил на всю жизнь. Когда доехали они до дома, у Паши из чистого на теле были только глаза, всё остальное было заляпано жидкой грязью. Дед только посмеивался, глядя, как Паша прыгает через лужи до крыльца, в своих уже совсем не ослепительно-белых кроссовках. Кто был особенно рад приезду Паши, так это его бабка, Нина Максимовна. Она с вечера поставила кринку теста, утром пирогов напекла, и сладких, и мясных, и капустных. Щи сварила, кисель, компот, на стол еле всё поместилось. Первые три дня она не давала деду будить любимого внука, пусть поспит, отдохнёт, умаялся с дороги. Дед терпел. Через три дня зыркнул на Нину Максимовну, та отступила, а он разбудил Пашу в пять утра, и началась для Паши его трудовая повинность. С дедом не очень-то поспоришь. Он хоть мужик спокойный, но раз сказал – всё, должно быть сделано. К вечеру, после трудового дня, Паша мечтал только до кровати добраться. Как только его голова касалась подушки – засыпал сразу же. Ноутбук, который Паша привёз с собой, он первый раз открыл только через две недели, когда дед ему выходной дал. Но ничего, потихоньку Паша втянулся в рабочий режим.

В июне в деревню к старикам обычно съезжались из города гостить внуки, на свежий воздух, на парное молоко, бабушек и дедушек повидать, порадовать их. В этом году приехали к Петровым двойняшки Оля и Коля, закончившие девятый класс, к Тихоновой Настасье – внук Артём, восьмиклассник, и к Подногиной Дусе внучка Мила, пятиклассница. Дед Валериан Петрович по этому случаю, да и под напором Нины Максимовны, дал неделю отпуска Паше, чтобы с ребятами пообщался, да и работы особой пока не было, в огороде баба Нина сама ещё управлялась.

Ребята каждый вечер собирались шумной ватагой на берегу, излюбленном месте всей молодёжи, когда-либо жившей в деревне. Там лежали толстые брёвна, вот на них-то они и сидели до полуночи, иногда и позже расходились, разговаривали, смеялись, в речку камушки кидали, мячик пинали. Днём они вместе сериалы смотрели, или играли в игры, дело, в общем, всегда у них находилось.

К северу от Лосево, километрах в трёх от него, раскинулись необозримые болота, самые настоящие, глухие и непроходимые. Их местные называли Подёнными. И тянулись они почти тридцать километров. Осенью местные туда ходили за клюквой, брусникой, далеко не заходили, больше всё по краю, где между кочками можно было ходить, не замочив ноги. Буквально через метров пятьсот начиналась настоящая топь, даже бывало, что там пропадали люди. И ещё оттуда доносились такие звуки, что кровь в жилах застывала у того, кто их слышал. Поговаривали, что это родственники кикиморы до сих пор её оплакивают.

Между деревней и болотом, в сосновом бору, который начинался сразу возле заброшенного овощехранилища, из земли торчали, словно острые волчьи клыки, две высоких скалы, метров по пятнадцать каждая. Скалы древние, седые, все мхом заросшие, а между ними с десяток скал поменьше, белые, как кости, выбеленные временем, и такие же древние, как и их высокие братья. Скалы эти так и называли – Волчьи. Волчьи скалы, как магнитом, притягивали к себе всех ребятишек, росших в деревне. Хоть взрослые и не разрешали там им ползать, да разве кого удержишь! Пока родители на работе, бегают, где хотят. На левом клыке были небольшие выступы, будто кто-то там специально ступеньки выдолбил. Они крутые, опасные, но тем интереснее! По ступеням можно подняться на вершину клыка, а с его вершины всё болото, как на ладони видать, и деревню тоже. Красота открывается такая, что глаз не отвести. Особенно летом. От Волчьих скал до речки Третьей лиственный лес раскинулся – берёзки, осинки да рябинки – светлый лес, ситцевый. А кругом поля, как цветные платки разбросаны. Речку только не видно, она петляет между заросшими берегами, и её русло сверху только по ивам можно определить. Сколько угодно можно смотреть – и не насмотришься.

Вот и в этом году, Паша с Артёмом решили подняться на клык, посмотреть, как солнце вечером садится за горизонт. Сначала договорились вдвоём пойти, но остальные, как только об этом услышали, тоже сразу захотели с ними. Понятно, что дома никто об этом ничего не сказал, так, мол, печенки в поле вечером на костре пожарят. Так как Паша самый старший в их компании, то он подготовился к походу серьёзно – взял картошку, спички, соль, мазь от комаров, воды в пятилитровую бутылку налил. Дед на него очень подозрительно посмотрел, но ничего не сказал, отпустил.

Собрались они часов в восемь вечера, и не пошли сразу к скалам, а сделали обманный крюк, прошли по улице Комарова, чтобы подозрения у бабушек не вызывать. Паша дорогу эту хорошо знал. Отец его уже не раз водил с собой на эти скалы, научил правильно забираться, спускаться. Да и видать эти скалы издалека, не промахнёшься. Поэтому Паша не ошибся, прямо к скалам вывел свою компанию.

Они набрали сухих веток, разложили костёр, обложили его камнями. В июне дни длинные, темнеет поздно, вечером – светло как днём, не страшно. И когда костёр весело запотрескивал, пришло время подниматься на скалу. Площадка на вершине скалы небольшая, два шага в обе стороны, там всем им не уместиться, поэтому решили подниматься по двое. Первым, конечно, пошёл Паша, чтобы удостовериться, что ступени в целости и сохранности. С ним пошёл Коля Петров. Некоторые ступени были шириной не более десяти сантиметров, а в середине пути между некоторыми соседними ступенями было расстояние сантиметров восемьдесят. Руками надо было крепко держаться за камень. Но всё это стало неважным, когда Паша с Колей очутились на вершине. Паша-то раз десятый, если не больше, уже забирался сюда, а Коля – первый, как и его сестра. Поэтому, очутившись на пике, Коля замер, очарованный открывшимся перед ним видом, смотрел вдаль и молчал. Паша сел лицом к вечернему солнцу, подставив ветру лицо, и такая теплота разлилась в его груди, что он начал улыбаться. Солнце уходило от их деревни всё дальше и дальше, но тёплый свет его оставался в каждом листочке, в каждой иголочке леса, набросив на всё золотистую дымку. Вокруг них кружились любопытные птицы, словно хотели посмотреть, зачем эти двуногие забрались так высоко, и не собираются ли они полетать вместе с ними. Коля тоже сел с ним рядом, и они оба молчали, да и какие тут скажешь слова! Снизу закричала Оля, торопя их, и ребята нехотя начали спуск со скалы.

– Я с Олей и Артёмом хочу ещё раз сюда подняться. – Сказал Коля, когда они спускались вниз – Хорошо?

– Нет, втроём нельзя. – И Артём сказал, как когда-то ему дед – Там места только и есть, чтобы улыбнуться. Давай так, Ольга с Артёмом сползают, тогда после них мы с тобой ещё раз поднимемся.

Артём уже пару раз до этого забирался на клык, поэтому Паша спокойно отпустил их с Олей одних. Сначала ползла Оля, за ней Артём. Оля, хоть и забиралась по крутым ступеням с испуганными глазами, но весело смеялась над своей неуклюжестью. Как только они поднялись наверх, Паша услышал радостный визг Оли. Он усмехнулся, ему знакомо это чувство, когда первый раз оказываешься на скале. Артём и Оля уже довольно долго сидели на краю, свесив ноги вниз, а Коля бегал внизу и торопил их со спуском, и с обидой говорил Паше, что они тоже могли бы подольше там посидеть, если бы Паша не торопил его. Милка сидела сердитая, потому что Паша категорично сказал, что ей ещё рано забираться на скалу, маленькая ещё. Милка сначала крепилась, просто отвернулась в сторону и ни с кем не разговаривала, но потом, когда спустились Оля с Артёмом, а Коля засобирался с Пашей второй раз, она не выдержала и заревела. Так ей хотелось залезть и с высоты посмотреть на болота! Оля и Артём начали уговаривать Пашу, чтобы он хоть ненадолго, но поднялся с Милкой на скалу. Паша посмотрел на зарёванную Милку, и сказал:

– Хорошо, но сначала перестать реветь, ещё не хватало нам поскользнуться на твоих соплях. Запомни – ты должна слушаться меня. И ещё, как только страшно станет на ступеньках, когда начнём подъём, сразу мне говори, потому что если ты испугаешься там, наверху, тогда поздно будет.

– Паша, я не испугаюсь! – У Милки моментально высохли слёзы – Артём говорит, что он первый раз поднялся сюда, когда ему всего одиннадцать было. А мне уже двенадцать!

– Ладно, пошли! – Паша подтолкнул Милку к ступеням – Не торопись, ноги ставь плотно, максимально надёжней фиксируй каждый шаг. Руками держись за верхние ступени и старайся вниз не смотреть. Обратно спускаться будет страшнее, чем подниматься. Поняла?

– Да поняла я, поняла. – Милка поставила ногу на первую ступеньку – Только ты меня не держи, я сама.

– Если будешь торопиться, всё, не обижайся, обратно вернёмся. Никакие слёзы тебе больше не помогут.

Милка осторожно начала подниматься. Паша видел, что маленькая ножка Милки гораздо увереннее себя чувствует на узких ступенях, чем нога Паши сорок четвёртого размера. Милка ловко ставила ноги, подтягивалась, цепко держалась руками, и назад не оглядывалась. Зато когда они добрались до вершины, Милка от восхищения запрыгала, и Пашу прошиб пот от этого зрелища. Он не разрешил Милке свесить ноги вниз, поэтому она села как Будда, и восхищённо смотрела на садившееся далеко у горизонта солнце. Потом она повернулась к болотам, и восхищённо смотрела на бесконечную равнину, по которой вольный ветер летал, не встречая препятствий, шевеля высокую траву, и заставляя её перекатываться, как волны.

Паша и не уходил бы отсюда совсем, он мог сидеть здесь сколько угодно, но надо было печёнки начинать печь, а это опять же лучше его никто не сделает.

– Ну что, спускаться будем? – Спросил он Милку – Насмотрелась? Только бабке Дусе пока ничего не говори. Она моим нажалуется, от деда мне достанется.

– Конечно. Обещаю. – Кивнула Милка и добавила – Я что, маленькая что ли, сама всё понимаю. Если я скажу, что на зуб забиралась, меня домой в город отправят.

Вдруг она схватила Пашу за руку, тот даже вздрогнул. Милка показала пальцем вглубь болота.

– Паша, там кто?

Посреди серо-зелёного неспокойного океана трав, окутанного редким туманом, Паша увидел вдалеке неподвижную тёмную фигурку, которая стояла на небольшом холмике с одинокой чахленькой берёзкой и тоже смотрела на них. Он пригляделся внимательнее, и ему показалось, что это старик, в серой шапочке, в серой длинной куртке. Милка помахала ему рукой. Старичок поднял руку и показал на них. У Паши от этого жеста сразу шевельнулась внутри тревога, и он коротко сказал Милке:

– Не знаю, просто какой-то старик. Нам лучше спуститься. Я спускаюсь первый, ты за мной.

Милка резко опустила руку, потом подалась немного вперёд и замерла. Паша заглянул ей в лицо и ему показалось, что она напряжённо слушает того старика, сосредоточенно глядя на него. Даже складочка на лбу появилась. Их вдруг окутала какая-то нереальная тишина, даже ветер перестал шуметь листьями деревьев, и птиц вокруг не стало. Паша снова посмотрел на старика. Паша готов был поклясться, что между этими двоими происходит безмолвный диалог. Милка, похоже, даже не моргала. Паша это всё не нравилось, но что он мог сделать на этом небольшом пятачке, далеко от земли, ну не силой же Милку тащить вниз! Через некоторое время она тяжело вздохнула и повернулась к Паше.

– Это всё правда! Это не сказки. Он вышел к нам, чтобы напомнить, что надо вернуть бусинку.

– Кто? Какую бусинку? – Не понял Паша.

– Надо вернуть. – Милка повернулась к нему – Тот, кто убил Ватагу, он бусинку забрал и унёс с собой.

– Что за бред! – Паша поморщился – Откуда ты всё это взяла? И кто такая Ватага?

– Ватага, это лесная жительница, они называют себя ветряками, её убил мой прадед Иван и взял себе её бусинку. Её надо вернуть им. Они из-за этого не могут уйти к своим родичам.

– Ну и фантазия у тебя разыгралась! – Засмеялся Паша – Ты меня даже поначалу напугала, думал, что и вправду что-то случилось. Вставай, пошли вниз. – Он снова посмотрел на болото, старик всё так же неподвижно стоял у берёзки, только руку опустил вниз.

– Паша, – Милка покачала головой – я это не придумала, это правда. Там стоит её брат, и он говорил со мной. Я не знаю, как получилось, что только я одна это слышала. Правда.

– Пошли. – Паша встал и потянул Милку за руку – Ну слышала и слышала. Место тут такое, необычное, мало ли что может почудиться.

Он встал на первую ступеньку, обеспокоено глядя на Милку, которая не сводила глаз с болота, и они осторожно начали спускаться. Спускаться было труднее, чем подниматься, и сколько бы раз Паша не спускался, его каждый раз пугала крутизна скользких лестниц скалы. А тут ещё у Милки несколько раз нога соскальзывала, словно она всё ещё в себя не пришла, и Паша подхватывал её с такой силой, что Милка ойкала. Когда они спустились, Милка сразу же рассказала остальным про старика на болоте. Сначала ребята посмеялись, как и Паша, а потом задумались. Все слышали от своих бабушек и дедушек эту старую историю, больше напоминавшую странную сказку. Милка грустно смотрела на догорающие угли, и от прежнего её веселья не осталось и следа. Остальные тоже приуныли. В небе, одна за другой, вспыхивали звёзды. Со стороны болот ветер доносил тревожный плач ночной птицы.

– Так значит, это не выдумки про кикимору? – Спросила тихо Оля – Я думала, что это просто фольклор такой, народный.

– Выходит, что нет. Фольклор тоже не на пустом месте появляется. – Артём кивнул на Милку – Её прадед на самом деле убил кикимору. Мне моя бабушка рассказывала.

– А твоя бабушка знает про бусину? – Спросила Милка.

– Не знаю. Но я не помню, чтобы она мне про неё говорила. – Пожал плечами Артём – Если хочешь, могу разузнать.

– Хочу. – Сказала Милка – Мне жалко ветряков. Я должна найти ту бусину.

– Слушай, Милка, даже если на минуту поверить во всё это, ты понимаешь, как много лет прошло с того случая? – Паша пошевелил угли, проверяя картошку – Сто лет! Эта бусинка уже сто раз могла потеряться. Я понимаю, если это была бы какая-то крупная вещь, дорогая. А то – какая-то бусинка!

– Она им очень дорога. – Вздохнула Милка – Бусинка эта из ожерелья их прародительницы Велепы. У каждого ветряка есть такая бусина. Никогда не было такого, чтобы бусина не возвращалась в ожерелье Велепы после смерти её хозяина.