Курмахама

Поменяли к Елене отношения и девчонки. Первой на это решилась Ленка Штурманова. Ленка вообще оценивала обстановку лучше всех. Сначала принесла модный журнал с выкройками и принялась выспрашивать мнение Елены относительно моделей платьев. Потом пригласила к себе в гости. Глядя на Ленку, к Елене снова потянулись и другие девочки. Теперь даже в отсутствие Розенблата у парты Распоповой постоянно толпился народ. Мнение Елены опять стало весомым, с ней считались.

Волшебным образом перемены коснулись и отношений к Елене со стороны учителей. Если раньше, когда Распопова что-то не знала, её моментально усаживали на место с двойкой, то после появления рядом с ней Розенблата, даже грозная Элеонора Викторовна, когда спрошенная на её уроке Елена начинала мямлить что-то невпопад, вместо того чтобы привычно рявкнуть на невежду и влепить ей заслуженный кол, лишь картинно вздыхала и выдавала с грустинкой что-то вроде: «надо не просто лясы точить с соседом, а учиться у него понемногу, раз уж выпало счастье сидеть за партой с таким учеником». А заканчивала чем-то и вовсе невероятным из её уст: «ладно, чтобы к следующему уроку всё от зубов отскакивало. А пока подучи немного».

Если же кто-то из учителей забывался и всё же пытался поставить Елене двойку, в дело вмешивался Розенблат, который с улыбочкой вступал в полемику, защищая свою соседку и, как правило, легко выходил победителем из подобных схваток. Помогал он Елене и на контрольных, причём, практически открыто. И вновь все предпочитали делать вид, что не замечают это.

А затем, как-то вдруг, наступили новогодние праздники. Для десятых классов было решено организовать вечер с танцами или, как это тогда называлось, дискотеку. Впрочем, дискотекой мероприятие можно было назвать весьма условно. Аппаратуры для танцев в школе не было, один старенький усилитель, поэтому к организации вечера пришлось подключать самих учеников. Серёжка Бойко вызвался добыть нормальный магнитофон и записи. И не желал уступить это право даже самому Розенблату, под предлогом, что такой подборки музыки в Серпске ни у кого, кроме его друзей, нет. Розенблат оспаривать это не стал, остальные тоже.

Магнитофон, который добыл и торжественно водрузил на стол в актовом зале Серёжка, оказался с норовом. Как ни бились – сначала сам Серёжка, а вслед за ним и другие местные умельцы – музыка все время останавливалась, потому что подлый аппарат периодически зажевывал ленту и танцы прерывались. Кроме этого, Серёжка притащил преимущественно записи быстрых танцев. Поэтому десятиклассники сбились в одну большую кучу-малу и дрыгали руками и ногами, кто как умел. Красивые движения никто не знал, но радости это не убавляло.

Когда же музыка замедляла темп, Елена танцевала только с Павлом, который бросался пригласить её, игнорируя призывные взгляды других девчонок. Ей было неловко от того, что на фоне элегантного Павла она выглядит простовато в сшитой мамой белой блузке и тёмно-серой юбке в мелкую складку, доставшейся ей по наследству от двоюродной сестры. Но великолепный Розенблат вёл себя будто настоящий принц и ни словом, ни жестом, ни взглядом не выразил даже намёк на недовольство нарядом Елены. И та чувствовала себя на седьмом небе.

Когда же танцы закончились, Павел, как обычно, проводил Елену до дома, но заходить в подъезд не стал, а на пороге остановил девушку, притянул к себе и нежно поцеловал в губы.

«Как же я испугалась этого поцелуя! Точнее, не так – как же я хотела и одновременно боялась поцелуя, дурёха! – подумала Елена, – Мне тогда казалось это таким порочным, греховным!»

Так и было, когда Розенблат выпустил Елену из своих объятий, она опрометью ринулась вверх по лестнице, не помня себя, вбежала в дом и успокоилась только тогда, когда с головой забралась под одеяло, даже не раздевшись толком. Не слушая ворчание разбуженной Иришки, Елена пролежала так примерно полчаса, пока дома, наконец, не стало совсем тихо.

В эту ночь она долго не могла заснуть, потому что ее рот всё ещё ощущал легкое прикосновение теплых губ Павла, его горячее дыхание. Это было… Это было… ужасно! Или прекрасно? Ужасно в своей прекрасности, наверное, так правильнее.

Но прошло совсем немного времени, и Елена уже без смущения целовалась с Павлом при каждом удобном случае. И обнималась, тесно прижимаясь к его телу, а после, буквально вжимаясь в него. Да так, что было понятно, чего сейчас желает, нет, жаждет от неё возбужденный этой близостью Павел.

Правда сама она ещё к близости готова не была. Воспитанная в строгости и в лучших традициях советской семьи, Елена и представить не могла, как можно ослушаться родителей и допустить соитие до свадьбы. Кроме того, она, как и другие скромные советские девчонки, просто боялась последствий, – а вдруг сразу будут дети? Забеременеть в школе – это же просто ужасно!

К счастью, несмотря на объятия и поцелуи, с каждым днём становящиеся всё более страстными, вопрос о близости остро не стоял, ведь встречались влюбленные только на улице, в подъезде или в школе. Но однажды Павел позвал Елену к себе домой. Та завибрировала от страха, но пошла.

Войдя вслед за Павлом в квартиру Розенблатов, Елена в смущении замялась у порога. Сердечко её дрогнуло – внутреннее чутьё подсказывало девушке, Павел зазвал её к себе неспроста. А здесь, на пороге самое безопасное место – в случае чего можно сделать ноги. Но ноги Елены, похоже, приросли к полу.

Между тем, Павел словно бы и не заметил напряжённое состояние своей спутницы. А может быть, сделал вид, что не заметил, решив не смущать её ещё больше. Он расшнуровал свои кроссовки, выпрямился и глянул на Елену ясным безмятежным взором, приглашая девушку последовать его примеру. Судя по всему, Розенблат нисколечко не сомневался в желании Елены перейти на новую ступень отношений, к чему она пока была совсем не готова. По крайней мере, не сегодня, не здесь, не сейчас. В лучшем случае, когда-нибудь в будущем, которое даже не просматривалось на горизонте. От откровенного, приглашающего взгляда Розенблата Елене захотелось немедленно уйти, убежать из этой квартиры, но проклятые ноги не слушались.

Выручила её старшая сестра Павла, Бэлла, своевременно появившаяся в коридоре и разрядившая обстановку. Бэлла, которую до этого момента Елена видела пару раз, не больше, внешностью была под стать своему красавцу-братцу. Высокая и стройная, с породистым лицом и длинными, почти до пояса струящимися тёмными волосами, она выглядела просто сногсшибательно в элегантном полупальто молочного цвета с рукавами, отороченными белым мехом, вероятно из песца. Снизу на Бэлле были темного цвета джинсы, небрежно заправленные в голенища длинных черных замшевых сапог на высоченном каблуке.

Бэлла процокала каблучками и остановилась напротив Елены, оценивающе смерила её с ног до головы спокойным взглядом серых глаз и, видимо удовлетворившись увиденным, перевела взор на брата.

– Привет, Белка, – первым прервал молчание Павел, – ты куда?

– Здрасьте, – промямлила Елена, чувствующая себя замарашкой-маломеркой рядом с безукоризненной Бэллой.

– Привет, лапуля, – елейным голоском пропела Бэлла, только Елена не поняла, кому адресовано это «Лапуля», ей или Павлу, поскольку смотрела Бэлла во время приветствия куда-то между ними.

Затем Бэлла перевела глаза на Павла, и уже обращаясь точно к нему, всё так же слегка нараспев сказала:

– На Кудыкину гору. Сколько раз можно повторять, не закудыкивай мне дорогу, удачи не будет!

Елена плохо поняла сказанное Бэллой – и слова какие-то странные, да ещё и произнесены с интонацией, которую до этого она слышала только в театре: манерно, тягуче, будто читая заклинание. Она захлопала ресницами, ещё больше чувствуя свою неуместность здесь, потому что Павел отреагировал на слова сестры быстро и насмешливо, похоже ждал от неё именно такой ответ. Судя по всему, общение в подобном тоне было в семье Розенблатов нормой.

– Да ждет тебя твоя удача внизу, «Москвиченышем» своим попердывает, – мастерски передразнив манерный тон сестры, произнёс он, одновременно с озорством подмигивая Елене.

– Фу, кретин! Какой ты грубый! – Бэлла кокетливо надула подведённые губки, взглянула на себя в огромное зеркало, висящее на стене, и, оставшись полностью удовлетворена внешним видом, в свою очередь подмигнула Елене.

– Проходи, не стой в дверях, у нас не кусаются! – доверительно понизив голос, прошептала она, обращаясь к девушке, и сделала широкий приглашающий жест песцовым рукавом, – мой братец, хоть он – фу, и непочтителен к сестре, всё же девушек не ест. Особенно таких тихих.

Елена, наконец, сошла с коврика, на котором стояла с первого мига появления в квартире Розенблатов, на блестящий паркетный пол и тотчас пожалела об этом. Её ботинки оставили на глянцевой поверхности несколько отвратительных грязных отметин. Елена в смущении поторопилась снять проклятую обувь и, не зная, куда её деть, пристроила ботинки обратно на коврик около двери. На Розенблатов при этом она старалась не смотреть, потому что на глаза навернулись слёзы стыда, жгучего как перцовый пластырь. Но брат и сестра предпочли не заметить ни сами следы, ни смущение той, кто был в этом виноват. Павел как ни в чём не бывало помог Елене освободиться от пальто. А Бэлла прошествовала к двери, аккуратно обойдя оставленные грязные пятна и Еленины ботинки, и выпорхнула из квартиры, бросив Елене и Павлу короткое: «Пока».

Павел взял Елену за локоток и мягко направил в одну из комнат – гостиную, судя по отсутствию в ней кровати или иных спальных мест. Войдя в гостиную, Елена оробела и смутилась ещё больше. Было от чего! – ни у родителей Елены, ни у её друзей, вообще ни у кого из тех, кого она знала, в квартире не было, да и в принципе не могло быть комнаты, предназначенной исключительно для отдыха, приёма гостей. Комнаты, в которой не спал хотя бы один из членов семьи. А вот Розенблаты могли позволить себе подобную роскошь!

Правда, присмотревшись, Елена поняла, что слегка поспешила с выводами: часть гостиной оказалась отделённой от другой какой-то перегородкой, в которой был сделан проём в виде арки, занавешенный плотной плюшевой портьерой, выполняющей роль двери. Перегородка не капитальная, скорее она была из какой-то фанеры, но сделана настолько качественно, что с первого взгляда и не отличишь от настоящей стены.

Павел замешкался в коридоре – оттирал следы, оставленные Еленой, потом долго мыл руки – поэтому у девушки было время хорошенько рассмотреть квартиру Розенблатов. Вид с того места, где она стояла, позволял увидеть почти всё её внутреннее устройство. По сравнению с домом, где Елена жила с родителями, квартира Павла показалась ей просто гигантской. Своими высокими потолками, сверкающими полами, огромными окнами, декоративными карнизами, бегущими по стенам поверху, а также своим внутренним убранством она напоминала царский дворец.

Всего в квартире Елена насчитала три комнаты. Одна из них имела врезной замок – ещё одну диковинку в глазах девушки. Она даже представить себе не могла, кто, а главное зачем будет закрываться от своих домочадцев на ключ. «Наверное, мать не доверяет своим детям или их друзьям, частенько бывающим в доме в ее отсутствие», – предположила Елена. Дверь во вторую комнату, рядом с первой, оказалась чуть приоткрытой. Елена смогла различить сквозь щёлку большое зеркало и догадалась, что там обитает Бэлла. Далее шла дверь с дымчатым стеклом – не иначе, ведущая на кухню. «Где же живёт Павел? – подумала Елена, – неужели за перегородкой в гостиной?»

Её догадка подтвердилась, когда вошедший в гостиную Розенбалт, увлёк Елену за собой, отодвинув тяжёлую портьеру. В комнате Павла было немного тесновато, но вполне уютно. Напротив входа стоял двустворчатый шифоньер, у стены притулилась небрежно заправленная односпальная кровать, письменный стол расположился у окна, рядом с ним роскошное кресло с плюшевой обивкой горчичного цвета.

– Садись, Лен, я сейчас, – кивнув на кресло, сказал Павел и куда-то ушёл, оставив девушку в одиночестве.

Елена покорно бухнулась в кресло, отчего колени её взлетели едва ли не до уровня подбородка, настолько мягким и низким было сиденье. Пришлось срочно вылезать и садиться на краешек, чтобы соблюсти приличия. И без того Елене было не по себе, а тут ещё такая развратная поза!

К счастью, Павел не заставил себя ждать. Он притащил из кухни вазочку с дорогими шоколадными конфетами, стакан и бутылку газированной воды «Крем-сода».

– Пить хочешь? – спросил он Елену.

Та кивнула в знак согласия. Газировку «Крем-сода» в Серпске можно было купить только по блату – ещё один элемент роскошной жизни. Павел ловко открыл бутылку и налил Елене полный стакан.

– Куда столько? Мне это много, хватило бы полстакана! – попыталась остановить Розенблата Елена, но тот наполнил сосуд пенящимся ароматным напитком до самых краёв.

– Пей, сколько хочешь, – передавая девушке стакан, произнёс он, – а то, что останется, выпью я. Говорят, испить из одного бокала – все мысли другого выведать. Вот я и узнаю, о чем ты думаешь!

Последнюю фразу Розенблат даже не сказал, а промурчал как кот.

Елена покраснела, но приняла стакан, сделала несколько глотков и вернула его Павлу:

– Пей, а потом расскажешь мне, о чем я думаю. Мне даже самой интересно об этом узнать, – пробормотала она.

От волнения сердце Елены забилось точно сумасшедшее.

Павел, не сводя взор с гостьи, медленно допил оставшуюся газировку, потом поставил стакан на стол, присел на корточки перед коленями девушки, погладил их руками и легонько потянул Елену к себе. Затем уткнулся головой ей в живот, принялся целовать, трогать губами, продвигаясь все выше. Руки Павла заскользили по телу Елены, забрались под кофточку. Елена заерзала в кресле, пытаясь остановить настойчивость Розенблата, она не ожидала столь скорое развитие событий. Но тот уже вовсю тискал левую грудь девушки, с ловкостью заправского ловеласа сумев извлечь ее из чашечки лифчика.

Елена охнула и тщетно попыталась высвободиться из цепких рук Павла, но тот уже полулежал на ней сверху. И все-таки ей удалось выскользнуть из его объятий. Елена вскочила с кресла и устремилась к выходу.

– Совсем с ума сошел! – прошипела она, остановившись у самой портьеры, и зло поглядывая на Розенблата.

К её удивлению, тот вовсе не выглядел смущённым.

– А я думал, что угадал твои мысли, – устраиваясь в кресле, с ухмылочкой проговорил он, как ни в чем не бывало.

И тут Елена натурально рассвирепела. Со словами «Я лучше пойду домой» она решительно выскочила в коридор, на ходу поправляя одежду.

– Да, стой ты. Куда? Не хочешь, не буду. Я ж не насильник какой-то. Ну, правда, – Павел выбежал в коридор вслед за гостьей и встал у неё на пути. Вид у него был далеко не такой радужный, как минуту назад.