Курмахама

– Похоже, мне придется стоять сегодня весь урок, ведь если я сяду на стул, из-за этой оранжереи вы меня не увидите.

– А вы стульчик отодвиньте от стола, тогда будет картина: «Римма Петровна возле личной оранжереи», – это выпалил классный балагур Илья Борискин – недалекий, но очень активный, вечно болтающий что-то невпопад.

Правда, на этот раз у Борискина получилось неплохо и даже смешно. Похоже, за лето у Ильюхи выросло не только тело, но даже мозги стали работать не в пример качественнее. Как и остальные, Елена оглянулось на Борискина и улыбнулась шутке, но тотчас вспомнила, что Ильюха, единственный из их класса, не дожил и до двадцати. Его путь прервался всего через год после школы, когда Борискина призвали в армию. С ним произошёл несчастный случай на стрельбище – какая-то мутная история, вряд ли даже родителям Ильи удалось узнать правду. При виде живого и довольного Борискина Елене стало горько и больно, на глаза навернулись слёзы. «Эх, предупредить бы его!» – подумалось ей на миг, но реплика Ильюхи уже утонула в выкриках с мест других учеников.

– Тише, тише! – пыталась успокоить Римма Петровна разошедшийся класс, но тщетно.

Все хотели блеснуть остроумием, старались перекричать остальных, лишь пригорюнившаяся Елена молча наблюдала за происходящим. И тут входная дверь распахнулась, раздалось «Можно войти?», и в классе появился Павел Розенблат. Шум моментально смолк, все глаза уставились на вошедшего.

– Здравствуйте, Римма Петровна. Извините за опоздание. Можно войти? – нимало не смущаясь, повторил Павел, затем, не дожидаясь разрешения, подошел к учительскому столу и аккуратно водрузил поверх цветов небольшую красочную коробочку, вероятно с какими-то конфетами. Пару мгновений постоял, оглядывая подарок, потом уверенным жестом слегка поправил коробочку и только после этого обернулся к учителю, улыбнулся и вкрадчиво произнес:

– С праздником вас, Римма Петровна, это от мамы.

– Спасибо, Павел. Проходи, садись на свободное место, – если бы такое позволил себе не Розенблат, кто-то другой, Римма вряд ли отреагировала подобным образом, вместо этого размазала нахала своим презрением, смешанным с раздражением, но Павлу всегда всё сходило с рук.

Розенблат на некоторое время замешкался, оглядывая класс в поиске свободной парты. Таких мест было немного. Одно с Борискиным, одно с Вовкой Чуговым, и последнее с ней, Еленой. Павел скользнул глазами по яростно и призывно машущему ему Ильюхе, по всегда невозмутимому Вовке и остановил свой взор на Елене. Лицо Елены мгновенно вспыхнуло, она отвернулась, но было уже поздно – Розенблат направился именно к ней. Подойдя ближе, Павел остановился и уставился с улыбкой на Елену. Потом коротко кивнул подбородком на портфель, занимающий свободный стул.

Что поделать, пришлось переставить портфель с сиденья на пол, освобождая место однокласснику. Павел тихо пропел Елене «Привет!» и уселся рядом. От его соседства сидеть за партой сразу стало неуютно. Освобождая место, Елене пришлось подвинуться на край, почти вплотную к холодной батарее, ведь её парта располагалась у самого окна. Но неуют в душе Елены возник вовсе не из-за физических неудобств. Просто она вспомнила.

Павел, ну конечно Павел! Она и думать забыла о нем, намеренно старалась убить самую память об этом человеке. И действительно стёрла все воспоминания той поры, которые только сейчас вспыхнули в её душе и вмиг засияли ярко и отчётливо точно сигнальный огонь в кромешную полночь.

До чего же странно устроена человеческая натура! Даже сейчас, когда она, Елена, проходит свой жизненный путь второй раз и многое знает наперед, встреча с Розенблатом вызвала внутри неё такой всплеск эмоций, что девушка едва не грохнулась в обморок. Как много в её жизни было связано с этим человеком. Как же плохо всё закончилось тогда. И всё же сейчас сердце Елены взяло с места в карьер, лицо вспыхнуло, пальцы задрожали. К счастью, Павел, кажется, ничто не заметил, сидел себе спокойненько и перемигивался с другими учениками.

Павел Розенблат был личностью исключительной, причём, не только в десятом «А» классе, но и во всей школе. Начать следует с того, что у Розенблата были известные родители, точнее, родительница. Его мать знал весь Серпск, она работала главным модельером в Доме моды. Работала хорошо, возила свои коллекции одежды на показ в Москву, Ленинград и даже была отмечена какими-то престижными наградами. Кроме того, мама Павла периодически мелькала на местном телевизионном канале, чаще всего в новостях. В неизбалованном знаменитостями Серпске она имела статус едва ли не главной звезды, тем более что мадам Розенблат, как и подобает модельеру, одевалась с шиком и умела себя держать перед аудиторией.

Её дети, Павел и его старшая сестра Бэлла, с малолетства участвовали в показах новинок одежды в Доме моделей и нередко позировали в нарядах, которые мастерила их мать, для журналов, где были разделы про новинки гардероба. А также снимались в телевизионных передачах про модную одежду, которые так любили серпчанки молодого и среднего возраста. Ведь исключительно благодаря Розенблатам их родной город гремел на всю страну как одна из столиц моды и вкуса, хоть даже близко не был столичным. Большая редкость по тем временам. Да и вправду сказать, внешностью брата с сестрой Розенблатов природа не обидела, особенно Павла.

С самого детства был Розенблат не по годам высоким и стройным. С возрастом он быстро возмужал, бедра имел узкие, а плечи широкие. С юных лет приобрёл умение держаться в кадре и голливудскую улыбку, которую использовал исключительно к месту. Всё это дополнялось изысканной грацией движений, как у молодого, готового к прыжку леопарда. Елене всегда казалось, что в любую минуту у Павла наготове новая картинная поза для жаждущей публики. Будто только и ждёт Розенблат, когда раздастся звук затвора фотоаппарата, чтобы поразить зрителей своей неотразимой красотой.

Да и одежда у Розенблата – спасибо матери! – соответствовала внешности. С младых ногтей щеголял Павел в костюмчиках, которые хоть и походили на школьную форму, отличались превосходным кроем и дорогой тканью. Да и оттенки ткани у костюмов были что надо. Вроде бы тоже синие, но с отливом, отчего казались поистине роскошными.

Вне же школьной жизни вещи на Павле были исключительно модные, стильные, а главное – яркие. На ногах он носил то настоящие импортные кроссовки, то заграничного образца остроносые туфли. Когда Розенблат шёл по улице, его замечали издалека, он привлекал внимание, точно тропическая бабочка, и как будто освещал собой стандартный и ничем не примечательный серпский пейзаж. Елена не сомневалась, что и букет роз для Риммы – это дело рук Павла Розенблата или его мамочки. Слишком хорошо он рифмовался с их характером и привычками.

Каким образом все эти дорогие шмотки попадали к Павлу, никто доподлинно не ведал. Видимо, что-то мать шила для детей сама, а что-то, например, кроссовки, доставали у фарцовщиков. Но факт оставался фактом. Даже на уроки физкультуры Павел являлся в таком шикарном спортивном костюме, каких Елена не видела ни на ком в Серпске.

Надо сказать, что в советские времена в провинциальном городе достать импортные одежду и обувь можно было лишь с большим трудом. И далеко не каждый мог позволить себе их купить. По-настоящему хорошие вещи чаще всего даже не доходили до прилавков –расходились среди тех, кто имел отношение к торговле, чтобы или носить самим, или подарить друзьям-знакомым, или с наценкой продать с рук. Этим занимались так называемые фарцовщики. На прилавки же попадало только то, что не имело большого спроса, например, очень маленькие или очень большие размеры.

Если же, на счастье серпчан, поступала большая партия импортного товара, настолько крупная, чтобы хватило удовлетворить спрос большого количества покупателей, то такие вещи появлялись в магазине. Об этом тотчас узнавал весь город, и за считанные минуты в магазин выстраивалась километровая очередь. Разумеется, купить что-то удавалось далеко не всем, завоз всегда был ограничен. Поэтому самые хитрые, чтобы отхватить что-либо ценное, взяли за привычку заходить в магазины по несколько раз на дню.

Постепенно привычка караулить дефицитный товар приобрела такие размеры, что многие серпчане выстраивались в очередь, даже когда дефицитные шмотки ещё даже не появились в магазине. В надежде быть первыми, если их всё же привезут и «выкинут» в продажу, как это тогда называлось. После подобных «выбросов» в свежекупленных куртках или туфлях начинал щеголять весь Серпск. Но вещи, в которые был одет Павел, в городе нельзя было увидеть более ни на ком.

Как и прочие серпчане, учителя с первого класса, отдавали должное семейству Розенблатов, и сквозь пальцы смотрели на частое отсутствию Павла на занятиях. Хотя в снисходительности Розенблат никогда не нуждался. Математика, русский язык, физика, химия– похоже, не было в школе предмета, который бы ему не давался. Причём, в любую новую тему Розенблат вникал стремительно, как будто бы знал её ещё до начала объяснений. Когда остальные ученики класса в недоумении только таращились на доску или с бестолковым видом тщетно пытались переварить сказанное учителем, Павел уже сидел с безмятежным видом и на все вопросы отвечал без запинки. Ну, а в формулах, схемах, законах и теоремах он всегда ориентировался свободно и легко, как в трёх соснах.

«Как же несправедливо устроено всё в этом мире, – частенько не без зависти рассуждала про себя Елена, исподтишка разглядывая великолепного Павла, когда ещё не прожила свою «главбухскую» жизнь, – кому-то всё, и внешность, и ум, и успешная, талантливая мама, а кому-то кругляшок от дырки… Дырка, это точно про меня. Что называется, ни рожи, ни кожи, эх!..»

И вот, этот самый Павел Розенблат, как и тогда, бесконечное число лет назад, в десятом классе сел за парту Елены.

«Ну, уж нет, дорогой мой, в этот раз ничего у тебя не получится, – подумала Елена, снова украдкой изучая греческий профиль красавца-соседа, – можешь сколько угодно распушать свой хвост павлиний, я тебе не курица, голову не потеряю. И вообще, на одни и те же грабли только дураки наступают. А я не дура!»

Невзирая на эти разумные, рациональные доводы, внизу живота у неё всё сладко заныло, а сердце затрепетало в груди. Просто от того, что Павел сейчас сидел с ней рядом. Но как бы ни ныло, ни трепетало внутри, Елена знала – она никогда не выйдет замуж за Павла. В худшем случае пофлиртует немного, но стать его женой – уж точно нет. Это дуракам надо несколько раз повторять, чтобы запомнили, а она, наученная горьким опытом, поняла с первого раза. И Елена стала вспоминать историю своего первого замужества.

Глава 14

Да-да, точно! Всё началось именно в это самое первое сентября, которое для нынешней Елены, созерцающей в данный момент Павла, в прошлый раз случилось 40 с хвостиком лет назад. Господи, как странно это звучит, но ведь так и есть, вернее так и было! И, как и теперь, началось всё с того, что Павел сел за парту Елены.

«Почему же я оказалась за партой одна? – предалась своему любимому занятию, размышлениям, Елена, – Вроде бы все девчонки, кто тогда пришёл в школу без фартука, готовы были сесть рядом. Ах, да! Я же до последнего момента ждала Ленку Штурманову, нашу отличницу, а она так и не появилась в тот день. Поэтому я отшила Машку Бушуеву, всё норовившую пристроиться со мной. Кстати Машка мне это долго не могла простить. А Ленка? Ленка оказалась самой умной из нас, пропустила почти всю первую неделю под предлогом какой-то болезни и пришла в класс, когда вся история с фартуками благополучно забылась. И сидела я в тот раз не у доски, а ближе к входной двери – там, где, по общему мнению, были лучшие места в классе. Может, потому Розенблат решил выбрать себе место рядом со мной?»

Елена снова скосила глаза на Павла, тот неспешно повернул голову в её сторону и одарил девушку своей очаровательной улыбкой, видимо, почувствовал на себе её взгляд. Елена ощутила, как неудержимо краснеет и быстро отвернулась к окну. От греха. Но перед тем, как упереть взор в грязноватое оконное стекло, глаза девушки нечаянно натолкнулись на красочную коробку, принесённую Розенблатом в подарок Римме Петровне.

«Точно, там были конфеты! – продолжала копаться в воспоминаниях Елена, – Какие-то прибалтийские, какие в Серпске и не видывали. Римма однажды, где-то месяц спустя, пила с этими конфетами чай в подсобке и выбросила фантик в мусорное ведро. А я втихаря выудила обёртку, чтобы дома как следует всё разглядеть. Обёртка была настоящим произведением искусства – шелковистая на ощупь, при этом точно светящаяся изнутри, она завораживала странным, удивительно элегантным отливом глубокого фиолетового цвета, а поверх струились оранжевые, какие-то инопланетные буквы. И отдавала обёртка сладким манящим ароматом, ассоциирующимся с не менее сладким запретным словом «заграница».

А ещё – да-да, точно! – Елену 40 лет назад сразила вот эта самая Розенблатовская улыбка. Ни разу до этого мига так никто не улыбался ей, ни один мальчишка в школе или во дворе никогда не одаривал Елену ТАКОЙ улыбкой. Ласковой, с оттенком восхищения, даже немного изумлённой, словно Павел увидел девушку впервые и сразу оценил по достоинству. Кстати, точь-в-точь как улыбнулся он ей буквально минуту назад. Правда, умудрённая опытом Елена, на этот раз легко разглядела то, что ускользнуло от неё тогда, сорок лет назад: Розенблат ни на мгновение не сомневался в своём успехе и сосредоточил внимание на соседке по парте исключительно потому, что справедливо полагал – она станет для него лёгкой добычей.

«Ещё бы! – сверля глазами проплывающие в небе облака, мрачно думала Елена, получая горькое удовлетворение от собственного ничтожества, – Для меня в те годы Розенблат казался прекрасным принцем из сказки. Как же – принести «почти заграничные» конфеты в дар простой училке мог только настоящий принц, у которого всё есть. А я, кто была я? Даже не Золушка, а так, простушка из рабочей семьи, серая копоть. Такую можно было поманить обёрткой от съеденной конфетки, и она сразу кинется тебе в объятия. Кто же не хочет попасть в сказку? Особенно, когда вместо принцев вокруг одни дурачки и разбитые корыта».

Между тем, появление Павла Розенблата рядом с Леной Распоповой вызвало в классе настоящий шок. Если в первые дни, когда битва за фартуки была ещё в самом разгаре, этот факт как-то отошёл на второй план, то после того, как бунтарки потерпели поражение в неравной битве со школьной системой и началась привычная рутина, внимание всего класса стало приковано только к этой паре.

– Ха! Помяните моё слово, скоро Розенблат бросит эту дуру Распопову, – услышала в одно сентябрьское утро Елена, входя в класс.

Реплика принадлежала, конечно же, Таньке Дериглазовой, которая после фиаско затеи с фартуками быстро отдалилась от Елены и всячески старалась именно её выставить главной причиной поражения. Дескать, не проявила Распопова достаточную твёрдость перед Буровой, вот и пришлось уступить. И не просто уступить – потерять лицо перед коллективом. А раз Елена не справилась с ролью лидера, значит, нечего выделываться и строить из себя звезду.

Разумеется, истинной причиной Танькиной злости на Елену было вовсе не стремление восстановить справедливость, а банальное желание перехватить в свои руки пальму первенства в среде девочек 10 «а». Увы, в то время Елена об этом даже не догадывалась и потому сильно переживала, пыталась оправдываться, указывая, что не одна она оказалась виновником поражения. Но все эти попытки лишь убавляли её авторитет – любое оправдание только ухудшает позиции того, кто оправдывается. Низвержение Елены с пьедестала оказалось не менее стремительным, чем её вознесение туда.

При виде вошедшей Елены, девчонки, обступившие кружком Таньку, демонстративно замолчали. Елена, стараясь ступать как можно естественнее, хотя после этих обидных слов ноги мгновенно перестали слушаться её, прошлёпала к своему месту и с замиранием сердца принялась ждать появление Павла, который, понятное дело, опаздывал. С каждой проходящей после начала урока минутой она склоняла голову всё ниже, а ехидненькая ухмылочка Таньки, сидевшей напротив, всё ширилась и ширилась, добравшись до крайних пределов, отпущенных природой. Но вот дверь легко распахнулась, и Павел, коротко извинившись за опоздание, появился в классе. А потом уверенно подошёл к своему месту рядом с Еленой и, сев туда, радостно и громко сказал ей: «Привет!»

Теперь сомнений не осталось почти ни у кого – Розенблат действительно выбрал Распопову. Хотя некоторые, например, Танька Дериглазова и Машка Бушуева, упрямо продолжали высказываться в том духе, что всё это не всерьёз и закончится уже очень скоро. Но прошло три недели, а Павел каждое утро исправно продолжал усаживаться за одну с Еленой парту. А самое главное, Розенблат стал оказывать девушке недвусмысленные знаки внимания. Например, регулярно помогал с домашками по физике и химии, которые Елена терпеть не могла, причём, делал это он по своему почину, без просьб со стороны своей соседки. Когда же в один из дней Павел вызвался проводить Елену до дома, даже самые недоверчивые из девчонок класса вынуждены были признать: Розенблат втюрился в Распопову.

Воскресив в душе события тех лет, Елена отвела глаза от окна и попыталась сосредоточиться на том, что в данный момент вещала у доски Римма Петровна, но воспоминания сорокалетней давности лились и лились в сознание непрерывным, мощным потоком.

Сейчас она вспомнила, как Павел впервые вызвался проводить её. Это случилось где-то в конце сентября, когда, выходя из школы после уроков, Елена обнаружила Розенблата, подпиравшего спиной один из столбов турника, расположенного как раз напротив выхода. При виде Елены Павел расплылся в лучезарной улыбке и своим красивым голосом громко объявил:

– А я тебя жду!

Не давая девушке опомниться, он лёгким шагом направился к застывшей от неожиданности Елене и потянул портфель из её рук. Разумеется, Елена и не думала противиться его напору. Переложив портфель в левую руку, Розенблат правой поправил собственную роскошную сумку на длинном ремне и, улыбнувшись, коротко бросил:

– Пойдём, что ли.

И тут же начал движение, взглядом заставляя Елену последовать своему примеру. Словно околдованная, Елена отправилась вслед за красавцем Павлом, всем телом ощущая, сколько видимых и невидимых глаз в данный момент жадно ловят каждую подробность, каждую деталь этой сцены. По сторонам смотреть она в тот момент не могла – было страшно. Но и не глядя, чувствовала, как буравят её глазами девчонки, как изучают в недоумении парни, задаваясь вопросом, что Розенблат смог найти в этой Распоповой, какая тайна скрыта в этой, доселе считавшейся совершенно невзрачной, девчонке. Вроде ничего с прошлого года в ней не изменилось. Тогда что? Челку обрезала? Ну, да, стала посимпатичнее. Но ведь и так вроде уродиной не была, но, чтобы обратил внимание такой как Розенблат, немыслимо! Что, что же изменилось-то в Ленке Распоповой?

Итак, Павел начал «ходить» с Еленой. Да-да, именно ходить, в те годы это называлось так. И они вправду много ходили – Розенблат часто провожал Елену до дома. Сначала до подъездной двери. Потом стал подниматься на этаж, но пока дальше томных взглядов и держания за руки дело не шло.

«Помню, как-то мы стояли перед моей дверью едва ли не десять минут кряду. Не целовались, не обнимались, просто стояли. Что делали? Держались за руки, смотрели друг на друга. Боже, какая святая наивность! – с оттенком умиления вспомнила Елена, но тотчас поправилась, – Хотя, нет, наивной в те годы была только я, Розенблат следовал своему плану, как я теперь понимаю»,

Тем временем, мир вокруг Елены, на которую обратил внимание САМ Розенблат, начал стремительно меняться. Всё чаще Елена замечала, как остальные мальчишки класса стали словно бы обходить её своим вниманием и вести себя с ней сдержанно-вежливо, всякий раз давая понять, что подтрунивания и разнообразные колкие шуточки, общепринятые в школьной среде, направлены на других девчонок. На любую, кроме неё. Правда первое время безбашенный Илья Борискин позволял себе, проходя мимо, озвучить старую дразнилку и перековеркать не очень звучную фамилию Елены:

– А, Трипопова! Или, может, ты сегодня Семипопова?

Но шутка эта никогда не находила продолжение. А однажды, услышав очередной Ильюхин перл, проходивший мимо Женька Зубов отвесил Борискину смачный подзатыльник. С Зубовым связываться никто не желал – себе дороже. С тех пор Борискин переключился на других девочек, а Елену предпочитал вообще не замечать. Отчего всем стало только лучше.