Курмахама

А что, если это слово, при условии, конечно, что она его вспомнит, поможет остановить это дикое, неудержимое падение в бездну? Потому что другой надежды у неё уже просто не осталось. Елена напряглась, обшаривая память. Но ключ-слово никак не хотело всплывать на поверхность. Тоже видать куда-то провалилось, ушло куда подальше. Ведь и правда, это же не её спасительный круг, а Генека. Это его волшебное слово! Она ведь тогда, наутро, про ключ-слово даже не вспомнила, и Геннадий так ничего про его везучее свойство не поведал. И даже не рассказал, откуда это слово взялось и как им пользоваться.

«Всё это блажь, – уговаривала себя Елена, – никакие слова мне сейчас не помогут». Но голова её, не переставая, уже перебирала и перебирала всевозможные варианты, пытаясь натолкнуться на нужную комбинацию букв. Елена даже всплакнула для надежности, но и это не помогло. Ключ-слово никак не приходило. Но она упрямо продолжала свои попытки. Вероятно, потому что сон всё равно не шёл. А ещё более потому, что какой-то голос внутри Елены неустанно твердил «не сдавайся, это твой шанс!»

«Ах, если б только можно было начать жизнь с начала! Я никогда бы не посмотрела ни на одного мужчину, кроме Генека. И детей бы родила только от него, – с отчаянием поклялась себе Елена и как по наитию попросила мысленно в пространство, – хочу, чтобы мои дети были точной копией отца, такие же умные, талантливые, добрые. Не то, что Вовик, который для меня совсем чужой, что уж греха таить! Хоть бы что-то взял от меня, своей матери, так ведь нет, копия его отец. Ужас! Поэтому я хочу всё изменить!»

В комнате внезапно стало совсем тихо, точно звуки испугались мыслей Елены, ушли в другое измерение. Лишь негромко стучала в висках пульсирующая кровь. Елена на миг замерла, но сразу в мозгу у неё возникли новые слова:

«Если бы время вернулось вспять, я всё-всё в жизни сделала бы по-другому. Все тучи развела бы руками, как пелось в какой-то старой песне. Всё предусмотрела и никогда бы не допустила сегодняшнюю ситуацию!»

– Боже! Ну, помоги мне вспомнить это ключ-слово волшебное, Помоги-и-и… – уже вслух заскулила Елена с таким отчаянием, что даже сама удивилась.

И моментально, как по щелчку, в её голове раздалось: КУРМАХАМА!

– Конечно, курмахама. Вот оно! – с благоговением прошептала Елена.

Она спряталась с головой под одеяло и шепотом опять произнесла ключ-слово, потом для надежности еще раз: «Помоги мне, Курмахама. Я хочу всё исправить. Помоги мне начать сначала! Курмахама!» Слёзы потекли из глаз Елены, только она не ощутила их. А затем пришёл сон.

Глава 9

Проснулась Елена, когда сумерки еще не покинули пределы комнаты. Было немного душно, в воздухе присутствовал странно знакомый, не совсем приятный оттенок. Сквозь окно пробивался свет одинокого уличного фонаря, и на потолке плясали тени слабо колышущихся от сквозняка портьер.

– Откуда на двадцатом этаже фонарь? – подумала Елена, – Непонятно. Что-то я не помню его. И почему открыто окно? Вроде бы перед сном я закрыла створки.

Она повернула голову в сторону окна и поразилась тому, что увидела. Окно оказалось несуразно маленьким, да ещё и занавешенным какими-то простенькими льняными шторами, которых в доме Домакиных отродясь не было. Никогда бы в жизни эстет Геннадий не позволил купить вещь настолько аляповатую – с разбросанными по ткани огромными, преувеличено розовыми цветами с чересчур чёрной, практически чернильной сердцевиной. Этот незатейливый безвкусный рисунок напомнил Елене узоры, покрывавшие шторы, которые когда-то очень давно висели в её комнате в родительском доме.

– Какой чудесный сон! – обрадовалась Елена, рассматривая портьеры, – Давно мне не снилось детство.

Она сладко потянулась, снова закрыла глаза и повернулась на другой бок. Пошарив рукой по кровати, Елена поняла, что Геннадия нет рядом. Неужели встал в такую рань? Вдруг она вспомнила, что муж лежит в больнице, а также то, что сегодня суббота, можно поваляться в постели подольше. Но чувство долга уже настойчиво стучало в мозгу: «Поднимайся, не время разлёживаться, нужно собрать еду для Генека, а перед этим эту еду ещё требуется приготовить».

Елена рефлекторно напрягла мышцы, чтобы встать с кровати. И в тот же миг расслабила их, потому что внутри неё ожило какое-то детское непослушание, отогнавшее назойливый голос совести. Она опустила голову на подушку и пробормотала себе под нос:

– Полежу ещё чуть-чуть. В конце концов, я так давно не отдыхала.

Елена повернулась в постели, ложась поудобнее, и от этого движения тяжелая прядка длинных волос оказалась на ее лице. Волосы попали в ноздри, защекотали в носу. Елена непроизвольно хихикнула, окончательно открыла глаза и откинула пряди с лица.

– Чьи это такие длинные волосы? – опять пронеслось у нее в голове, – я сто лет назад состригла свою косу и с тех пор ношу короткую стрижку.

Елена приподнялась на локте, сгребла длинные пряди в кулак и с силой потянула их от себя. Голова её резко дернулась. Сомнений не было, длинные волосы принадлежали ей.

– Вот так штука! – удивилась Елена, – Какой странный сон, никак не проходит, хотя я чувствую себя как наяву!

Она снова крепко зажмурила глаза, полежала ещё несколько долгих минут, втайне надеясь то ли уснуть, то ли проснуться окончательно, затем, когда сон так и не пришёл, для верности ущипнула себя за руку ногтями. Боль пронзила конечность так, что Елена едва не вскрикнула. Она резко открыла глаза, села на постели и стала более пристально оглядывать комнату, где проснулась. Это была совсем не та комната, в которой Елена вчера легла спать!

Во-первых, сидела она вовсе не на двуспальной кровати, а на разложенном шатком диване. Во-вторых, рядом с диваном у окна притулился старенький письменный стол, на котором громоздилась старомодная настольная лампа с огромным, установленным чуть набекрень, абажуром. Рядом со столом стоял стул, с брошенным на его спинку цветастым летним платьем. На противоположной от дивана стороне комнаты обнаружились платяной шкаф и кровать, на которой Елена различила силуэт спящей девушки, даже, скорее, девочки. Девочка лежала, широко раскинув руки и ноги, лицом к стене. Елена ахнула – ей показалось, что на кровати спала её сестра Иришка. Причём, на вид сестрёнке было не больше десяти лет.

– Как это может быть? – заметались в голове Елены торопливые, беспокойные мысли, но раздумья не принесли ей и малейшей доли понимания, где она находится и что вообще с ней происходит. Она хорошо помнила больничную палату, где находился драгоценный её Генек. А также последние свои разговоры с Гореньковым и со Светланой, женой сына Владимира. Всё это было только вчера, воспоминания ещё не успели остыть. И в то же время сейчас реальностью для неё стали: определённо знакомая и всё же непривычная обстановка вокруг, собственные длинные волосы и вот эта девчушка, сопящая рядом… Сон это или не сон?

Чтобы обрести почву под ногами Елена осторожно поднялась с дивана и подошла к спящей девочке. Она присела на корточки и поправила сбившееся на пол одеяло. Девчушка завозилась, повернулась лицом к Елене, но так и не проснулась. Без сомнений это была Иришка, сестра Елены, которую она не видела, Бог знает сколько времени. Причём, именно десятилетняя версия Иришки. Точно повинуясь неведомому импульсу, Елена на цыпочках отошла от кровати сестрёнки и выглянула из окна.

На дворе занималось раннее летнее утро. Окно, у которого замерла Елена, было совсем низко над землёй – этаж третий, не более. Где-то на горизонте маячили заводские трубы, довольно много труб, из некоторых валил разной густоты дым. Встающее навстречу новому дню солнышко освещало частично поросший травой пустырь под сенью большого раскидистого тополя. На пустыре прямо на его середине стояла песочница, сколоченная из грубых, плохо окрашенных досок, песка в ней не было, зато из центра торчал поломанный накренившийся грибок, действительно напоминающий трухлявый мухомор. Рядом с песочницей Елена обнаружила сломанную лавку, состоящую из двух бетонных, неровно стоящих боковин, некогда соединённых между собой деревянными брусками.

К настоящему моменту от всех брусков на лавке оставались всего две жердочки, одна наверху, на ней сидели, другая внизу, туда ставили ноги. Наверно потому подростки и не доламывали окончательно эту лавку, потому что привыкли собираться и сидеть на ней вечерами, как курицы на насесте.

«Не помню, чтобы я когда-то играла в песочнице или сидела на лавке, – припомнила Елена, с волнением изучая милый сердцу, пусть и убогий заоконный пейзаж, – мы с подружками всегда играли около тополя. За неимением в моём родном Серпске других мест для времяпрепровождения, прорыли под корнями бедного великана кучу всевозможных ямок, оголив при этом толстые корни. Помню, как к этому тополю летом чуть ли не каждый день девчонки приносили старые детские одеяльца, кукол, игрушечную посуду и самозабвенно играли, представляя себя родителями или принцессами. Боже, как давно это всё было! Но вот он, старый тополь, жив и здоровёхонек. И даже не выглядит очень древним. А трубы за окном – это завод, на котором трудятся родители. Совсем близко от дома, поэтому в квартире нередко пахнет какой-то гарью».

И тотчас мысли растерянной Елены потекли совершенно в ином направлении: «Но всё же, что со мной происходит? Неужели я не сплю и действительно нахожусь сейчас в прошлом? Как можно проверить, что всё это мне не снится? Надо срочно посмотреть на себя в зеркало!»

Она на цыпочках, чтобы не разбудить девочку на кровати, подошла к двери и выглянула в коридор. Сомнений быть не могло – перед нею действительно был коридор знакомой с детских лет родительской квартиры. Тихонько, держась рукой за стенку, чтобы не наткнуться в темноте на препятствие, Елена пробралась к ванной комнате, нащупала на стене выключатель. Щелкнула им, вошла в тесное пространство между стеной и краем ванны и остановилась точно вкопанная напротив зеркала.

Из зеркала на неё недоумённо таращилась совсем юная девушка, почти ребенок. Елена с удивлением изучала изрядно подзабытый собственный облик многолетней давности. Спутанные после сна длинные волосы пепельного цвета без намека на седину, тонкая и оттого кажущаяся невероятно длинной шея, почти как у молодого жирафа. И при этом не менее тонкие руки, а главное – юная кожа, чистая, упругая, без единой морщинки. Елена как можно ближе прильнула к зеркалу, погладила себя по голове, собрала волосы в кулак, пропустила прядь между пальцами и повинуясь возникшему внутреннему импульсу, заплела косу. Потом открыла воду, плеснула в лицо несколько пригоршней, и снова глянула в зеркало, втайне надеясь, что наваждение рассеется.

Вода не помогла, на неё по-прежнему смотрело юное создание – она сама, только много-много лет назад. Тогда Елена сделала шаг назад, чтобы в зеркале отразилось не только её лицо, но и туловище, провела руками по бокам, собрала сзади в ладонь лишнюю ткань ночной рубашки, чтобы четче просматривался силуэт фигуры. Девушка, отразившаяся в зеркале, была худенькой и немного угловатой, что ли. Она провела рукой по груди и нащупала две маленькие упругие выпуклости.

– Я и забыла уже, какой бывает девичья грудь! – прошептала себе под нос Елена.

И вдруг подобно молнии в голове возникло и взорвалось одно единственное слово: «Курмахама!»

«Неужели сработало?! – ахнула про себя Елена, – Не может быть! Ещё один шанс? Мне? Не может быть! А мама? Она тоже тут и живая?!»

В нетерпении, но всё же соблюдая осторожность, чтобы не перебудить спящий дом, Елена выбралась из ванной комнаты, выключила свет и прокралась к закрытой двери в комнату родителей. В доме не было ни звука, только негромкий скрип половиц под её пятками. Она на пару сантиметров приоткрыла дверь и уже без прежнего удивления увидела в проёме родительскую кровать. Да-да, ту самую – старую металлическую полутораспальную кровать с высокими спинками и большими никелированными шариками на боковинах, которые в детстве Елена так любила крутить. Мама спала, отвернувшись к стенке и почти уткнувшись носом в небольшой ковер бордовых оттенков, а отец спал на краю, свесив руку почти до пола. Родители были здесь, и они ещё живы! У Елены перехватило дыхание, закружилась голова и подкосились ноги. Она стояла, беззвучно переминаясь с ноги на ногу и смотрела, смотрела… Но, видимо ощутив её присутствие, отец вдруг открыл глаза, присмотрелся и шепотом произнёс:

– Ленусик, ты чего соскочила в такую рань? Сегодня же суббота, иди, ложись, поспи еще. Иди-иди к себе.

– Или случилось чего? – видя, что Елена замешкалась в дверях, отец встревожился и начал стаскивать с себя одеяло, чтобы подняться.

– Нет, ничего не случилось. Я так… Просто показалось, спи, не вставай, – поспешила успокоить папу Елена. Затем прикрыла дверь в родительскую комнату и поспешила к своему дивану.

«Может, если сейчас уснуть, а затем проснуться, всё встанет на свои места? Ведь сюда, в прошлое, меня «привёл» тоже сон! Надо попробовать», – пришла на ум Елене внезапная мысль. Она шмыгнула в постель и натянула одеяло по самую макушку. Спать не хотелось, но Елена сделала над собой усилие, улеглась на подушку поудобнее, стащила одеяло до уровня подбородка и постаралась ни о чем не думать. Сильно зажмурила глаза и держала их в напряжении, пока под веками не стали вспыхивать и расплываться разноцветные пятна. Уцепившись за самое яркое лиловое пятно, она расслабила веки. Пятно запульсировало, наполняясь и разливаясь большой лиловой лужей, которая подобно воронке затягивала и уносила девушку в свою глубину.

Проснулась Елена от монотонного шума проснувшейся квартиры. Кто-то шаркал по полу босыми пятками, где-то, вероятно, на кухне, негромко переговаривались, чем-то громыхали на плите, шипел закипающий чайник. Она потянулась и открыла глаза. В комнате кроме нее никого не было, яркий солнечный свет проникал через все еще задернутые шторы. На соседней кровати, на месте, где недавно спала ее сестра Иришка, валялась лишь смятая пижама. Елена встала с дивана, взяла со стула цветастое платье, оказавшееся, впрочем, не платьем, а халатом, накинула его и вышла из комнаты в коридор. И только там осознала – она по-прежнему в прошлом!

Странно, но после кратковременного утреннего сна это никоим образом не огорчило Елену. Напротив, где-то внутри неё шевельнулся азарт исследователя. «Ну и пусть! – решила она, – Будь, что будет, а пока поживу-ка я молодой жизнью. Даже, если это всего лишь сон, который скоро закончится».

Из кухни, находящейся в конце коридора, раздавались негромкие голоса домочадцев, пахло чем-то жареным и удивительно вкусным. Елена замерла в дверях в нерешительности, пытаясь распознать, определить, понять свои новые ощущения. Главное, что она чувствовала – жуткий голод. А ещё желание немедленно повторно умыться. Где-то на периферии сознания Елена помнила Геннадия, его болезнь, но воспоминания о муже были какими-то расплывчатыми, приглушёнными, хотя и вполне различимыми. Гораздо ярче она воспринимала текущий момент – запах еды, прохладу от половиц, на которых стоят её босые ступни.

Вообще всё казалось ей обыденным, привычным в том дне, где она сейчас находилась. Елена даже без труда вспомнила, как смотрела вчера с родителями по телевизору какое-то унылое кино, в котором герои, вместо того чтобы просто вести себя как нормальные люди, пафосными, никогда не употребляемыми в разговорной речи словами бесконечно дискутировали о партийном долге, а также часами обсуждали планы партии на текущую пятилетку. Будто больше поговорить им было не о чем. Иришка заснула, не дождавшись конца фильма, и отец вынужден был тащить великовозрастное дитятко на руках до кровати. Взрослые же, включая её, Елену, досидели до конца картины и только потом разошлись ко сну. А еще перед сном, уже лежа в кровати, она читала «Воскресение» Толстого.

«Какое ещё «Воскресение»?! – возопил в голове голос разума, – ты же весь вечер проторчала в палате Генека и уснула вчера почти мгновенно! Курмахама, а не воскресение было у тебя!»

От этого внутреннего окрика Елена вздрогнула, напряглась, ощутила острую растерянность. Но юный здоровый организм не стал ждать, когда умный ум расставит всё по местам. Ноги уже сами несли Елену на кухню, навстречу дивному запаху маминых блинов. И все же при виде родителей, которые в её «настоящей» жизни умерли много лет назад, она не могла сдержать эмоции. Дыхание перехватило, на глаза навернулись слезы, уже готовые политься по щекам в несколько ручьёв. Только недюжинным усилием воли Елена смогла взять себя в руки. Пока никто не заметил, она быстро смахнула непролившуюся влагу с ресниц и выпалила:

– Доброе утро всем.

– Доброе, доброе, – пробурчал отец с набитым ртом, потом, сглотнув плохо пережеванный блин, шутливо скомандовал, – быстро умываться и за стол!

Елена кивнула, подбежала к отцу, чмокнула его в щеку, а потом прильнула к спине матери, которая, несмотря на то что пора было переворачивать подрумянившийся блин, томящийся на сковороде, сгребла старшенькую в охапку и поцеловала в лоб.

– Выспалась, доченька? Давай, Алёшик, беги умываться, и за стол, пока блины не остыли.