Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном

– Воюю, воюю… Почти всех вас, моих ветеранов, перебили. Вот что, иди-ка ты немедленно в штаб полка. Помоги там подготовить материалы на награждение наших героев. Ты ведь многих знаешь. Надо вспомнить и тех, кто погиб или попал в госпиталь.

Приказ есть приказ. Я попрощался с подполковником Мишуткиным и отбыл в штаб полка. А на следующее утро какая-то шальная мина разорвалась около подполковника. Ему оторвало обе ноги – одну выше колена, другую ниже, и он лишился одной руки. Я опять остался цел. Судьба!..

…Операция шла к концу. Маршал Жуков организовал разгром 16-й немецкой армии. На фронт прибыла специальная техника – реактивные снаряды «катюши». Были и такие ракеты, которые устанавливались на земле, и рубильником их поднимали в воздух. Иногда снаряды летели вместе с этим ящиком. Немцы говорили: «Иван ящиками бросается».

Ракеты были настолько мощными, что в местах их разрыва образовывались воронки глубиной в пять и диаметром до десяти метров. Грохот от них стоял такой, что мы не слышали разрывов немецких снарядов, падавших рядом. Когда немцы пробивались из этого мешка, они повсюду бросали свою технику – танки, пушки, минометы. С собой брали только автоматы, чтобы отстреливаться. Нам тогда удалось сжать коридор с одиннадцати километров до семи. Но все равно им удалось вырваться, хотя и с очень большими потерями.

На 1-м украинском фронте

После Северо-Западного фронта наша 241-я стрелковая дивизия воевала в составе 1-го Украинского фронта. Мы немного отдохнули, получили пополнение в основном за счет не очень молодых мужчин – бывших политических заключенных и уголовников.

Летом 1943 года нашей дивизии пришлось участвовать в Курской битве, но несколько особым образом. Она должна была включаться в боевые действия там, где немцы могли прорваться. Поэтому мы нисколько не отдыхали – под снарядами ходили вокруг, теряя людей. А уж когда битва закончилась, мы стали преследовать врага и гнали его вплоть до Днепра.

За пятьдесят дней Курской битвы было разбито 30 отборных дивизий врага, в том числе семь танковых. Эти дивизии потеряли больше половины своего состава. Общие потери врага составили около 500 тысяч человек, 1500 танков, 3 тысячи орудий и более 3700 самолетов. Угроза неминуемой катастрофы нависла над фашистской Германией.

После боев на Курской дуге мы направились на форсирование Днепра в районе Киева. Немцы быстро отступали. Днем они отрывались от нас, ночью отдыхали, а мы их догоняли и били. Авиация у них была более активной, поэтому мы передвигались в основном ночами.

На границе Белгородской области и Украины рано утром полк вошел в большое село Добро-Ивановка. Женщины на окраине села встретили нас корзинами яблок, горячо приветствовали, а мы падали от усталости. Остановились в лесистом овраге, который примыкал к центру села. Мой взвод охранял полковое знамя. Вдруг стрельба. Я оставил два отделения там, где разместился штаб, а сам с двумя отделениями бросился туда, где стреляли.

Оказалось, на противоположной окраине деревни ночевали немцы. У них было восемь грузовиков и два танка. Они проспали наш приход. Мы их обнаружили, и завязалась перестрелка. Отбивались немцы упорно. Кое-кто попал к нам в плен, кто-то погиб, остальные ушли, бросив машины. Танки тоже не смогли пробиться, и танкисты сдались.

Нам удалось сбить из обычного стрелкового оружия немецкий разведывательный самолет «раму». Так называли в армии эти небольшие самолеты. Обычно «рамы» летали высоко, были хорошо защищены бронелистами, сбить их было довольно трудно. А этот снизился почти до земли и с бреющего полета обстреливал наши позиции, желая помочь попавшим в беду своим, за что и поплатился. Винтовочная пуля пробила бронестекло и смертельно ранила пилота в голову.

С группировкой противника часам к двенадцати все было покончено. Я со своими ребятами вернулся в расположение штаба полка, где, впрочем, разместился и весь наш полк. Никто из моего взвода не был ранен. Оставшиеся у знамени полка бойцы хорошо обустроились, отрыли окопчики.

Не знаю, что мне взбрело в голову, но я приказал сменить место и переместиться всего-то метров на пятнадцать. Бойцы, а это, как я упомянул, были уже немолодые люди, роптали: «Вечно ему не так». Но я настоял.

Длительный ночной переход и только что закончившийся бой буквально свалили нас с ног, и мы заснули как убитые. Хотя, как видно, было бы разумно сменить расположение всего полка, так как ушедшие немцы хорошо это место знали.

Неожиданно на деревню налетела немецкая авиация. «Юнкерсы» бомбили нас жестоко. Вокруг моего взвода разорвалось три бомбы. Мы оказались в самом центре этого треугольника. Я лежал в укрытии и чувствовал, как что-то бьет меня по спине.

Отбомбились немцы быстро. Все стихло. Застонали раненые. Я пошевелил руками, ногами – все вроде нормально. Поднял голову. Вижу, весь мой взвод засыпан землей. Осколки летели через нас, а нам достались лишь комья земли. Ни одного ранения во взводе! В целом же полк понес большие потери.

Но самое интересное – в то место, где первоначально окопался взвод, было прямое попадание бомбы…

Вот тебе и судьба! И не просто судьба, а какое-то мистическое предчувствие, непонятное и необъяснимое с позиций материализма. А я – материалист.

Но, как видно, наше понимание материальности мира, представление о том, что первично: дух или материя, – еще очень далеко от истины, хотя, может, и не стоит отрицать, что мыслительная субстанция материальна. Эйнштейн «потерял эфир», глубокой тайной природы является гравитация, все настойчивее пробивает себе дорогу идея о материальности души, все больше удивляют необъяснимые пока способности экстрасенсов. И многое другое. В том числе необъяснимо и то, что произошло со мной на войне…

Освобождение Киева

В период с 12 октября по 23 декабря 1943 года войска 1-го Украинского и 2-го Украинского фронтов провели Киевскую операцию. К концу сентября наши войска форсировали Днепр и захватили ряд важных плацдармов, с которых можно было развивать наступление дальше, на Киев.

Наша дивизия встала на Букринском плацдарме. На пятачке в 25 квадратных километров закрепились механизированные части Третьей гвардейской танковой армии маршала Рыбалко и часть сил 40-й и 47-й армий. Перед нами была поставлена задача: расширить плацдарм для обеспечения ввода главной группировки 1-го Украинского фронта в обход Киева с юга и юго-запада.

Немцы бросили против нашей группировки войск два танковых корпуса и до пяти пехотных дивизий, сковав наши действия на этом плацдарме. Мы яростно сражались, поддерживая высокую активность войск, и таким образом взяли на себя основные немецкие силы.

Вначале предполагалось освободить Киев, нанося главный удар с Букринского плацдарма. Затем от этого плана отказались. Решено было перенести удар севернее Киева, с Лютежского плацдарма, поскольку там оборона немцев была слабее. 25 октября под покровом ночи началась перегруппировка некоторых наших частей с Букринского плацдарма на Лютежский. При этом были приняты все меры маскировки, радиообмана и другая дезинформация, чтобы внимание противника оставалось прикованным к нашему участку фронта. Этот маневр советского командования полностью удался.

Противник, продолжая считать, что именно отсюда будет главный удар, даже срочно перебросил к нам дополнительные силы, в том числе танковую дивизию СС «Райх». Именно этого и добивалось наше командование.

3 ноября неожиданно для фашистских войск началось наступление советских войск на Киев, но совсем не там, где ждал враг. Одновременно, чтобы сковать силы противника, перешли в наступление и мы. 6 ноября 1943 года Киев был освобожден, а за ним Фастово и Житомир.

Однако немцы сосредоточили в районе Житомира 15 дивизий и вскоре нанесли по войскам 1-го Украинского фронта мощный удар. Им удалось даже вновь захватить Житомир и продвинуться на 40 километров к Киеву.

Именно тогда нам было приказано спешно подойти к освобожденной столице Украины. В стокилометровом марш-броске вдоль берега Днепра мы дошли почти до самого Киева и здесь, под Бышевом, встретили вражескую оборону. Но перед нами стояли уже не немцы: оборону держали власовцы и бандеровцы.

Помню, после ночного марш-броска изнуренные бойцы свалились и спали как убитые. Через три часа проснулись от первых залпов «катюш», которые оказались прямо за нами. Они стояли на передовой безо всякой охраны и методично и безостановочно били по позициям власовцев. Ну а нам хватило этих трех часов – мы уже встали солдатами, готовыми к бою.

С подходом резервов линия фронта отодвинулась от Киева на 150 километров…

На Украине я впервые столкнулся с власовцами и бандеровцами. Немцы по-разному относились к советским военнопленным: одних убивали, угоняли на работы в Германию, загоняли в концлагеря, из других, предавших Родину, формировали воинские части, сражавшиеся против Красной армии. Помню, на Северо-Западном фронте в одном месте фашисты взяли в плен раненых бойцов и сожгли наших ребят заживо…

На Украине немцы вели себя несколько иначе. Однажды мы зашли в освобожденный нами украинский совхоз. В одном из домов лежали на кроватях здоровые мужики-военнопленные, которым жилось, видимо, очень неплохо. Правда, немцы заставляли их работать, но хорошо кормили. Мы этих ребят с кроватей подняли и отправили в штаб полка.

В другой раз, накануне Рождества, пришли мы в деревню. Вся деревня поет и пляшет. В одной из хат молодой хозяин спрашивает: «А что будет с теми офицерами, которые разбежались по домам?» Ему разъяснили, что этих офицеров не арестуют, если они пойдут бить врага. Речь шла о молодых ребятах, мобилизованных в 1941 году, попавших в окружение и разбежавшихся по своим домам. В деревне было полно таких молодых парней.

Этих парней возвращали в армию. Офицерам восстанавливали звания, если у них были соответствующие документы, и назначали командовать взводами и ротами.

Кстати, когда их восстанавливали, поведение этих «офицеров» часто вызывало негодование фронтовиков. Я вспоминаю, как такой украинский офицер издевался над солдатами, уже провоевавшими полвойны. Физически издевался! Мы с товарищами – к нему:

– Ты что творишь?

А он так по-хамски:

– Не ваше дело. Я их командир.

– Запомни, мы фронтовики. Если еще раз такое посмеешь, поставим тебя к стенке, и будешь «хорош».

Тот струсил:

– Да ладно, я так…

На курсах шифровальщиков

Для меня война на передовой фактически закончилась под Бышевом. В ноябре 1943 года меня вызвал начальник СМЕРШа:

– В твоем деле уже есть несколько записей, что ты отказывался уходить с передовой на офицерскую учебу.

– Да, я отказывался, потому что пришел добровольцем воевать, а не учиться. Если бы я хотел учиться, я бы уехал с Бауманским училищем в тыл.

– Ну вот теперь ты не откажешься, потому что твое новое назначение подписал командующий фронтом Ватутин. Тебя посылают на офицерские курсы шифровальщиков. Специальную проверку ты прошел, командующий подписал приказ, так что собирайся и шагай по назначению – в штаб фронта.

До Киева я добирался пешком. Погода была ужасная – снег с дождем и сильный ветер. Шинели у меня не было – я ее оставил товарищам. На мне плащ-накидка, ватные штаны и телогрейка. С плащ-накидки вода льется прямо в сапоги, потому что она намного выше сапог. Время от времени я присаживаюсь, выливаю из сапог воду, отжимаю портянки – и дальше в путь.

Смотрю, идет наша машина ЗИС-5. Шофер остановился, посадил меня в кабину, и на скорости 30 километров в час только ночью мы приехали в Киев.

Это было 26 ноября 1943 года. Город был разрушен. Электричества не было. Оказавшийся киевлянином шофер по моей просьбе подвез меня к дому № 8 на Тарасовской улице, где до войны жил мой двоюродный брат. Смотрю, дом весь светится огнями. Оказалось, электричество там походное, потому что дом был занят под госпиталь.