– Тебя бы вот сделать атаманом – страсть, чего бы ты не наделал! – засмеялся казак.
– Страсть не страсть, а так вот, сложа руки, не сидели бы.
– Войной бы небось пошел на персидского султана? – подзадоривал казак.
– Может, и пошел бы, а здесь, как зверь, не прятался бы за кустами.
– То-то бы султан перепугался, сам бы навстречу с поклоном вышел, всякого добра возами бы отвалил.
– Зубоскал тут еще! – рассердился Живодер.? – Не правду, что ль, говорю? Какого черта мы из оврага в овраг перебираемся, как зверье от охотника прячемся, на то ль мы собрались?
– Собрались, вестимо, для дела, только ведь и отдохнуть надоть, а то и казны бы некуда было прятать.
– Эх, дурья ты голова, как погляжу я, нешто мы отдыхаем?
– А то что же, работаем, что ли? Атаман, жалеючи нас, отдышку нам дал.
– Нас? Ну, уж это ты, брат, не ври. Не нас, а свою да Кольцову головы жалеючи, прячется он; чай, слышал, что царь деньги дает за их головы. Ну и прячутся, а тут из-за них жди! А тоже за удаль да молодечество в атаманы-то выбрали. Хороша удаль, нечего сказать! – презрительно улыбнулся Живодер.
– Не ты ль его выбирал?
– Я не я, а другие.
– Что ж ты прежде-то не говорил?
– С вами нешто сговоришь, вам дело толкуют, а вы зубоскалите.
– Ну-ну, говори, а мы послушаем, может, и впрямь дело какое скажешь?
– Пустословить не стану, а что ежели и скажу, так скажу правду.
– Ну, говори же, послушаем!
– По-моему, так, атаман наш – не атаман и Кольцо – не есаул.
– Кто ж они будут?
– Ни рыба ни мясо. Таких ли нам, казакам-удальцам, нужно?
– Тебя бы вот атаманом сделать!
– Не про то я говорю,? – в сердцах отвечал Живодер.
– Не знаю, о чем ты говоришь, только обещал не пустословить, а сам как есть пустословишь.
– И не подумал! А я говорю, что Ермак нам не годится. Шутка ли, у нас чуть не три сотни; ведь каких бы можно было делов наделать, страсть, а мы прячемся. Кабы от Ермака избавились бы мы, лучше ничего и желать нельзя. Сейчас лодки побросали бы, а забрали бы себе струги. Мало ли их здесь ходит, а там в море Хвалынское, ух и раздолье бы, и волюшка была бы.
– И впрямь дело! Сейчас бы мы это,? – заговорил казак,? – привалили к Астрахани, а там и гостинец нам уже готов. Хомут на шею – да на перекладину. Уж правду сказать, Федька дело говорит.
Сидевшие вокруг засмеялись. Живодер озлился.
– Видно, правда, что с вами, дураками, каши не сваришь, ну и черт с вами со всеми, погибайте, коли охота припала! – проговорил он, поднимаясь.
– Нам зачем погибать, а вот ежели атаман про твои речи узнает, так тебе плохо будет.
– Ну, уж это бабушка надвое ворожила, кому будет плоше! – загадочно проговорил Федька, отходя в сторону.
– И что леший нагородил! – начался разговор между казаками.
– Дурак, ну и дурацкие речи и ведет!
– Ну, не говори, а бобы эти он неспроста разводил: у него какой-нибудь черт да сидит в голове.
– Ну и шут с ним, умного он ничего не выдумает, вишь, персидского султана чуть не в плен хочет забрать.
– Так-то так, да про атамана он нескладные речи вел!
– А черт с ним со всем! Заведет в другой раз такой разговор, намнем ему бока, и конец, тогда авось и поумнеет! А теперь вот к Николке бы сходить – хлебово небось поспело, есть что-то хочется. Погоди, братцы, сбегаю!
Казак схватил котелок и направился к костру, над которым висел огромный котел с варившимся казацким ужином.
Через полчаса казаки усердно уписывали кашу с бараниной.
– А атамана чтой-то не видать! – слышались разговоры.
– С вечера самого ушел!
– Должно, дело какое задумал.
Мало-помалу разговор стихал, над лагерем начал господствовать сон. Несмотря на теплую летнюю ночь, казаки жались ближе к огню. Наконец все смолкло. Спустя какое-то время на поляне показался Ермак; он был один, сурово было лицо его, глаза, казалось, метали молнии, но в чертах лица проглядывала грусть.
– Спят как убитые и не чуют над собой грозы! – проговорил он, подходя к тому месту, где лежал Кольцо.
– Иван Иваныч! – начал тихонько будить его Ермак.
Кольцо быстро открыл глаза и приподнялся.
– Что ты, атаман? – спросил он.
– Без меня ребята не гуляли?
– А я-то на что, нешто теперь можно гулять?
– Спасибо, а то нынче, пожалуй, поработать придется.
– Аль дело будет?
– Может быть, и будет, только дело-то непутевое, подневольное!