– Не разбудила? Чего мне будить, коли с постели тебя поднимать стали приходить бояре? – ворчливо проговорила Петровна.
– Какие бояре, что ты, мамушка, бредишь? – вспыхнула вдруг Марьюшка.
– Известно какие, послы царские,? – продолжала брюзжать Петровна.
– Послы?.. Да разве?..? – начала было Марьюшка.
– Чего разве? Вон пришел боярин; тебя, говорит, хочет видеть.
– Меня? Боярин? Зачем?
«Зачем?» А между тем сердце-то подсказывало Марьюшке, зачем явился боярин. Знала она, что несет он ей радостную весть… Голова закружилась у нее, лицо побледнело.
– Матушка, голубушка, Марьюшка! – всполошилась Петровна.? – Что с тобой, дитятко мое родимое, чего испугалась, чего переполошилась?
– Ничего, мамушка, ничего, голубушка! – говорила Марьюшка, потирая ладонью лоб.? – Нечего пугаться мне, от радости, от счастья сердце зашлось, замерло! – прибавила она.
– Чему, дитятко, радоваться-то тебе? – с укоризною произнесла Петровна.? – Чему радоваться-то, несчастью, что ль? Раз попробовала – будет, аль желательно тебе, чтоб уморили тебя?
Марьюшка не могла удержаться от улыбки.
– Некому изводить-то меня, Петровна! – проговорила она.
– Ох ты, глупая, ох, неразумная, ничего ты не знаешь, ничего не ведаешь, не разумеешь ты козней людских, не на земле бы жить тебе, а в райских селениях,? – с грустью произнесла Петровна.
Марьюшка обняла ее и поцеловала.
– Совсем бы меня в Царство Небесное? – проговорила она, улыбаясь.
– Известно, дитятко,? – подтвердила Петровна.
– Заболталась моя старая! – засмеялась Марьюшка.? – А что же ты мне про бояр толковала? – спросила она.
– Ах, батюшки, ах, родимые, и впрямь заболталась я, старая дура, ведь батюшка-то твой послал меня поглядеть на тебя, встала ли ты? А я вот заболталась с тобой и позабыла все! Ах, победная моя головушка, я тут лясы точу, а там послы царские дожидаются, поди ж ты, разговаривай тут со старой дурой! – встревожилась старуха.
Марьюшка не выдержала и расхохоталась. Ей было так весело, так хорошо в эту минуту! Услышав ее смех, Петровна обиделась.
– Ты чего ж это! Иль обрадовалась послам царским, рада, что со мной, старухой, скоро распрощаешься! – захныкала мамушка.
– Ах ты, моя старая, старая! – промолвила весело Марьюшка.? – Чего же ты разобиделась?
– Чего, чего? Чему смеешься-то? – обидчиво проговорила Петровна.
– Да как же не смеяться-то? Пришла, заговорила о боярах, о послах царских, потом заболталась и забыла про них, меня нынче не будила; что с тобой подеялось, никак не пойму я,? – произнесла Марьюшка.
– И впрямь, бог знает, что делаю,? – улыбнулась Петровна,? – ведь меня послали узнать, можно ль войти к тебе?
– Да кому войти-то? – нетерпеливо спросила Марьюшка.
– Кому? Известно кому, боярину!
– Да какому боярину-то?
– Самому настаршему, что от царя присланы!
– Шереметеву, что ль?
– А я откуда буду знать, как его кличут, боярин и есть боярин.
– Так чего же ты торчишь-то здесь, что ж не скажешь, что я встала, что одета! – с сердцем проговорила Марьюшка.
– Эка важность какая! Расходилась-то как! Пойду, пойду, матушка, доложу сейчас, что к царевне, мол, доступ вхож, изволит, дескать, гневаться, что долго не изволили жаловать к ней! – ворчливо произнесла Петровна, поворачиваясь и выходя из покоя.
Вскоре послышались шаги на лестнице, к Марьюшке вошли отец, дядя, Шереметев.
– Ну вот, Настасья Ивановна, знать, в добрый час я приветствовал тебя царевной,? – начал Шереметев.
– Как так? – спросила Марьюшка.
– Да так, послали мы царю донесение, а оно, знать, по душе пришлось ему, прислал гонца, жалует тебе триста рублев и запасы хлебные и медвяные, чтоб тебе ни в чем скудости пока не было. Теперь можешь и в путь собираться, того и гляди, жди другого гонца.
Марьюшка ни слова не отвечала, она потупилась и смущенно перебирала пальцами свое платье.
Глава XV
Прошло еще несколько дней, Марьюшка, слушая совета боярского, поспешно собиралась в дорогу; эти дни пролетели для нее незаметно.
Снова появился в доме Хлоповых Шереметев, но не веселый, как в прошлый раз: лицо его было угрюмо, глаза смотрели вниз; словно неловко, совестно было ему глядеть на Марьюшку.
Царевна, узнав о приходе Шереметева, застыла на месте.
«Вот конец, конец теперь всему, долой отсюда, из этой тюрьмы, на волюшку, на свободушку»,? – думалось ей.
Она с нетерпением ожидала встречи с боярином, но чем-то холодным, суровым пахнуло от этой встречи, что-то тяжелое словно налегло на сердце Марьюшки при виде угрюмого лица Шереметева. Бледность мгновенно покрыла ее лицо, предчувствие чего-то недоброго закралось в душу, она замерла.
– Великий государь Михаил Феодорович,? – начал чуть слышно Шереметев,? – приказал сказать, что Марью Хлопову за себя взять не изволит.
Раздался слабый стон, Марьюшка взмахнула руками, словно стараясь ухватиться за что-либо, и как подстреленная грохнула на землю. Никто не двинулся на помощь девушке, все застыли на месте.
– И приказал,? – продолжал боярин, будто не замечая, что она не слышит его,? – тебе, Марье, с бабкою и дядею жить по-прежнему в Нижнем; корм даваться тебе будет вдвое; а Ивану Хлопову указал государь ехать в свою вотчину в Коломну,? – закончил боярин и, вздохнув глубоко, словно свалив с себя тяжесть, вышел.
Не скоро пришла в себя Марьюшка, немало хлопот выпало на долю опомнившихся и пришедших в себя родных, чтобы привести в чувство вновь жестоко обиженную девушку.
Тяжело было ее пробуждение, дико повела она вокруг себя глазами, поглядела на грустные, мрачные лица окружавших ее родных и снова закрыла их.
Боль, жгучая, невыносимая боль давила, мучила ее.
Оскорбление было слишком сильно, за что – она не могла понять, знала только, что не царь был виною этому; но кому она мешала, у кого стояла на дороге?