Кавказская Швейцария – Чечня. XIX-XX век

– Чего они так орали? Спросил я у него.

– Да вот вас увидели и кричат, что русский приехал: им ведь здесь это за редкость – и испугались. А эти болваны сидят и не смогут унять детей! Обратился он по адресу расположившихся группами у саклей взрослых мужчин. Я не поинтересовался узнать подробнее содержание приветствия ребятишек, но думаю, что оно заключало мало лестного для русского гостя. Приютом для ночлега нам послужила сакля лесного объездчика. Было всего около пяти часов и до вечера оставалось еще порядочно времени, которое я и посвятил на осмотр окрестностей. Хутор Датых состоит из 43 дворов. Население его очень непостоянно: здесь временно селятся и жители окрестных горских обществ, и плоскости, и даже сравнительно отдаленной части Тифлисской губернии. Местоположение хутора представляет высокий мыс между рр. Джолом и Фортангой, сложенный целиком из наносных отложений; последние в виде громадной толщи ясно обнаруживаются в образе левого берега Джола. Элементы, составляющие информацию, почти лишены сцепления, постепенно выпадают и загромождают русло значительной величины валунами; мелкие же камни и галька сносятся водою. К ущелью Джола и в сторону хутора совершенно отвесно обрывается высокая скала – оконечность одного из отрогов хребта Кори-лам. Насколько можно заключить по строению скалы, эта часть гор слагается в своем основании из глинистых сланцев разных оттенков, от желтого до черного, над которыми лежит неправильною массой мелкозернистый серый песчаник, легко выветривающийся в обнажениях. В правом берегу той же речки выступают пласты мягкой черной глины и на поверхности ее белым налетом проступает соль; присутствие последней наблюдается и по склонам, окаймляющим левую сторону Фортанги, где от самого гребня и донизу видны громадные оползни.

Главное занятие жителей Датыха составляет выварка соли. Соляной источник находится на берегу р. Джола; это колодец до 1 ? кв. арш. поверхности, глубиною около 2 арш. в который опущен дубовый сруб. Рассол всегда держится на одном уровне, даже в том случае, если его не вычерпывают; питается же колодец двумя бьющими со дна сильными ключами. Выварка соли производится в котлах, в 2—3 ведра емкостью; 3—4 таких котла помещаются на общем очаге, в котором топка производится снизу. О степени насыщенности датыхского источника можно заключить из того, что два средней величины ведра дают 15 фунтов чистой просушенной соли; наблюдения же показали, что объем полученной соли равен одной трети объема взятого рассола.

После каждой выварки на дне котла получается твердая соляная кора; по выгрузке остальной соли кору предварительно растворяют речной водою и только тогда начинают выварку вновь; мне говорили, что в больших котлах выварка не удается, так как получаемая на дне корка, не пропуская сквозь себя жидкости рассола, препятствует еще и теплопроводности, выпаривание на поверхности прекращается, а нижние части котлов, подверженные непосредственному действию огня, лопаются. Всем процессом добычи соли ведают исключительно женщины, с помощью подростков, большей частью девочек; жаль смотреть на этих бедных созданий, сгибающихся под непосильной тяжестью ведер, в которых они тащат рассол из колодца вверх по крутому подъему. Женщины же собирают в лесу и вывозят на вьюках дрова, а за отсутствием четвероногих помощников таскают их и на своих спинах… какие изможденные, измученные лица у этих тружениц!… А одежда?… При всем внимании, мне кажется, что трудно было бы определить не только цвет, но даже и материал, из которого она изготовлена: до того сильно она покрыта грязью, копотью и всякими наслоениями. Между прочим, не лишним будет заметить, что добыча соли может считаться, да на самом деле и считается у туземцев довольно выгодным предприятием: пуд соли на месте продается по 12—15 коп.; а на плоскости – 35 коп.; в среднем же Нижне-Датыхский хутор вырабатывает в сутки не менее 150 пудов при всей примитивности способов. Сбыт соли преимущественно меновой, и за нею на место приезжают не только из ближних, но и дальних окрестностей. Вывоз на продажу к плоскости производится на вьюках, и этим делом занимается мужской элемент хутора. К слову сказать, датыхцы – ужасные лентяи и лежебоки: в то время как их несчастные жены, сестры и даже старухи-матери работают, не разгибая спины, сильная половина, собравшись в кучки на солнышке, разводит хабар (новости) и, как-то особенным образом поплевывая сквозь зубы, строгает палочки. Публика эта имеет особенно большую склонность к одной лишь работе – прибирать всякое чужое добро, раз владелец его хоть немного зазевался, к своим рукам; благодаря такой исключительной способности своих обитателей, изолированности местоположения и отсутствию хотя бы мало-мальски сносных дорог, Датых составил себе славу громкую, но печальную, затмевающую даже известность его соляного источника, – славу воровского притона, в котором скрывается в большей части краденый скот почти со всех концов области. Причина тому лежит с одной стороны в трудной доступности места, а с другой – в постоянной смене населения: придет, поварит соль и уходит, когда вздумается. Какой-либо регистрации и проверки не ведется, да и некому этим заниматься, так как никаких административных учреждений здесь не существует.

Для полноты знакомства с достопримечательностями Датыха я отправился осмотреть еще древние развалины, что высятся на скале над р. Джолом. Главную часть их составляет остаток четырехугольной башни, сложенной на цементе из дикого плитняка вперемежку с булыжником. Северная и восточная стены ее совершенно разрушились, а остальные еще мало тронуты временем. В западной стене имеется полусводчатая дверь и три ряда бойниц; рядом пирамидальной формы могильник, сквозь отверстия которого видна целая куча остатков человеческих костяков. Немного выше по хребту заметна нижняя часть длинной каменной стены: тоже, говорят, была башня.

Не лишена интереса история начала датыхского соляного источника, связанная с прошлым осматриваемых руин. По местным преданиям, в башнях жил со своими родичами карабулак Белхарой, приходившийся зятем Гандалою, остатки башни которого мы видели по пути в Датых, на поляне Гандал-босс. Женившись на дочери владельца ущелья, Белхарой продолжал нести прежнюю службу пастуха своего тестя и через три года после того открыл по соседству со своим жилищем обильный соляной ключ. В этом деле, как рассказывают, ему помог вожак стада – козел, который вначале часто исчезал сам, а потом увел на солонцы всю свою армию. Сметливый Белхарой сообразил, что не худо было бы оттягать у тестя клочок земли, где находился столь богатый источник: земля в окрестностях считалась собственностью Гандалоя. Прямым путем действовать было невозможно, и вот, выждав время, когда к тестю приехал в гости его присяжный брат, Белхарой отправил к нему в дом жену, которая с хлебом-солью сумела, при посредстве гостя, выпросить у отца небольшой участок земли вокруг своего жилища в собственность мужа (У горцев существует обычай, в силу которого данное гостю перед трапезой обещание непременно должно быть выполнено хозяином). Подарок, согласно обычаю, укрепили за новым владельцем в присутствии четырех посторонних свидетелей. Какова же была ярость Гандалоя, когда он узнал, что его хитро провели и он лишился целого богатства!… У бывшего владельца возникла мысль отобрать подарок назад, и он, несмотря на данное присяжному брату слово, решил забрать в свои руки дорогую землю у коварной дочери и ее вероломного супруга. Возгорелась распря, чуть ли не война; но Белхарой, как видно предугадал наперед последствия своего ловкого маневра: успел достаточно укрепиться в башнях со своими родичами и отстоял свои владения. Спустя некоторое время спорный вопрос о владении Белхароя полученным подарком был предоставлен разбирательству почетных стариков-судей, и по их решению дар закреплен за новым владельце; Гандалою же, как льгота, было предоставлено право бесплатного пользования источником. Посторонние лица, желавшие заниматься вываркой соли, обязывались вознаграждать владельца одной седьмою частью добытого ими продукта. Такой порядок пользования богатством Датыха соблюдался по отношению уже к потомкам Белхароя даже и после покорения края русскими вплоть до перехода земель в ведение Ставропольско-Терского Управления Государственных Имуществ. С 1892 года датыхский соляной источник состоит в заведывании Горного Управления и вместе с отведенной под него площадью в 10 дес. 300 кв. саж. Сдается в аренду; арендатор, обыкновенно, от себя, допускает к пользованию за плату всех желающих заниматься вываркой, и, насколько мне известно из расспросов, получает хороший доход…

Солнце уже скрылось за возвышенностями левого склона ущелья. Кое- где замигали звезды. Надо было отправляться на хутор к поджидавшему нас чаю и ужину. От развалин мы сбежали на остаток пролегавшей от источников к бывшей станице Датыхской колесной дороги и вскоре очутились под кровом приютившей нас сакли.

С восходом солнца 11-го августа я и мои спутники были уже на ногах. В этот день нам предстояло пройти не менее 20- 30 верст, причем, как решено было накануне, следовало идти не по самому ущелью Фортанги, а лесом, по северным свесам отрогов хребта Кори- лам, подняться на этот хребет и по одной из троп по южным его склонам спуститься к селению Цеча– ахки. Такой маршрут, хотя гораздо более трудный и продолжительный, давал возможность довольно обстоятельно ознакомиться с составом и состоянием лесов правой стороны ущелья, что главным образом и составляло цель поездки.

Около восьми часов утра мы выступили из Датыха. По всем предположениям, дорога была во всех отношениях неудобна для верховой езды, и потому два объездчика шли пешие; багаж мой и спутников был далеко не сложный, и пара лошадей нам вполне оказалась достаточна. К слову сказать, лошади при езде по глухим горным тропам подчас не столько облегчают, сколько затрудняют путника, а в некоторых случаях из-за них приходится сильно беспокоиться. Миновав башню Белхароя, тропа поворачивает влево и углубляется в молодой лес из бука, граба липы, карагача с примесью дуба и ясеня; подлесок составляют лещина, бересклет, свидина, мушмула, и кизил; здесь же я заметил несколько кустов жимолости и каприфоли. Через час мы вышли на поляну, до 15 дес. площадью, известную под названием Гата-ирзау. На одной ее половине уже стояли копны сена, а на другой еще только подкашивали траву. Несколькими зигзагами тропа поднимается на террасовидные повышения по поляне и опять исчезает под сенью леса, где уже нам встречаются насаждения более солидного возраста; чем дальше вверх и вглубь, деревья становятся крупнее, и вскоре вы попадаете в совершенно девственный лес, в глушь. Лесные великаны, с преобладанием карагача, липы и ясеня, достигают на высоте груди 15—25 вершком в диаметре, а царь всех окрестных лесов – бук стушевывается, являются подмесью лишенные внизу ветвей, эти гиганты гордо возносят к небу свои зеленокудрые вершины; здесь они пока недоступны всеистребляющему топору человека, и вырастают и умирают вполне предоставленные времени и стихиям: посмотришь кругом, – и нигде не видно срубленного дерева, пня, а если и встретишь труп дерева, то только погибшего вследствие своего преклонного возраста или же поваленного ветром. Молчалив и угрюм этот лес: лишь изредка услышите дробное постукивание дятла, да тихое попискивание мелких пташек; иногда беспокойная кукушка начинает свой обычный счет, но, как бы смутившись мертвой тишиной, смолкает.

Представители маммологической фауны этих мест являются дикие свиньи, медведи, козы, следы которых мне пришлось видеть как на самой тропе, так и кое-где на осыпях, по склонам мелких бабочек, спадающих к ущельям Фортанги и Джола; затем следует еще упомянуть про курицу, за которою горцы никогда не прочь поохотиться ради дорогого стоющей шкурки, и про оленей, почти совершенно исчезающих.

Довольно печальным явлением нужно считать здесь отсутствие молодняков в этих совершенно сомкнутых, не пропускающих света насаждениях; живой покров почвы ограничивается несколькими видами тайнобрачных, кислицей и т. п.

Против хутора Верхний Датых мне пришлось наблюдать грандиозную картину обвала. В этом месте хребет, по которому пролегал наш путь, сильно съузился: с восточной стороны подходила безымянная балка – приток р. Джола, с западной – такая же, спадающая к Фортанге. От крутых склонов головища последней, вследствие предшествовавших обильных дождей, отделился пласт почвы вместе с произрастающих на нем крупным лесом и слетел вниз, в котловину. При своем стремительном падении обвал, вероятно, увлек все попавшееся ему на пути, и в общем получилось обнажение десятив в пять. Хаос произошел ужасный: обломки стволов деревьев, мощные пласты глинистого сланца, составляющего подпочву, и самая почва (суглинок) перемешались и, свергнувшись с высоты нескольких десятков сажен, образовали запруду у выхода котловинки в узкую балку; дождевые воды, не находя стока, скопились на дне котловинки и… получилось озерцо.

Пробираясь узким гребнем, по скользкому глинистому грунту, местами же по крутым склонам бесчисленных балочек, а потом по загроможденному обломками известняков широкому хребту, мы все шли пешие. Наконец лес стал заметно редеть, и тропа вынырнула на поляну у подножия Кори-лама. Отсюда начинался подъем по старой военной дороге, шедшей от Верхнего Датыха на Мереджой. Грязь и выбоины настолько затрудняли путь, что после нескольких поворотов опять пришлось слезать с лошадей, силы которых надо было сохранять на предстоящий продолжительный путь.

От подножия хребта и почти до самого его гребня широкой полосой раскидываются насаждения высокогорного клена (Acer Trautvetteri Medw.), и на фоне зеленой листвы ярко к вершине, по опушкам, стала встречаться рябина с пышными гроздьями плодов, белая ольха и ива. Ровно через шесть часов пути мы ступили на гребень Кори-Лама.

Хребет Кори лам сложен из твердых известняков. Та часть его, где мы стояли, представляла узкую полосу, по которой протягивались выступы мощных пластов основной породы, а масса обломков разной величины укрывала все свободное пространство. Растительность здесь почти отсутствует, если не считать редкой травки, приютившейся в расселинах скал. В общем хребет имеет направление от р. Фортанги, к ущелью которой он обрывается отвесными уступами, с северо-запада на юго-восток и в главной своей массе оканчивается у правых истоков р. Джола. Наивысшая точка его по картам одноверстной съемки Кавказского Военно-Топографического Отдела 1889 г. значится в 816 саж. (5713 фут.) и этой высоты достигает древесная растительность по северному склону хребта. Несмотря на незначительную сравнительно высоту, этот пункт прекрасен для наблюдений: отсюда на юго-запад видна частичка Лысой горы близ гор. Владикавказа, а к северу, западу и востоку расстилается волнообразная поверхность лесистых хребтов со всеми их деталями; только к югу кругозор сокращается заслоняющими даль горными массивами.

Было уже около двух часов дня. Усталость и пустота желудков напоминали о времени отдыха. Вершина хребта, за отсутствием воды и корма, нашим коням для привала не годилась, и следовало спуститься к подножию южных склонов. Когда мы уже готовились покинуть гребень, над нашими головами далеко в вышине проплыла стая журавлей; этих первых вестников приближающейся осени в текущем году ни я, ни кто либо из моих спутников не видел… и грустно почему-то стало на душе…

Спуск до небольшой долинки, в глубине которой брала начало речка Сенгел-хи (местное название. На одноверстной карте эта речка показана, но не поименована; в дословном переводе значит серная вода), занял немного времени; сойдя на дно долины, тропа круто поворачивает вправо и направляется вдоль хребта на запад. Здесь, у выбиравшегося из небольшого грота ручья, решено было остановиться.

Подкрепившись немного, я, пока мои спутники совершали намаз, отправился осмотреть стоявший невдалеке могильник. Древняя постройка хорошо сохранилась; стены ее сложены из отесанных обломков известняка на цементе и имеют по 5 арш. в длину. Крыша каменная, сведена пирамидой, на верху которой красуется конусообразный камень. Внутри через отверстия видна трех-ярусная настилка из досок; по сохранившимся на среднем ярусе остаткам человеческих костяков, грубой работы деревянному гробику (или детской колыбели) можно заключить о назначении этих помещений. На верхнем ярусе никаких остатков нет, хотя досчатая настилка вполне сохранилась; нижний же этаж совершенно разрушен и под ним на полу могильника груда различных частей скелетов, гробик, клочки бумажных материй и кусок деревянной чашки. Каждый этаж имеет отдельное входное отверстие, куда может пролезть ползком человек. Против этого могильника находится другой, напоминающий видом своим склеп; каких-либо остатков я в нем не заметил. По соседству имеются и развалины древней башни. Собрать какие-нибудь сведения о всех этих памятниках прошлого мне, к сожалению, не удалось: из всех моих попыток в этом отношении я только и мог узнать, что башня носит название Кори, а дальнейшее так и осталось покрытым мраком неизвестности.

Южные склоны Кори-лама прикрываются представителями суб-альпийских трав и куртинка миазалеи; правая же сторона долины истоков р. Сенгель-хи изобилует конский щавель. В полуверсте от могильника долина переходит в узкое боковое ущелье, по которому и стремится речка в крутых скалистых берегах; дно ее имеет значительное падение, усеяно обломками известняковых пластов, а местами падает красивыми каскадами с высоких порогов, образованных выступами скал. От входа в ущелье начинается крупный лес из карагача, ясеня, клена, липы, бука, по пригревам растет дуб, а по дну – стройные экземпляры черной ольхи.

Крутой спуск приводит вас к ложу речки, и затем тропинка зигзагами взбирается на левые склоны; речка уходит глубже на дно ущелья и, несмотря на свои скромные воды, производит порядочный шум. Вскоре едва намеченная тропа переходит на узкий карниз, непосредственно от которого в сторону речки обрываются почти отвесные покатости, а влево вздымаются утесы. Местами карниз до того суживается, что каждый неверный шаг может повлечь за собою весьма печальные последствия. Мы шли гуськом: впереди пеший объездчик, за ним Ханиев с лошадью в поводу, еще один с моею лошадью, а я замыкал шествие. Шум речки уже едва долетал до нас, переходя в какие-то неясные звуки. Кое-где через тропу пробегают говорливые ручейки, быстро-быстро стремящиеся вниз, к ущелью. Навстречу нам попался пеший парень-туземец с котомкой за плечами. Он шел на луга, к пастухам.

– Абдул! Спроси-ка его, далеко ли еще продолжится такая тропа? – сказал я Ханиеву.

Из полученного ответа можно было заключить, что с лошадьми будет пройти трудно, так как после сильных дождей тропу местами сорвало. Действительно, нам приходилось двигаться положительно черепашьим шагом, иногда наугад: тропа становилась еле-еле заметной.

Остановившись немного передохнуть, мы вдруг услышали далеко внизу стук топора; я взял своего коня у объездчика и послал его узнать, кто и что там рубит. Производить здесь порубку могли только цечаахкинцы, почему я и приказал объездчику привести молодцов к нам: «В компании все же веселей будет», пошутил я.

Посланный быстро исчез, точно провалился в ущелье обрывистый выступ склона сузил тропу до невозможности; только что передовой обогнул его, как шедший впереди меня с лошадью старший объездчик остановился.

– Что там? Что случилось? – спросил я.

Мои спутники начали о чем-то переговариваться и после короткой паузы я получил ответ: «Дороги дальше нет, тропа обрушилась. Посмотрите сами, пойдет ли наш конь, – место очень опасное!»…

Кое-как, придерживаясь за кусты и выступы камней, я пробрался вперед и увидел непривлекательную для нас картину: путь пересекала своим головищем небольшая балка с крутыми боками и дном, которое тут же переходило в обрыв. Из-под верхнего уступа выбивался обильный ключ и аршинах в двух от выхода сбрасывался каскадом в ущелье; в довершение затруднения, и продолжение тропы за балочкой перегораживалось двумя вывернутыми с корнями деревьями и как-нибудь миновать их, имея лошадей, было невозможно за крутизной склонов. Положение было совсем не из завидных: идти назад немыслимо, так как повернуть на узеньком карнизе лошадь значило спустить ее в пропасть; ни топора, ни лопаты с нами не имелось. Единственным орудием могли служить кинжалы объездчиков, да что ими тут можно сделать?… На наше счастье, поверхность боков балочки составляли мягкие глинистые сланцы, и вот мы все принялись с помощью кинжалов и деревянного кола буквально выковыривать тропочку, дабы дать возможность лошадям поставить ноги на ровную площадку. Возвратившийся объездчик, что ходил на стук топора, поймал порубщика, и его преступное орудие нам, как нельзя лучше, пригодилось. Провозились мы над такой работой около часа, но все-же благополучно прошли это скверное место.

В пять часов вечера под густым шатром деревьев уже наступали полные сумерки, а мы еще около часа принуждены были двигаться тихим маршем по тропе и вздохнули с облегчением, когда наконец вышли на поляну Мешт; отсюда нам предстоял путь по гребню, сбегающему к главному ущелью по открытой местности.

На поляне Мешт имеется группа старинных башен; пять из них, служивших жилищами, трехэтажные и одна – сторожевая – в шесть этажей. Верхние бойницы ее обвалились. Все постройки сгруппированы так, что образуют в некотором роде цитадель с сторожевой башней в углу. По преданиям, в этих твердынях жил карабулак по имени Машай, о дальнейших потомках которого, как равно и его прошлом, никаких легенд и сказаний у туземцев не сохранилось.

От поляны наш путь пошел по перелескам из диких яблонь, груш, мушмулы, рябины; встречались картины черной и белой ольхи солидных размеров. Выше, по ущелью Фортанги, по юго-западным и западным склонам зеленели дубовые насаждения.

Ровно 7 ? часов вечера мы прибыли в селение Цечаахки (хутор Серали), пробыв в пути около 12 часов, причем на переход от хребта Кори-лам, не более как 10—12 верст, употребили пять часов.

Селение состоит всего из восьми дворов; все это чистенькие постройки по большей части крытые черепицей. Расположено оно на дне просторного в этом месте ущелья; ниже селения скалы с обеих сторон так близко подступают к Фортанге, что получается гигантская трещина, вход в которую загромождается обломками и валунами. Вскидывая высоко седые гривы, с страшным шумом вливается в этот проход река и течет так на протяжении 2—3 верст; на всем этом пространстве существует лишь пешеходная тропа, да и по ней можно ходить только с осторожностью и опаской; ездят же дорогою по левым возвышенностям.

Составляя часть Мереджоевского старшинства или общества Мереджи (6-й участок Грозненского округа), селение Цеча-ахки имеет в своем распоряжении покосы и пастбища частью по южным свесам хребта Кори-лам в пределах долины верховьев р. Сенгел-хи, а также незначительные лесные поляны по склонам, обрамляющим правую сторону р. Фортанги и нижнюю часть – выход ущелья р. Мереджи. Удаленные от селения, все эти угодья представляют, в отношении пользования ими, большие неудобства вследствие отсутствия дорог и топографии местности; скотоводства, в полном значении слова, здесь нет, и количество скота у цечаахкинцев весьма ограниченно. Заготовляемое на зиму сено скармливается на месте, для чего по покосам устраиваются зимовники (кутаны). Пригодных для распашки (не более ? дес. на домохозяина) вокруг селения, засеваемые кукурузой; жители арендуют под распашку землю на стороне.

Богатая лесом окрестности селение дают подходящие условия для занятия жителей этого рода промыслом, тем более, что от Цеча-ахки пролегает хорошая колесная дорога в соседнее ущелье р. Ассы-на Алкун и Галашки, а оттуда во Владикавказ. Предметом вызова служат исключительно ценные породы: карагач, ясень, липа и дуб; последний преимущественно вывозится разделанным в бочарные трости, а первые-бревнами.

Когда утром следующего дня я вышел во двор, правые склоны ущелья еще находились в тени и лишь на гребнях левых хребтов играли первые лучи. Солнце еще не выплыло на небосклон. Резко вырисовываясь на прозрачном голубом небе, на юге вздымались вершины Цори-лама, а немного восточнее громада уже знакомого мне Муйты-кера. Ближайшие к селению скаты тонут в зелени лесов и ими-же покрыто все пространство к югу.

Распростившись с радушным хозяином дома, мы после чая выступили из селения.

Через полчаса езды по направлению старой военной дороги (обрывки ее кое-где существуют и теперь) мы выехали на поляну Дуку-эмеришки (много кладбищ); здесь сохранились развалины двух жилых башен, высокий – пирамидой – могильник и множество могильных бугров. Местность эта была заселена карабулаками рода Цечой.

Под сверкавшими на солнце косами ложились ряды сочной густой травы. Косари тянули заунывную горскую песню.

Следуя изгибам склона, дорога, под шатром ясеней, дубов, карагачей, липы и др., поднималась все выше и выше. Ущелье Фортанги отходило к западу, и мы постепенно втягивались в широкую долину ее правого притока – р. Мереджи; у местных горцев эта речка только в верхней своей части известна под таким названием, а ниже селение Мереджи оно зовется Фортан-чу. Главная же река, выше слияния ее с р. Мереджи, называется Хай-хи, по имени селения, вблизи коего берет свое начало.

Вступив окончательно в пределы Мереджоевского ущелья, дорога скоро выходит из лесной полосы. Перед путником открывается широкая долина, обставленная с севера отрогами Кори-лама, с юга – Муйты-кера и Цори-лама; на востоке долина замыкается рядом невысоких холмов на водоразделе бассейнов рр. Фортанги и Гехи. По возвышенным местам этой долины там и сям вырисовываются остатки былого – древние башни, которыми в общем очень богато современное нам Мереджоевское общество; иные из них и теперь обитаемы: так, в одной живет карабулак Кайвар Журдиев – последний могикан бывшей некогда многочисленною фамилии, члены которой частью перемерли, а больше переселились в Турцию по пленении Шамиля. Журдиевы в окрестных местах славились в свое время свиноводством: для свиней, говорят, в нижнем этаже одной из башен у них имеется хлев; конечно, такое нечистое, по понятиям мусульман, животное могло быть терпимо до распространения между туземцами ислама, когда население страны еще пребывало в язычестве.

Обилие остатков древних построек, могильников-пирамид и могильных бугров в ущелье должно, несомненно, указывать на значительность населения страны в прошлом. Кто же здесь жил и куда девались эти аборигены?… Собранные мною по этому вопросу сведения не дают ясного освещения прошлого, но тем не менее я считаю не бесполезным их привести. Насколько сохранилось в памяти стариков-туземцев, представляющих отпрыски господствовавшего в стране населения, здесь жили карабулаки. «Буйный, беспокойный и очень храбрый был народ», говорят о них их западные соседи-ингуши, как известно, еще и в наше время не могущие назваться спокойным элементом. Имея большое родство по коренному языку с ингушами с одной стороны и с чеченцами с другой, карабулаки постоянно беспокоили своих соседей набегами, угоняли скот и уводили пленных, за которых и брали после выкупы. Территория их обнимала главным образом описываемое и соседние ущелья в нижних частях (как поляна Сала-ирзау, упомянутая раньше), а также и на плоскости – между рр. Фортангой и Сунжей до впадения в последнюю р. Ассы.

По существующим преданиям, в очень отдаленном прошлом в стране свирепствовала какая-то болезнь, от которой люди умирали во множестве. К этому времени относят постройку пирамид-могильников. Заболевавшие или приходили сами, или были приносимы в эти ужасные помещения, располагались на помостах и дожидались смерти. Сюда же женщины приносили детей вместе с колыбелями. После этого мора немного уцелело буйных карабулаков. Наставшее позднее время газавата тоже унесло немало храбрецов, а после взятия края русскими, неуживчивые даже и со своими соседями карабулаки покинули страну и переселились в Турцию. Те же из них, которые не пожелали покинуть родину, рассеяны теперь среди чеченцев и ингушей в плоскостных аулах и лишь немногие живут на пепелищах своих предков. Часть ушедших в Турцию карабулаков спустя некоторое время вернулась на родину и поселилась в горах Малой Кабарды, образовав аул Сагопш.

Через два часа пути перед нами забелелись постройки главного пункта старшинства – селения Мереджи. Нас встретил старшина (Муса Алиев) и радушно поздравил с приездом. После обычных приветствий он высказал свое удовольствие по поводу моего прибытия в их места (я познакомился со старшиной случайно в одну из своих прежних поездок) и убедительно попросил погостить у него. В мои планы входило возможно подробное ознакомление с окружающими местами, почему я поспешил согласиться на любезное предложение хозяина. Нас пригласили в кунацкую, у гостили чаем и закуской, после которой мы отправились по окрестностям.

Против селения открывается выход ущелья р. Газган-чу – притока Мереджи. Рассказы моего спутника Ханиева о красоте ущелья Газган-чу настолько меня интересовали, что я, находясь теперь вблизи него, не мог не побывать там. Да кроме того следовало взглянуть и на р. Мереджи-хи, которой я еще собственно не видел: она течет слишком далеко от дороги и селения в глубоком ложе.

Чтобы попасть в ущелье Газган-чу, надо предварительно спуститься на дно долины Мереджи-хи; правый склон ее, от селения, идет большими уступами, вначале округлыми, по которым разбросаны небольшие кукурузные поля и огороды; ближе к речке террасы становятся крутыми, обрывистыми. На одной из них одиноко стоит пирамидальный могильник. Прочная постройка почти нисколько не тронута временем и непогодами: на наружных стенах ее вполне сохранилась побелка. Каких-либо остатков в этом могильнике, однако, не сохранилось: говорят, что все содержимое пирамиды было сожжено полчищами Шамиля, предавшими разрушению и многие башни – убежище и оплот былого местного населения за непокорность прославленному имаму.

Любуясь видами ущелья Газган-чу, нельзя не пожалеть, что не имеешь с собою фотографического аппарата; с каждого поворота здесь открываются картины, по красоте и своему дикому величию способные привести в восторг и довольно равнодушного зрителя; грандиозные отвесные скалы теряются в непосягаемой выси, образуя собою коридоры не более 20—30 сажен шириною. В один из них, с высоты не менее 50 сажен, свергается водопад из узкой расселины. Какую-же картину должно представлять это ущелье после ливня, когда дно его сплошь заполняется водами речки Газган-чу, о силе стремления которой можно судить по внушительным размерам деревьев, принесенных половодьями!…

Леса в этом урочище состоят из мощных представителей высокоствольных ясеней, карагчей, липы; бук, граб и ольха встречаются редко или в одиночку, или куртинами; подлесок формируется из лещины, бересклета, бузины. Речка Газган-чу берет начало в складках северо-западного склона г. Муйты-кер. Ущелье ее обрамляют с правой стороны отроги той же горы в верхней и г. Борзанты в нижней части, а с левой – отроги первой, несущие довольно значительную скалистую вершину Газгун-корт (на одноверстной карте съемки 1887 и 1888 гг. эта вершины значится, надо полагать, под именем скалы Майты-хор). На юге, замыкая собою ущелье, гордо высится массив Муйты-кера, спадающий северо-западу громадными уступами, испещренными кое-где скалистыми обнажениями.

Являясь господствующей высотой в прилегающей горной области, гора Муйты-кер играла в историческом прошлом края значительную роль. В Мереджое мне пришлось слышать повествование, которое я привожу со слов рассказчика, местного старожила. С незапятных времен до появления Шамиля и даже еще при нем каждый род горцев жил отдельно, имел свои башни, свои владения, и по никто не мог проходить без позволения главы фамилии свободно, безопасно. Недостатка в храбрых молодцах тоже не было, а занятие их известное: налетят, как ветер, пограбят, захватят кого повиднее в плен и скроются так же быстро, как и появились, а потом за пленных потребуют с родственников выкуп. Для решения всяких спорных дел и установления условий собирались в то время наши почетные старики – представители племен ингушей, карабулаков, чеченцев, мелхастинцев и даже отдаленные тушинцы и хевсуры на граничной горе (Муйты-кер). Со стороны Аккинского общества на склоне этой горы есть большой плоский камень, который как бы трибуной для председателя таких совещаний представителей, а имя его было Муйты. Предметом занятий совещания бывало установление цены на выкуп пленных, платы за охрану во время переходов по районам чужих племен, цен на скот и т. п.; о времени собрания члены оповещались заблаговременно. Муйты, как самому умному, опытному в делах и влиятельному человеку, предоставлялось право согласиться или отвергнуть постановление совета. Согласие он выражал взятием себя за нос и уши, а отрицание вставанием на ноги на камне. В последнем случае представители обязывались пересмотреть вопрос снова и решить его иначе или посредственно, или же по указанию своего председателя – Муйты. Утвержденные постановления советов были обязательны для членов всех племен и исполнялись беспрекословно.

Общество Мереджи составляют сселения Верхний и Нижний Гярит, Халхорой и центр его – Мереджой и Цеча-ахки, дающие в общей сложности 67 дворов. По близости леса и удобствам доставки материалов мереджоевцы находятся в несравненно лучших условиях, нежели их соседи – ялхаройцы и аккинцы, почему здесь преобладают деревянные постройки. В отношении сельскохозяйственных угодий описываемый район обставлен также очень недурно: в распоряжении 59 дворов (исключая с. Цеча-ахки) старшинства состоят нагорные луга и поляны по обе стороны р. Мереджи до водораздела (на востоке), представляющего перемычку между гг. Борзанты и Гилла-корт, и от последней по возвышенностям, обрамляющим верховья рр. Нитхой и Чож (левый приток первой), до хребта Кори-лам с частью южного его склона. Жители занимаются главным образом овцеводством. Несмотря на то, что в прошлые времена (еще на памяти современных стариков) хлебопашество в черте земель общества стояло в ряду главных занятий жителей, что доказывают сохранившиеся и поныне следы загонов – пахотных участков, этот род хозяйства теперь заброшен; причиной тому служит, по отзывам самих же поселян, нежелание приложить труд к удобрению полей и, главным образом, к охране посевов от бродящего без присмотра скота. А ведь обнести изгородью пашни, имея под руками к тому всякий материал, не так уж трудно и, во всяком случае, гораздо легче и удобнее, чем доставлять с плоскости хлебные продукты по местности, не могущей похвастаться сносными хотя бы и вьючными дорогами. К слову будет упомянуть, что Мереджи находится в очень благоприятных климатических и гидрографических условиях для занятия не только хлебопашеством, но и садоводством: с севера оно защищается значительными высотами Кори-лама и Морд-лама; холодным течениям, могущим проникать сюда от льдов и снегов Главного хребта, препятствуют гг. Борзаны, Муйты-кер и целая вереница других с ними связанных массивов. Широкая долина эта обильно освещается солнцем, а по пригревам здесь и зимой бродит на подножном корму, так как на них снег быстро стаивает. О влаге говорить нечего: нив атмосферных осадках, ни в ручьях недостатка нет. И вот поэтому как-то обидно видеть, что кроме небольших клочков кукурузы при усадьбах да картофеля ничего не возделывается, а распорядители столь благодатной местности или живут впроголодь, или тащатся за тридевять земель, чтобы оттуда на вьюках привести несколько мер кукурузы по убийственным дорогам, иногда в холод и непогоду, когда дома у них, быть может, и тепло, и солнце светит, и всегобы было вдоволь, если б не лень, не невежество и…

Но довольно о печальных явлениях жизни нашего вольнолюбивого и бесшабашного горца! Пока не ушло еще дневное светило, пойдем взглянуть на отрадное проявление в их темной среде. В селении Мереджи, когда я возвращался из ущелья Газган-чу, меня пригласили зайти к тамошнему жителю Доут-Гирею Доуеву. По высокой и крутой лестнице, придерживаясь за набитые в стену колья, мы взобрались в верхний этаж старинной башни, приспособленной с теперешними владельцами для жилья. Перед входом в комнату узенький висячий балкон, с которого я взглянул вниз и… приятно был удивлен: по склону около башни был разбит крохотный садик; несколько груш, яблонь и группа слив гнулись под тяжестью плодов. Конечно, я захотел поближе ознакомиться с таким, впервые встреченным мною в горах занятием. Немного погодя мы уже спускались вниз и, перескочив плетневый перелаз, очутилось в саду. Яблони оказались нескольких сортов, но с мелкими плодами как и летние груши; сливы из тех, что главным образом разводятся в садах плоскостной Чечни. За недостатком места деревца насажены очень близко друг к другу. Обходя садик, я наткнулся на еще большую диковинку на молодое деревцо грецкого ореха (juglansregiaL.).на мой вопрос, каким путем этот гость попал в его садик, хозяин ответил, что вырастил его из плода-ореха; яблони, груши и сливы он привозил на вьюках с плоскости облагороженными молодыми деревцами, и через три года труды его увенчались полным успехом: сад дает из года в год обильные и вкусные плоды. Главный уход сводится к охране от побивания цвета весенними заморозками; для этого деревца обкладывают толстыми слоями снега и не дают им рано зацветать. Здесь-же, в саду, грядка редьки, пышный куст земляной груши. Да простит мне читатель, что я отнимаю у него время, уделив так много места описанию маленького садика: мне хочется привести лишь доказательства, что заниматься садоводством здесь вполне возможно, Да стоит обратить внимание на массу дикорастущих фруктовых деревьев по склону долины, чтобы заключить о подходящих для того условиях. К несчастью, усадьбы в селении очень малы, постройки скучены, и наш пионер-садовод не может развернуться. На мой совет занять для сада место в стороне, ниже селения, он покачал головой и ответил, что из этого толка не будет, так как не только не останется плодов, да и сами деревья едва уцелеют. Пожелав хозяину счастливого успеха в дальнейшем, я отправился в кунацкую старшины.