Геворг Марзпетуни

– Да, если бы Абас, царский брат, не женился на дочери князя Гургена, не произошло бы многих горестных событий.

– Конечно, армянка не стала бы сеять рознь между родными братьями. Впрочем, оставим это… На чем я остановилась?

– Ты говорила, что вам оказали царский прием.

– Да! Не могу описать, как страстно я желала видеть молодого государя, героя, который в такой короткий срок разбил и уничтожил врага, освободил народ от рабства, привлек и полонил сердца князей. Забыв междоусобные войны, князья объединились вокруг него, чтобы увенчать царской короной его благородную голову. В первый раз, когда мы должны были представиться ему, сердце мое готово было разорваться от радости и страха. Я была рада, что наконец увижу обожаемого героя, и… боялась, что он будет ко мне равнодушен. Седа, ты не знаешь, какая я тогда была гордая! Я со стыда могла бы умереть…

– Но почему же, царица? Разве царевич мог быть непочтителен к своим знатным гостям?

– Я не хотела оказаться в числе простых гостей. Я ждала иного приема. Не знаю почему, но я была уверена, что непременно буду его женой. Тщеславная и дерзкая мысль, не правда ли? Но моя мечта осуществилась…

Он нас встретил у главных дверей тронного зала. И ты знаешь, что со мной случилось? Увидев царевича, я остановилась за несколько шагов от двери. Он обнялся с моим отцом, поцеловал у моей матери руку, но я не подошла к нему. Я ожидала, пока он сам приблизится ко мне. Что это было, Седа? Можешь ты мне объяснить?

– Вероятно, чувство родовой гордости гардманских князей, и ничего больше.

– Ты ошибаешься. Душа моя вдруг ощутила, что сердце, которое я хотела покорить, занято другой. Встреча с этим величественным и славным героем меня совершенно не смутила. Вначале, правда, я загляделась на него. Он был еще прекраснее, чем я его себе представляла. Но как только он посмотрел на меня, я снова приняла свой прежний неприступный вид. Он подошел ко мне, ласково и любезно улыбаясь, и приветствовал меня с такой тонкой почтительностью, что я была покорена. И мы осмеливаемся говорить о гордости!.. Мы! Женщины! Разве может быть женщина гордой, разве может она похвастаться чувством собственного достоинства? Нежный взгляд, улыбка мужчины, которого она любит, и все кончено! Женщина становится пленницей и рабой… Не так ли, Седа?

– К сожалению, так, милая царица, – сказала Седа, глубоко вздохнув.

Бедная женщина, видимо, вспомнила свое прошлое и подобный же случай из своей жизни.

Царевич повел нас в зал, где сидела царица-мать. Это была добрая, милая женщина. Хотя убийство государя, ее супруга, сильно надломило ее, но следы былой красоты еще сохранились на ее благородном лице. «Подойди ко мне, моя гордая княжна. Давно я хотела видеть ту, которая с таким упорством отказывает всем нашим князьям», – сказала она и, обняв меня, горячо поцеловала. Золотое ожерелье, которое она мне подарила в залог обручения, – самая любимая моя драгоценность. Дай мне его, Седа, я хочу полюбоваться им! – попросила царица.

Седа встала и принесла ожерелье, которое незадолго до того прислужницы сняли с царицы.

– Никогда, никогда я не расстанусь с ним. И когда я умру, Седа, непременно скажи, чтобы его положили со мной в гроб.

– Милая царица, почему такие грустные мысли? Пусть умирают твои враги или те, кто понапрасну обременяет мир.

– Увы, оно принадлежит не мне!.. Но та минута, когда это ожерелье обвило мою шею, была самой счастливой в моей жизни. Я никогда ее не забуду.

– Значит, царица-мать подарила тебе его в первую же вашу встречу? – спросила Седа с любопытством.

– Нет, я еще не все рассказала. Через два дня происходила царская коронация. Собор святого Григория был переполнен. Там находились: католикос Иоанн, старейшие епископы, весь царский род, нахарары[8 - Нахарары – крупные феодалы, занимавшие высокие государственные должности.] княжеские семьи и вся армянская знать. Но среди них самым прекрасным был царевич Ашот. Все взгляды были устремлены на него, все мысли были заняты им. С начала торжества и до его конца прекрасные девушки не сводили с него глаз. Я тогда еще не знала, какие у меня права на него, но уже начала ревновать, так он был прекрасен. Только возвышенные молитвы и обряд коронации охладили немного мой пыл и заставили молиться вместе со святыми отцами о здравии новокоронованного царя и даровании ему побед. О, какие это были возвышенные молитвы и сколько в них было горячей веры!

– Блаженны глаза твои, царица, что видели это торжество, и уши твои, что слышали эти молитвы. Дождаться бы и мне когда-нибудь… Ах, что я говорю… да продлит господь жизнь моего государя.

– Да, Седа, это было возвышенное и трогательное зрелище. Я удивляюсь, как царь, помазанный с таким торжеством, мог сойти с пути истинного и как присутствующие на подобном празднестве князья могли изменить ему… Когда католикос, после опроса государя, обратился к народу и спросил: «Хотите ли вы находиться под властью сего человека так же, как он обещал хранить вас, и хотите ли вы верой и правдой утвердить его царствование и исполнять покорно его приказания?» – вся церковь в один голос воскликнула: «Да, да, он наш владыка и царь!» А теперь, кто из князей остался ему верен, кто не восстал против него?..

– Ах, милая царица, расскажи, умоляю тебя, как происходил обряд коронования? А из молитв ты ни одной не помнишь?

– Они очень длинные, Седа, пересказать их невозможно. Надо их слышать, видеть торжество. Прежде всего царю вручают меч, потом царский перстень, затем корону.

– А молитвы?

– Каждый раз читают особые.

– Что, например, говорят при вручении меча? Это очень любопытно. Дают ему право разить?

– Конечно. Но… что я хотела вспомнить? Забыла… Подожди. Да, его взгляд… Он ни на кого не смотрел. Все ловили его взгляд, но никто не знал, на кого он посмотрит. Когда епископы вручили ему меч и католикос высоким и ясным голосом прочел: «Прими меч сей из рук апостольских епископов. Сим воцаришься ты во спасение церкви и всего народа, который твоей державной рукой опекается. Опояшь меч вокруг чресел своих, и царствуй в духе истины, и да возвысишься сим над нечестивыми и неверующими… и да спасешь сим народ свой и церковь и будешь споспешником вдов и сирот, освободителем пленных и утешителем сокрушающихся…» Тут государь поднял в первый раз свой взор и остановил его на мне. Мне казалось, будто он говорит: «Это все я должен совершить вместе с тобой». Все присутствующие это увидели, и многие мне позавидовали. За этот единственный, возвышающий и внушающий гордость взгляд многие высокорожденные княжны отдали бы свою жизнь. Но он оказал эту честь только гардманской княжне. Не могу выразить, что я почувствовала в это мгновение: небо опустилось, или я поднялась в небесные высоты…

– Ах, царица, и ты все это забыла!..

– Подожди, не прерывай меня. Я больше ничего не слышала, все мое существо было проникнуто каким-то блаженным и восхитительным чувством… Слова матери-царицы привели меня в себя. Я стояла рядом с ней. «Опустись со мной на колени и моли бога, чтобы он продлил дни моего и твоего государя», – сказала она мне голосом, полным материнской любви. И мы вместе опустились на колени. Я молилась с таким жаром, как никогда в жизни. Слезы текли из моих глаз, как из родника. Были ли это слезы радости или предчувствие будущих страданий, – не знаю.

Когда кончилось торжественное служение и хор певчих запел молитвы, к руке государя подошли сначала епископы, затем мать-царица, царь Грузии, армянские князья и, наконец, знатные женщины. Из девушек я первая приложилась к руке государя, и губы мои дрогнули. Мое лицо горело. Я поспешила вместе с матерью пройти сквозь толпу, которая расступилась перед нами и стала посылать мне вслед благословения. Государь вышел из церкви, окруженный епископами и князьями. Он сел на покрытого золотой броней коня, над которым высоко держали пурпурный балдахин. Перед государем ехал спарапет[9 - Спарапет – главнокомандующий армянскими войсками.], по сторонам князь-знаменосец и князь – налагатель венца, а затем вооруженный отряд телохранителей. За ними следовали царская семья и высшая знать. А то, что творилось на улицах города, не поддается описанию. Весь Двин, обратившись в одно дыхание и в один взгляд, ожидал выхода своего государя. Когда показалось знамя спарапета, Двин дрогнул от радостных возгласов. Гремели улицы, площади, бойницы, башни и даже находящиеся за городом бастионы. Народ благословлял и величал Ашота Железного.

По возвращении во дворец мы тотчас же отправились поздравлять государя. Здесь были все князья и княгини. После наших поздравлений мать-царица посадила меня рядом с собой на расшитый золотом диван и стала занимать разговорами. Чем я ей понравилась, не знаю, но видно было, что душой и сердцем она привязалась ко мне. Вопреки принятому обычаю, царица очень долго задержала нас у себя. Когда мы уходили, она сняла с шеи вот это ожерелье и, надев его на меня, сказала: «Это дар императора Василия супруге Ашота Первого. Я получила от нее это ожерелье. Тебе же я дарю его как будущей царице. Твоя преемница унаследует это ожерелье от тебя, и дар последней ветви аршакунских царей останется в царском роде Багратуни». Сказав это, она обняла меня и горячо поцеловала. Все было решено. Я стала невестой царя. После этого можешь себе представить, как счастлива я была в царских палатах Двина.

Но, увы, от всего этого остались лишь одни светлые воспоминания и это ожерелье, обвившее мою шею в самые счастливые минуты моей жизни…

7. О неизвестных царице бедствиях, перенесенных армянским народом в течение трех лет

Царица умолкла на полуслове. Радостные воспоминания не успокоили ее, а, наоборот, усилили страдания. Положив голову на руки, царица молчала несколько мгновений. Потом, не в силах преодолеть душевного волнения, она заплакала.

Седа, увидев ее слезы, встревожилась:

– Дорогая царица, ты плачешь? Эти воспоминания о счастливых днях должны радовать тебя, а ты грустишь…

– Все минуло, Седа. Витязь, чей взгляд внушал мне гордость, чья улыбка делала меня счастливой, больше не мой и никогда не будет моим…

– Не говори так, царица. Если счастье не бывает длительным, то и несчастье не вечно. Они постоянно сменяют друг друга. Каждое начало имеет конец, и вслед за грустью приходит радость. Твой любимый герой вернется к тебе…

– Молчи, Седа!

– Надо только иметь терпение. Бери пример с нашего государя и твоего супруга. Какие только испытания не посылала ему судьба! Какие только неудачи не постигали его, но он терпением и стойкостью побеждал все трудности.

– Ах, Седа, как ты мало понимаешь!.. Такого горя, такой потери, как у меня, у него не было.

– Нет, царица, ты мало знаешь, прости меня за смелость…

– О чем ты говоришь?

– О тяжких испытаниях, которые он перенес. Ты сейчас говорила о том счастливом дне, когда в Двине короновали победителя Ашота, а знаешь ли ты, какие ужасные несчастия обрушились на него через несколько месяцев?

– Об этом времени я почти ничего не знаю.

– Потому, что многое от тебя скрывали.

– Я вспоминаю, как по возвращении из Двина в Гардман отец однажды сказал, что нужно послать несколько отрядов государю во внутренние провинции для подавления восстаний.

– Да, ты знала только это и больше ничего.

– Иногда я спрашивала, почему Ашот не приезжает в Гардман и…

– «Когда же будет наша свадьба?» Этот вопрос ты однажды задала и мне и при этом покраснела.

– Я помню.