Састер. Крымский детектив. Часть I

#4. КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ

Солнце пробивалось сквозь желтеющие листья алычи: нагревало то руки Константина Михайловича, то панамку на голове. Он недовольно ёрзал на складном стуле и посадочным совком выкапывал в земле одинаковые, как шеренги солдат, кубические ямки.

Приближался шум шагов.

Константин Михайлович оглянулся и ладонью прикрыл глаза от солнца. Сперва он увидел только силуэт на фоне золотого сияния, затем различил лысую голову, перистые облака за ней и синее, до боли синее небо.

– Ну, здравствуй, – сказал глухо Константин Михайлович и продолжил копать.

Человек за спиной молчал, но молчал тяжело, так что делалось не по себе.

– Хорошо на свободе? – не выдержал первым Константин Михайлович и выдрал тугой корень из земли.

– Сочувствую с Мариной.

Ответ неприятно кольнул. Жена умерла так давно, что это казалось привычным, данностью. Не вызывало чувств и эмоций. Тем более – стыда.

За что?

Перед кем?

Константин Михайлович совком округлил ямочку в центре, подровнял края и подтащил рассаду лимонных и оранжево-жёлтых бархатцев.

– Ты Славе обещал уехать.

Собеседник молчал – с годами он явно не стал разговорчивее.

– Больше слово не держишь? – поддел Константин Михайлович.

– Дай сдохнуть нормально. По-человечески прошу.

Константин Михайлович вытащил из емкости один цветок и не без восхищения осмотрел корневую систему кубической формы.

– Поскольку ты не встал на учёт, инспекция вынесет постановление о твоём приводе. – Он вставил квадратное основание цветка в ямку и похлопал вокруг совком. – Постановление направят в Ростовский МВД с ходатайством об оказании помощи в доставке. Ростовский МВД перешлёт документы нам.

Константин Михайлович взял следующий цветок и вставил в соседнюю ямку, затем второй. Третий.

– Через пару дней вся местная полиция будет ездить с твоей фотографией в бардачке.

Спиной он ощущал тяжесть – если не тени, если не взгляда, то холодной злости, которая исходила от собеседника.

– Может, я принесу фотографию получше?

– Не смешно, Кеша. Ты сам залез в петлю, сам затянул её и встал на табуретку. Что бы ты ни делал дальше – ты только раскачиваешь табуретку.

Константин Михайлович поменял пару цветков местами, чтобы они лучше сочетались оттенками. Пустой оставалась лишь круглая ямка в центре.

– Ну? Продолжай, – донеслось сзади.

– Я сказал все, что хотел.

Константин Михайлович достал из пакета бутылочку, побрызгал на рассаду водой.

– Састер, – тихо произнёс собеседник.

– Что?

– Не делай вид, что не расслышал.

Константин Михайлович в самом деле не разобрал слово, но потом звуки сложились в слоги, а слоги – в единое облако угрозы. Солнечное сплетение закололо десятками игл, руки вспотели. Все же он совладал с собой и достал из пакета толстую свечу, зажигалку.

– Перешёл к шантажу? – спросил Константин Михайлович как можно насмешливее и чиркнул колёсиком. Ветер погасил пламя.

В памяти поплыли клубы порохового дыма, потекла кровь.

– Хочешь держать меня подальше от Ани, отправлять в Ростов, ловить патрулям, сажать в тюрьму – черт с тобой. Только не веди себя так, будто ты чист, как младенец.

Свечка вспыхнула, и Константин Михайлович осознал, что все это время чиркал зажигалкой.

За спиной звучали удаляющиеся шаги: шуршала сухая земля, хрустели ветки. Даже не оглядываясь, Константин Михайлович знал, что видел человек: синие горы и холмы; ржавые ограды, бледно-голубые скамейки с облупившейся краской; полустертые имена, эпитафии и даты. Упавшие кресты, расколотые плиты.

Забытые жизни.

Дрожащими, как у старика, руками Константин Михайлович вставил свечку в круглую ямку среди лимонных и рыжих бархатцев. Свет пламени, едва заметный солнечным днем, отразился в мраморе могильной плиты, заблестел на годах жизни, на фотографии Марины и стихотворении, которое Константин Михайлович когда-то сам написал для жены. Первый и последний раз.

Я, твою исполняя волю,

Отдаю тебя в тихую тьму,

В чёрным камнем укрытое поле

В нашем старом, любимом Крыму.

#5. АНЯ

Лестничная площадка, прямо скажем, угнетала: гнилые рамы не давали ни грамма воздуха, под ногами хрустели трупики мух и мошкары, в углу серебрилась паутина.

Аня поморщилась, вытащила на лестницу пилот и воткнула в него чайник.

– Инвентарный номер? – крикнули из коридора.

Она застонала.

– Личный чайник! Господи Боже!..

Следом из кабинета явились чашка и банка кофе (личные! Личные!!!), а вместо седушки на ступеньки легла нераспакованная пачка А4.

Прикрыв дверь из коридора на лестницу, Аня устроилась на ступеньках, верхом на А4, и открыла в планшете зелёную таблицу контактов. Первой значилась «Сулемханова А.Р., педагог».