Руки Орлака

– Да. Видно, не в настроении. Судя по всему, черт возьми, его потревожили слишком рано! Кто вообще расспрашивает духов в подобный час? Все же знают, что утро для таких целей совсем не подходит. Но ваш свекор решил попробовать – просто посмотреть, что выйдет. Вот столик и злится. Стучит ногой… Ругается! Послушайте…

Оба прислушались. Глаза Розины широко раскрылись, сделавшись похожими на те, что изображены на египетских саркофагах.

– Этот злюка говорит обо мне, – пробормотал он сквозь зубы.

Удары следовали один за другим, словно звонкие персонажи иератического – и телеграфного – фриза, ибо эти удары были буквами, а буквы складывались в слова. Они разреза?ли тишину на небольшие равные отрезки, потом прекращались, затем снова возобновлялись. Это было впечатляюще. Весь дом находился во власти какой-то неотступной идеи. Кости Гийома – скелета – убаюкивающе раскачивались, уже почти не производя шума. Оскар, манекен, застывший в реверансе сатанинского паясничанья, отводил в сторону свои неподвижные глаза, воспроизведенные слишком искусно. Розина почувствовала, как у нее сжимается сердце.

В этот день все ей казалось ужасным. Спиритизм соткан из нелепостей, к которым примешивается нечто таинственное. Сейчас она видела в нем лишь таинственное, а в этом таинственном – тревожащее. Охваченная беспокойством, преследуемая призраком, сидящая между марионеткой-скелетом и марионеткой-демоном, вместе с адептом оккультизма прислушивающаяся к звукам потустороннего мира, бедняжка судорожно сжимала руки, лежащие в ладонях ее старого друга. Ее судьба трепетала, находясь во власти неведомых темных сил. Она опасалась про?клятого, черного, как ночь шабаша, будущего, в котором вас едва не задевают крыльями пролетающие рядом летучие мыши и обдает ледяным дыханием зловеще завывающего ветра.

Она резко дернулась, чтобы отстраниться, избавиться от этого полчища сгрудившихся вокруг злых духов.

– Слушайте…

Приложив указательный палец к середине тщательно подкрашенных усов, мсье де Крошан слегка улыбнулся. От этой улыбки его лицо привычно покрылось морщинками, словно какой-нибудь предмет одежды, плотно облегающий тело и собирающийся складками при знакомом жесте.

Он про себя считал удары, складывал буквы в слова.

– Пальмира меня раздражает, – наконец промолвил он, тяжело вздохнув. – Она сказала буквально следующее: «Буду говорить лишь в присутствии шевалье». Нужно уносить ноги, моя дорогая! Уходим! Не хочу, чтобы вы возвращались в клинику одна, да я и сам не прочь увидеть Стефена. Пойдемте… Вниз спускаться не будем. Если я туда выйду, меня уже не отпустят.

Он вытащил из великолепного шкафа времен Людовика XVI свою «рембрандтовскую»[17 - Имеется в виду шляпа с большими полями.] шляпу и закутался в помпезный плащ годе?.

– Идемте!

Но тут он остановился и украдкой взглянул на дверь, за которой располагалась лестница, ведущая на нижние этажи особняка.

– За ней кто-то есть, – пробормотал шевалье.

И тотчас же из-за двери донесся резкий, вызывающий раздражение голос – голос, обожавший то клеветать, то злословить, голос, от которого звенело в ушах даже теперь, когда он произнес такие вполне безобидные слова:

– Вы у себя, мьсе Кршан?

– Эрманс… – прошептал шевалье.

– Там уш вас заждались, – сурово продолжал голос. – Иль вы забыли о сьянсе? Хозяин послал мьня за вами.

Мсье де Крошан сказал Розине:

– Туда я уж точно не пойду. Он, должно быть, злой как собака.

Розину охватило чувство глубокой благодарности. Естественно, господин де Крошан не боялся Орлака-отца, хоть и делал вид; но он бы сгорел от стыда, если бы предпочел сеанс спиритизма посещению тяжело раненного сына своего друга. В глазах Крошана это было бы сродни преступлению. Прекрасно зная шевалье, Розина не могла на сей счет ошибаться.

– Дверь заперта на засов. Ей никак не войти, – сказал шевалье девушке.

– Есть тут кто?.. Мьсе Кршан, вы у сьбя?

– Нет, Эрманс, не у себя, – заявил господин де Крошан. – Я только что вышел, пару минут назад, вместе с мадам Стефен Орлак, чей муж находится в смертельной опасности.

– Неужто вы позволите вас увести? – вскричала Эрманс.

Но мсье де Крошан уже вышел с Розиной через другую дверь, тогда как Гийом, то есть скелет, начинавший трепыхаться при каждом открывании этой двери, заплясал неистовую джигу перед ухмыляющимся манекеном.

Глава 5

Хирургия

– Вы весь прямо сияете, шевалье! – сказала Розина, звоня в дверь клиники на улице Галилея.

– Это потому, что я преисполнен уверенности, – ответил весельчак. – Наш Стефен выкарабкается, вот увидите. Мой знакомый демон меня в этом заверил.

По правде говоря, никакой демон Сократа[18 - Демон Сократа (или даймо?ний; греч. «божественное») – философское понятие, известное прежде всего по письменному наследию учеников Сократа, Платона и Ксенофонта и означающее внутренний голос, который в решающий момент предостерегает и таким образом удерживает от предприятия, в котором сокрыта опасность для телесного или морального благополучия.] ничего не нашептывал на ухо мсье де Крошану, и в глубине души шевалье был встревожен сообразно обстоятельствам. Но он пообещал себе ободрять Розину всеми возможными способами и, зная, с какой легкостью передается уверенность, не нашел ничего лучше, чем возобновить свои обычные фацеции[19 - Фацеции (лат. facetia) – грубоватые шутки, проделки.].

Жестом бретёра, обнажающего клинок, он вытянул вперед трость и, постучав по дубовой двери, словно головкой эфеса шпаги, прокричал:

– Открывайте! Открывайте! Это несчастный король Франции!

Но Розина тут же принялась расспрашивать портье, несколько озадаченного столь благородным требованием:

– Как там мсье Стефен Орлак?

– Не знаю, мадам. Извольте обратиться в регистратуру.

– Черт возьми! – проворчал шевалье. – Да вы сама не своя, моя дорогая!

С верхней площадки белой мраморной лестницы, тоже холодная как мрамор, к ним уже спускалась старшая медсестра.

Пришлось проследовать за ней в кабинет, где белым было все, что только могло таким быть. Через пару минут в кабинет заглянула одна из тех женщин, которых Розина уже видела ночью: на ее приятном лице сияла приветственная улыбка.

– Нельзя сказать, чтобы профессор Серраль был недоволен, – промолвила она. – Переломов конечностей не так уж много.

– Ампутации не потребуется?

– Нет-нет, не волнуйтесь.

– Я хочу знать… Даже если это будет хоть пальчик…

– Ни в какой ампутации нет ни малейшей нужды, мадам.

– А что с головой?

– Это будет ясно лишь завтра.

– А руки?

Улыбка сошла с лица медсестры, и она уклончиво ответила:

– Нужно надеяться на лучшее, мадам…

– И все же… Что сказал насчет рук профессор Серраль?